Digest Заратустры № 2:
Брак – так называю я волю двух создать одного, который больше создавших его. Глубокое уважение друг перед другом называю я браком, как перед хотящими одной и той же воли. Да будет это смыслом и правдой твоего брака. Но то, что называют браком многое множество, эти лишние, – ах, как назову я его? Ах, эта бедность души вдвоём! Ах, эта грязь души вдвоём! Ах, это жалкое довольство собою вдвоём! Браком называют они всё это; и они говорят, будто браки их заключены на небе. Ну что ж, я не хочу этого неба лишних людей! Нет, не надо мне их, этих спутанных небесною сетью зверей!
Достойным казался мне этот человек и созревшим для смысла земли; но когда я увидел его жену, земля показалась мне домом для умалишённых.
Много коротких безумств – это называется у вас любовью. И ваш брак, как одна длинная глупость, кладёт конец многим коротким безумствам.
Любовь – это факел, который должен светить вам на высших путях. Когда-нибудь вы должны будете любить дальше себя! Начните же учиться любить! И оттого вы должны были испить горькую чашу вашей любви. Горечь содержится в чаше даже лучшей любви: так возбуждает она тоску по сверхчеловеку, так возбуждает она жажду в тебе,
созидающем! Жажду в созидающем, стрелу и тоску по сверхчеловеку – скажи, брат мой, такова ли твоя воля к браку? Священны для меня такая воля и такой брак. Так говорил Заратустра.
Многие умирают слишком поздно, а некоторые – слишком рано. Ещё странно звучит учение: “умри вовремя!” Умри вовремя – так учит Заратустра. Конечно, кто никогда не жил вовремя, как мог бы он умереть вовремя? Ему бы лучше никогда не родиться! – Так советую я лишним людям. Но даже лишние люди важничают ещё своею смертью, и даже
самый пустой орех хочет ещё, чтобы его разгрызли.
Иные становятся для своих истин и побед слишком стары; беззубый рот не имеет уже права на все истины. И каждый желающий славы должен уметь вовремя проститься с
почестью и знать трудное искусство – уйти вовремя. Надо перестать позволять себя есть, когда находят тебя особенно вкусным, – это знают те, кто хотят, чтобы их долго любили.
Скажите же мне: как достигло золото высшей ценности? Тем, что оно необыкновенно и бесполезно, блестяще и кротко в своём блеске; оно всегда дарит себя. Только как символ высшей добродетели достигло золото высшей ценности. Как золото, светится взор у дарящего. Блеск золота заключает мир между луною и солнцем. Необыкновенна и бесполезна высшая добродетель, блестяща и кротка она в своём блеске: дарящая добродетель есть высшая добродетель. Поистине, я угадываю вас, ученики мои: вы стремитесь, подобно мне, к дарящей добродетели.
Познавая, очищается тело; делая попытку к познанию, оно возвышается; для познающего священны все побуждения; душа того, кто возвысился, становится радостной. Врач, исцелись сам, и ты исцелишь также и своего больного. Было бы лучшей помощью для него, чтобы увидел он своими глазами того, кто сам себя исцеляет.
Плохо отплачивает тот учителю, кто навсегда остаётся только учеником. И почему не хотите вы ощипать венок мой? Вы уважаете меня; но что будет, если когда-нибудь падёт
уважение ваше? Берегитесь, чтобы статуя не убила вас!
Вы ещё не искали себя, когда нашли меня. Так поступают все верующие; потому-то всякая вера так мало значит. Теперь я велю вам потерять меня и найти себя; и только когда вы все отречётесь от меня, я вернусь к вам. Поистине, другими глазами, братья мои, я буду тогда искать утерянных мною; другою любовью я буду тогда любить вас.
“Умерли все боги; теперь мы хотим, чтобы жил сверхчеловек” – такова должна быть в великий полдень наша последняя воля! – Так говорил Заратустра.
Так проходили у одинокого месяцы и годы; но мудрость его росла и причиняла ему страдание своей полнотою.
Слишком долго тосковал я и смотрел вдаль. Слишком долго принадлежал я одиночеству – так разучился я молчанию. Я всецело сделался устами и шумом ручья, ниспадающего с
высоких скал; вниз, в долины, хочу я низринуть мою речь. И пусть низринется поток моей любви туда, где нет пути! Как не найти потоку в конце концов дороги к морю!
