Фазиль Искандер ДЕДУШКИН ДОМ Да пребудут прибыток и...

Фазиль Искандер

ДЕДУШКИН ДОМ

Да пребудут прибыток и сила
В том крестьянском дому до конца.
Его крыша меня приютила,
Не от неба — от бед оградила,
Без него моего нет лица.

Славлю балки его и стропила,
Как железо, тяжелый каштан.
Червоточиной время точило
Его стены.
Войною когтило
Душу дома,
Да выжил чудила,
Хлебосол, балагур, великан!

Так пускай же огонь веселится,
Освещая могучие лица
Молчаливых, усталых мужчин.
Приспущены женщин ресницы,
Веретена кружат.
Золотится
Старый дедовский добрый камин.

Дым очажий во мне и поныне.
Он со мной. Он в крови у меня,
Обжитой, горьковатый и синий.
...Дом стоял на широкой хребтине,
Как седло на спине у коня.

Двор округлый, подобие чаши,
Алычою да сливой обсажен,
Под орешней раскидиста тень.
Мытый ливнями череп лошажий,
Он на кол на плетневый насажен,
Нахлобучен, надет набекрень.

Неба мало столетнему грабу.
Тянет яблоня мшистую лапу,
Ядра яблок бодают балкон.
По накрапу узнай, по накрапу
И на щелканье и на звон
Зрелый плод. Он румяней и круче.
Чаще в полдень звездою падучей
Детству под ноги рушится он.

Теплый вечер и сумрак лиловый.
Блеют козы. Мычит корова.
К ней хозяйка подходит с ведром,
Осторожно ласкает имя,
Гладит теплое, круглое вымя,
Протирает, как щеткой, хвостом.

Жадно пальцы сосцы зажали.
Зазвенели, потом зажужжали
Струйки синего молока.
...Я не знаю, что это значит:
Храп коня или лай собачий
Все мне слышится издалека.
И когда мне теперь неуютно

И какая-то горечь подспудно
Лезет горлом, сжимает виски,
Глядя в теплую темень ночную,
Тихо-тихо сквозь зубы шепчу я:
— Милый дедушкин дом, помоги!

Помоги мне. Неужто напрасно?
Или чем-нибудь веку опасна
Родниковая ранняя рань?
Дай мне силы раздвинуть плечи,
Слово вымолвить по-человечьи,
Первородною свежестью грянь!
Fazil Iskander

DEDUSHKIN HOUSE

May profit and power be
In that peasant home to the end.
His roof sheltered me,
Not from the sky - from the troubles she has protected
Without him, my face is gone.

I will glorify his beams and rafters,
Like iron, heavy chestnut.
Wormhole time sharpened
Its walls.
War clawed
Soul at home
Yes, survived the freak
Khlebosol, joker, giant!

So let the fire be merry,
Lighting up mighty faces
Silent, tired men.
Lowered women's eyelashes,
Spindle circling.
Is gilded
Old grandfather's good fireplace.

Smoke ochazhi in me today.
He is with me. He is in my blood,
Lived, bitter and blue.
... The house stood on a wide range,
Like a saddle on a horse's back.

The yard is rounded, like a bowl,
Alychoy yes plum cased,
Under the nut spreading shadow.
The skull washed by showers,
He is impaled on the wattle fence,
Puffed up, put on one side.

Heaven is little centenary hornbeam.
Pulls apple mossy paw,
The kernels of apples butt the balcony.
Find by the spot; by the spot
And on clicking and ringing
Mature fruit. He is blush and cooler.
More often at noon by a stellar star
Childhood collapsing under his feet.

A warm evening and dusk lilac.
Bleat goats. Mutters a cow.
To her mistress comes with a bucket,
Carefully caresses the name,
Strokes a warm, round udder,
Rubbing like a brush, tail.

Eagerly, fingers sucked.
Jingled, then buzzed
Streaks of blue milk.
...I do not know what it means:
Snoring a horse or barking dog
All I hear from afar.
And when I feel uncomfortable now

And some bitterness is latent
Crawls up his throat, squeezes his temples,
Looking into the warm darkness of the night,
I whisper softly through my teeth:
- Dear grandfather's house, help!

Help me. Is it in vain?
Or something ever dangerous
Spring early hours?
Give me the strength to spread my shoulders
The word utter is human,
Original freshness!
У записи 1 лайков,
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Татьяна Коновалова

Понравилось следующим людям