Поэтому умываю я руку, помогавшую страдающему, поэтому вытираю я также и душу. Ибо когда я видел страдающего страдающим, я стыдился его из-за стыда его; и когда я помогал ему, я прохаживался безжалостно по гордости его. Большие одолжения порождают не благодарных, а мстительных; и если маленькое благодеяние не забывается, оно обращается в гложущего червя. “Будьте чопорны, когда принимаете что-нибудь!
Вознаграждайте дарящего самим фактом того, что вы принимаете!” – так советую я тем, кому нечем отдарить.
Но нищих надо бы совсем уничтожить! Поистине, сердишься, что даёшь им, и сердишься, что не даёшь им. И заодно с ними грешников и угрызения совести! Верьте мне, друзья мои: угрызения совести учат грызть. Но хуже всего мелкие мысли. Поистине, лучше уж совершить злое, чем подумать мелкое! Хотя вы говорите: “Радость мелкой злобы бережёт нас от крупного злого дела”, но здесь не следует быть бережливым. Злое дело похоже на нарыв: оно зудит, и чешется, и нарывает, – оно говорит откровенно. “Гляди, я – болезнь” – так говорит злое дело; в этом откровенность его. Но мелкая мысль похожа на грибок: он и ползёт, и прячется, и нигде не хочет быть, пока всё тело не будет вялым и дряблым
от маленьких грибков. Но тому, кто одержим чёртом, я так говорю на ухо: “Лучше,
чтобы ты вырастил своёго чёрта! Даже для тебя существует ещё путь величия!”
Трудно жить с людьми, ибо так трудно хранить молчание. И не к тому, кто противен нам, бываем мы больше всего несправедливы, а к тому, до кого нам нет никакого дела.
И если друг делает тебе что-нибудь дурное, говори ему: “Я прощаю тебе, что ты мне сделал; но если бы ты сделал это себе, – как мог бы я это простить!” Так говорит всякая великая любовь: она преодолевает даже прощение и жалость. Надо сдерживать своё сердце; стоит только распустить его, и как быстро каждый теряет голову! Ах, где в мире совершалось больше безумия, как не среди сострадательных? И что в мире причиняло больше страдания, как не безумие сострадательных? Горе всем любящим, у которых нет более высокой вершины, чем сострадание их!
Так говорил однажды мне дьявол: “Даже у Бога есть свой ад – это любовь его к людям”.
И однажды Заратустра подал знак своим ученикам и говорил им эти слова: “Вот – священники; и хотя они также мои враги, но вы проходите мимо них молча, с опущенными мечами! Также и между ними есть герои; многие из них слишком страдали; поэтому они хотят заставить других страдать. Они – злые враги: нет ничего мстительнее смирения их. И легко оскверняется тот, кто нападает на них. Но моя кровь родственна их крови, и я хочу, чтобы моя кровь была почтена в их крови”. – И когда прошли они мимо, напала скорбь на Заратустру; но недолго боролся он со своею скорбью, затем начал он так
говорить: Жаль мне этих священников. Они мне противны; но для меня они ещё наименьшее зло, с тех пор как живу я среди людей. Я страдаю и страдал с ними: для меня они – пленники и клеймёные. Тот, кого называют они избавителем, заковал их в
оковы. В оковы ложных ценностей и слов безумия! Ах, если бы кто избавил их от их избавителя! К острову думали они некогда пристать, когда море бросало их во все стороны; но он оказался спящим чудовищем!
Нагими хотел бы я видеть их: ибо только красота должна проповедовать покаяние. Но кого же убедит эта закутанная печаль!
Но, подобно клыку вепря, должно моё слово бороздить основу вашей души; плугом хочу я называться для вас.
Есть и такие, что подобны часам с ежедневным заводом; они делают свой тик-так и хотят, чтобы тик-так назывался – добродетелью. Поистине, они забавляют меня: где бы я ни находил такие часы, я завожу их своей насмешкой; и они должны ещё пошипеть мне!
Но опять есть и такие, что сидят в своём болоте и так говорят из тростника: “Добродетель – это значит сидеть смирно в болоте. Мы никого не кусаем и избегаем тех, кто хочет укусить; и во всём мы держимся мнения, навязанного нам”.
И таким образом, почти все верят, что участвуют в добродетели; и все хотят по меньшей мере быть знатоками в “добре” и “зле”. Но не для того пришёл Заратустра, чтобы сказать всем этим лжецам и глупцам: “Что знаете вы о добродетели! Что могли бы вы знать о ней!” – Но чтобы устали вы, друзья мои, от старых слов, которым научились вы от глупцов и лжецов; Чтобы устали от слов “награда”, “возмездие”, “наказание”,
“месть в справедливости”; Чтобы устали говорить: “Такой-то поступок хорош, ибо он
Бескорыстен”. Ах, друзья мои! Пусть ваше Само отразится в поступке, как мать отражается в ребёнке, – таково должно быть ваше слово о добродетели! Поистине, я отнял у вас сотню слов и самые дорогие погремушки вашей добродетели; и теперь вы сердитесь на меня, как сердятся дети. Они играли у моря – вдруг пришла волна и смыла у них в
пучину их игрушку: теперь плачут они. Но та же волна должна принести им новые игрушки и рассыпать перед ними новые пестрые раковины! Так будут они утешены; и подобно им, и вы, друзья мои, получите своё утешение – и новые пестрые раковины! Так говорил Заратустра.
Жизнь есть родник радости; но всюду, где пьёт отребье, все родники бывают отравлены. Всё чистое люблю я; но я не могу видеть морд с оскаленными зубами и жажду нечистых. Они бросали свой взор в глубь родника; и вот мне светится из родника их мерзкая улыбка.
И многие, кто уходили в пустыню и вместе с хищными зверями терпели жажду, не хотели только сидеть у водоёма вместе с грязными погонщиками верблюдов.
Но некогда я спрашивал и почти давился своим вопросом: как? неужели для жизни нужно отребье? Нужны отравленные источники, зловонные огни, грязные сны и черви в хлебе жизни?
Я не хочу, чтобы меня смешивали или ставили наравне с этими проповедниками равенства. Ибо так говорит ко мне справедливость: “люди не равны”. И они не должны быть равны! Чем была бы моя любовь к сверхчеловеку, если бы я говорил иначе?
Быть голодным, сильным, одиноким и безбожным – так хочет воля льва. Быть свободным от счас
Брак – так называю я волю двух создать одного, который больше создавших его. Глубокое уважение друг перед другом называю я браком, как перед хотящими одной и той же воли. Да будет это смыслом и правдой твоего брака. Но то, что называют браком многое множество, эти лишние, – ах, как назову я его? Ах, эта бедность души вдвоём! Ах, эта грязь души вдвоём! Ах, это жалкое довольство собою вдвоём! Браком называют они всё это; и они говорят, будто браки их заключены на небе. Ну что ж, я не хочу этого неба лишних людей! Нет, не надо мне их, этих спутанных небесною сетью зверей!
Достойным казался мне этот человек и созревшим для смысла земли; но когда я увидел его жену, земля показалась мне домом для умалишённых.
Много коротких безумств – это называется у вас любовью. И ваш брак, как одна длинная глупость, кладёт конец многим коротким безумствам.
Любовь – это факел, который должен светить вам на высших путях. Когда-нибудь вы должны будете любить дальше себя! Начните же учиться любить! И оттого вы должны были испить горькую чашу вашей любви. Горечь содержится в чаше даже лучшей любви: так возбуждает она тоску по сверхчеловеку, так возбуждает она жажду в тебе,
созидающем! Жажду в созидающем, стрелу и тоску по сверхчеловеку – скажи, брат мой, такова ли твоя воля к браку? Священны для меня такая воля и такой брак. Так говорил Заратустра.
Многие умирают слишком поздно, а некоторые – слишком рано. Ещё странно звучит учение: “умри вовремя!” Умри вовремя – так учит Заратустра. Конечно, кто никогда не жил вовремя, как мог бы он умереть вовремя? Ему бы лучше никогда не родиться! – Так советую я лишним людям. Но даже лишние люди важничают ещё своею смертью, и даже
самый пустой орех хочет ещё, чтобы его разгрызли.
Иные становятся для своих истин и побед слишком стары; беззубый рот не имеет уже права на все истины. И каждый желающий славы должен уметь вовремя проститься с
почестью и знать трудное искусство – уйти вовремя. Надо перестать позволять себя есть, когда находят тебя особенно вкусным, – это знают те, кто хотят, чтобы их долго любили.
Скажите же мне: как достигло золото высшей ценности? Тем, что оно необыкновенно и бесполезно, блестяще и кротко в своём блеске; оно всегда дарит себя. Только как символ высшей добродетели достигло золото высшей ценности. Как золото, светится взор у дарящего. Блеск золота заключает мир между луною и солнцем. Необыкновенна и бесполезна высшая добродетель, блестяща и кротка она в своём блеске: дарящая добродетель есть высшая добродетель. Поистине, я угадываю вас, ученики мои: вы стремитесь, подобно мне, к дарящей добродетели.
Познавая, очищается тело; делая попытку к познанию, оно возвышается; для познающего священны все побуждения; душа того, кто возвысился, становится радостной. Врач, исцелись сам, и ты исцелишь также и своего больного. Было бы лучшей помощью для него, чтобы увидел он своими глазами того, кто сам себя исцеляет.
Плохо отплачивает тот учителю, кто навсегда остаётся только учеником. И почему не хотите вы ощипать венок мой? Вы уважаете меня; но что будет, если когда-нибудь падёт
уважение ваше? Берегитесь, чтобы статуя не убила вас!
Вы ещё не искали себя, когда нашли меня. Так поступают все верующие; потому-то всякая вера так мало значит. Теперь я велю вам потерять меня и найти себя; и только когда вы все отречётесь от меня, я вернусь к вам. Поистине, другими глазами, братья мои, я буду тогда искать утерянных мною; другою любовью я буду тогда любить вас.
“Умерли все боги; теперь мы хотим, чтобы жил сверхчеловек” – такова должна быть в великий полдень наша последняя воля! – Так говорил Заратустра.
Так проходили у одинокого месяцы и годы; но мудрость его росла и причиняла ему страдание своей полнотою.
Слишком долго тосковал я и смотрел вдаль. Слишком долго принадлежал я одиночеству – так разучился я молчанию. Я всецело сделался устами и шумом ручья, ниспадающего с
высоких скал; вниз, в долины, хочу я низринуть мою речь. И пусть низринется поток моей любви туда, где нет пути! Как не найти потоку в конце концов дороги к морю!
Поэтому умываю я руку, помогавшую страдающему, поэтому вытираю я также и душу. Ибо когда я видел страдающего страдающим, я стыдился его из-за стыда его; и когда я помогал ему, я прохаживался безжалостно по гордости его. Большие одолжения порождают не благодарных, а мстительных; и если маленькое благодеяние не забывается, оно обращается в гложущего червя. “Будьте чопорны, когда принимаете что-нибудь!
Вознаграждайте дарящего самим фактом того, что вы принимаете!” – так советую я тем, кому нечем отдарить.
Но нищих надо бы совсем уничтожить! Поистине, сердишься, что даёшь им, и сердишься, что не даёшь им. И заодно с ними грешников и угрызения совести! Верьте мне, друзья мои: угрызения совести учат грызть. Но хуже всего мелкие мысли. Поистине, лучше уж совершить злое, чем подумать мелкое! Хотя вы говорите: “Радость мелкой злобы бережёт нас от крупного злого дела”, но здесь не следует быть бережливым. Злое дело похоже на нарыв: оно зудит, и чешется, и нарывает, – оно говорит откровенно. “Гляди, я – болезнь” – так говорит злое дело; в этом откровенность его. Но мелкая мысль похожа на грибок: он и ползёт, и прячется, и нигде не хочет быть, пока всё тело не будет вялым и дряблым
от маленьких грибков. Но тому, кто одержим чёртом, я так говорю на ухо: “Лучше,
чтобы ты вырастил своёго чёрта! Даже для тебя существует ещё путь величия!”
Трудно жить с людьми, ибо так трудно хранить молчание. И не к тому, кто противен нам, бываем мы больше всего несправедливы, а к тому, до кого нам нет никакого дела.
И если друг делает тебе что-нибудь дурное, говори ему: “Я прощаю тебе, что ты мне сделал; но если бы ты сделал это себе, – как мог бы я это простить!” Так говорит всякая великая любовь: она преодолевает даже прощение и жалость. Надо сдерживать своё сердце; стоит только распустить его, и как быстро каждый теряет голову! Ах, где в мире совершалось больше безумия, как не среди сострадательных? И что в мире причиняло больше страдания, как не безумие сострадательных? Горе всем любящим, у которых нет более высокой вершины, чем сострадание их!
Так говорил однажды мне дьявол: “Даже у Бога есть свой ад – это любовь его к людям”.
И однажды Заратустра подал знак своим ученикам и говорил им эти слова: “Вот – священники; и хотя они также мои враги, но вы проходите мимо них молча, с опущенными мечами! Также и между ними есть герои; многие из них слишком страдали; поэтому они хотят заставить других страдать. Они – злые враги: нет ничего мстительнее смирения их. И легко оскверняется тот, кто нападает на них. Но моя кровь родственна их крови, и я хочу, чтобы моя кровь была почтена в их крови”. – И когда прошли они мимо, напала скорбь на Заратустру; но недолго боролся он со своею скорбью, затем начал он так
говорить: Жаль мне этих священников. Они мне противны; но для меня они ещё наименьшее зло, с тех пор как живу я среди людей. Я страдаю и страдал с ними: для меня они – пленники и клеймёные. Тот, кого называют они избавителем, заковал их в
оковы. В оковы ложных ценностей и слов безумия! Ах, если бы кто избавил их от их избавителя! К острову думали они некогда пристать, когда море бросало их во все стороны; но он оказался спящим чудовищем!
Нагими хотел бы я видеть их: ибо только красота должна проповедовать покаяние. Но кого же убедит эта закутанная печаль!
Но, подобно клыку вепря, должно моё слово бороздить основу вашей души; плугом хочу я называться для вас.
Есть и такие, что подобны часам с ежедневным заводом; они делают свой тик-так и хотят, чтобы тик-так назывался – добродетелью. Поистине, они забавляют меня: где бы я ни находил такие часы, я завожу их своей насмешкой; и они должны ещё пошипеть мне!
Но опять есть и такие, что сидят в своём болоте и так говорят из тростника: “Добродетель – это значит сидеть смирно в болоте. Мы никого не кусаем и избегаем тех, кто хочет укусить; и во всём мы держимся мнения, навязанного нам”.
И таким образом, почти все верят, что участвуют в добродетели; и все хотят по меньшей мере быть знатоками в “добре” и “зле”. Но не для того пришёл Заратустра, чтобы сказать всем этим лжецам и глупцам: “Что знаете вы о добродетели! Что могли бы вы знать о ней!” – Но чтобы устали вы, друзья мои, от старых слов, которым научились вы от глупцов и лжецов; Чтобы устали от слов “награда”, “возмездие”, “наказание”,
“месть в справедливости”; Чтобы устали говорить: “Такой-то поступок хорош, ибо он
Бескорыстен”. Ах, друзья мои! Пусть ваше Само отразится в поступке, как мать отражается в ребёнке, – таково должно быть ваше слово о добродетели! Поистине, я отнял у вас сотню слов и самые дорогие погремушки вашей добродетели; и теперь вы сердитесь на меня, как сердятся дети. Они играли у моря – вдруг пришла волна и смыла у них в
пучину их игрушку: теперь плачут они. Но та же волна должна принести им новые игрушки и рассыпать перед ними новые пестрые раковины! Так будут они утешены; и подобно им, и вы, друзья мои, получите своё утешение – и новые пестрые раковины! Так говорил Заратустра.
Жизнь есть родник радости; но всюду, где пьёт отребье, все родники бывают отравлены. Всё чистое люблю я; но я не могу видеть морд с оскаленными зубами и жажду нечистых. Они бросали свой взор в глубь родника; и вот мне светится из родника их мерзкая улыбка.
И многие, кто уходили в пустыню и вместе с хищными зверями терпели жажду, не хотели только сидеть у водоёма вместе с грязными погонщиками верблюдов.
Но некогда я спрашивал и почти давился своим вопросом: как? неужели для жизни нужно отребье? Нужны отравленные источники, зловонные огни, грязные сны и черви в хлебе жизни?
Я не хочу, чтобы меня смешивали или ставили наравне с этими проповедниками равенства. Ибо так говорит ко мне справедливость: “люди не равны”. И они не должны быть равны! Чем была бы моя любовь к сверхчеловеку, если бы я говорил иначе?
Быть голодным, сильным, одиноким и безбожным – так хочет воля льва. Быть свободным от счас
Digest Zarathustra No. 2:
Marriage - as I call the will of the two to create one, which is greater than those who created it. I call deep respect for each other marriage, as for those who want the same will. May this be the meaning and truth of your marriage. But what many call a marriage is a multitude, these superfluous ones - oh, what will I call it? Ah, this poverty of the soul together! Ah, this mud of the soul together! Ah, this miserable contentment of ourselves together! They call it marriage; and they say that their marriages were made in heaven. Well, I don’t want this sky of extra people! No, I don’t need them, these beasts of the heavenly net!
This man seemed to me worthy and matured for the meaning of the earth; but when I saw his wife, the land seemed to me a home for the insane.
A lot of short frenzy - this is called love in you. And your marriage, like one long stupidity, puts an end to many short follies.
Love is a torch that should shine on your higher paths. Someday you will have to love beyond yourself! Start learning to love! And that’s why you had to drink the bitter cup of your love. Bitterness is contained in the cup of even the best love: it so excites the longing for the superman, so it excites the thirst in you,
creative! Thirst in the creative, arrow and longing for the superman — tell me, brother, is this your will to marry? Such will and such marriage are sacred to me. So said Zarathustra.
Many die too late, and some too soon. Another strange teaching sounds: “die on time!” Die on time - this is what Zarathustra teaches. Of course, who never lived on time, how could he die on time? He'd better never be born! - So I advise extra people. But even extra people are still important with their death, and even
the holiest nut still wants to be cracked.
Others become too old for their truths and victories; toothless mouth no longer has the right to all truths. And everyone who wants glory should be able to say goodbye in time to
honor and know difficult art - leave on time. You must stop allowing yourself to eat when they find you especially tasty - those who want to be loved for a long time know it.
Tell me: how did gold reach its highest value? By the fact that it is unusual and useless, brilliant and meek in its splendor; it always gives itself. Only as a symbol of the highest virtue did gold of the highest value reach. Like gold, the gaze of the giver shines. A gleam of gold makes peace between the moon and the sun. Unusual and useless is the highest virtue, brilliant and gentle in its splendor: the bestowing virtue is the highest virtue. Truly, I guess you, my disciples: you strive, like me, for the giving virtue.
By knowing, the body is purified; attempting to know, it rises; for the knower all motives are sacred; the soul of one who is exalted becomes joyful. Doctor, heal yourself, and you will also heal your patient. It would be the best help for him to see with his own eyes the one who heals himself.
Badly repays the teacher who forever remains only a student. And why don’t you want to pluck my wreath? You respect me; but what will happen if it ever falls
your respect? Beware that the statue does not kill you!
You were not looking for yourself when you found me. This is what all believers do; therefore, all faith means so little. Now I command you to lose me and find yourself; and only when you all deny me will I come back to you. Truly, with different eyes, my brethren, I will then look for what I have lost; with another love, I will then love you.
“All the gods have died; now we want the superman to live ”- such should be at last noon our last will! - So said Zarathustra.
So passed the lonely months and years; but his wisdom grew and caused him suffering with his fullness.
For too long I yearned and looked into the distance. For too long I belonged to solitude - so I forgot how to silence. I completely became the mouth and the noise of a stream falling from
high cliffs; down into the valleys, I want to lower my speech. And let the stream of my love descend to where there is no way! How not to find the stream in the end the road to the sea!
Therefore, I wash my hand that helped the sufferer; therefore, I also wipe my soul. For when I saw a sufferer suffering, I was ashamed of him because of his shame; and when I helped him, I walked ruthlessly in his pride. Great favors give rise not to the grateful, but to the vengeful; and if a little beneficence is not forgotten, it turns into a gnawing grub. “Be stiff when you take something!”
Reward the giver with the very fact that you accept! ”- I advise those who have nothing to give away.
But the poor should be completely destroyed! Verily, you are angry that you give them, and you are angry that you will not give them. And along with them sinners and remorse! Believe me, my friends: remorse is taught to gnaw. But worst of all are petty thoughts. Indeed, it is better to do evil than to think small! Although you say: “The joy of petty malice protects us from a major evil deed”, but you should not be thrifty here
Marriage - as I call the will of the two to create one, which is greater than those who created it. I call deep respect for each other marriage, as for those who want the same will. May this be the meaning and truth of your marriage. But what many call a marriage is a multitude, these superfluous ones - oh, what will I call it? Ah, this poverty of the soul together! Ah, this mud of the soul together! Ah, this miserable contentment of ourselves together! They call it marriage; and they say that their marriages were made in heaven. Well, I don’t want this sky of extra people! No, I don’t need them, these beasts of the heavenly net!
This man seemed to me worthy and matured for the meaning of the earth; but when I saw his wife, the land seemed to me a home for the insane.
A lot of short frenzy - this is called love in you. And your marriage, like one long stupidity, puts an end to many short follies.
Love is a torch that should shine on your higher paths. Someday you will have to love beyond yourself! Start learning to love! And that’s why you had to drink the bitter cup of your love. Bitterness is contained in the cup of even the best love: it so excites the longing for the superman, so it excites the thirst in you,
creative! Thirst in the creative, arrow and longing for the superman — tell me, brother, is this your will to marry? Such will and such marriage are sacred to me. So said Zarathustra.
Many die too late, and some too soon. Another strange teaching sounds: “die on time!” Die on time - this is what Zarathustra teaches. Of course, who never lived on time, how could he die on time? He'd better never be born! - So I advise extra people. But even extra people are still important with their death, and even
the holiest nut still wants to be cracked.
Others become too old for their truths and victories; toothless mouth no longer has the right to all truths. And everyone who wants glory should be able to say goodbye in time to
honor and know difficult art - leave on time. You must stop allowing yourself to eat when they find you especially tasty - those who want to be loved for a long time know it.
Tell me: how did gold reach its highest value? By the fact that it is unusual and useless, brilliant and meek in its splendor; it always gives itself. Only as a symbol of the highest virtue did gold of the highest value reach. Like gold, the gaze of the giver shines. A gleam of gold makes peace between the moon and the sun. Unusual and useless is the highest virtue, brilliant and gentle in its splendor: the bestowing virtue is the highest virtue. Truly, I guess you, my disciples: you strive, like me, for the giving virtue.
By knowing, the body is purified; attempting to know, it rises; for the knower all motives are sacred; the soul of one who is exalted becomes joyful. Doctor, heal yourself, and you will also heal your patient. It would be the best help for him to see with his own eyes the one who heals himself.
Badly repays the teacher who forever remains only a student. And why don’t you want to pluck my wreath? You respect me; but what will happen if it ever falls
your respect? Beware that the statue does not kill you!
You were not looking for yourself when you found me. This is what all believers do; therefore, all faith means so little. Now I command you to lose me and find yourself; and only when you all deny me will I come back to you. Truly, with different eyes, my brethren, I will then look for what I have lost; with another love, I will then love you.
“All the gods have died; now we want the superman to live ”- such should be at last noon our last will! - So said Zarathustra.
So passed the lonely months and years; but his wisdom grew and caused him suffering with his fullness.
For too long I yearned and looked into the distance. For too long I belonged to solitude - so I forgot how to silence. I completely became the mouth and the noise of a stream falling from
high cliffs; down into the valleys, I want to lower my speech. And let the stream of my love descend to where there is no way! How not to find the stream in the end the road to the sea!
Therefore, I wash my hand that helped the sufferer; therefore, I also wipe my soul. For when I saw a sufferer suffering, I was ashamed of him because of his shame; and when I helped him, I walked ruthlessly in his pride. Great favors give rise not to the grateful, but to the vengeful; and if a little beneficence is not forgotten, it turns into a gnawing grub. “Be stiff when you take something!”
Reward the giver with the very fact that you accept! ”- I advise those who have nothing to give away.
But the poor should be completely destroyed! Verily, you are angry that you give them, and you are angry that you will not give them. And along with them sinners and remorse! Believe me, my friends: remorse is taught to gnaw. But worst of all are petty thoughts. Indeed, it is better to do evil than to think small! Although you say: “The joy of petty malice protects us from a major evil deed”, but you should not be thrifty here
У записи 1 лайков,
0 репостов,
265 просмотров.
0 репостов,
265 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Юрий Гальперин
