Дело даже не в актуальности стихотворения. Я просто очень люблю Маяковского.
Надоело
Не высидел дома.
Анненский, Тютчев, Фет.
Опять,
тоскою к людям ведомый,
иду
в кинематографы, в трактиры, в кафе.
За столиком.
Сияние.
Надежда сияет сердцу глупому.
А если за неделю
так изменился россиянин,
что щеки сожгу огнями губ ему.
Осторожно поднимаю глаза,
роюсь в пиджачной куче.
"Назад,
наз-зад,
назад!"
Страх орет из сердца.
Мечется по лицу, безнадежен и скучен.
Не слушаюсь.
Вижу,
вправо немножко,
неведомое ни на суше, ни в пучинах вод,
старательно работает над телячьей ножкой
загадочнейшее существо.
Глядишь и не знаешь: ест или не ест он.
Глядишь и не знаешь: дышит или не дышит он.
Два аршина безлицого розоватого теста!
хоть бы метка была в уголочке вышита.
Только колышутся спадающие на плечи
мягкие складки лоснящихся щек.
Сердце в исступлении,
рвет и мечет.
"Назад же!
Чего еще?"
Влево смотрю.
Рот разинул.
Обернулся к первому, и стало иначе:
для увидевшего вторую образину
первый -
воскресший Леонардо да Винчи.
Нет людей.
Понимаете
крик тысячедневных мук?
Душа не хочет немая идти,
а сказать кому?
Брошусь на землю,
камня корою
в кровь лицо изотру, слезами асфальт омывая.
Истомившимися по ласке губами
тысячью поцелуев покрою
умную морду трамвая.
В дом уйду.
Прилипну к обоям.
Где роза есть нежнее и чайнее?
Хочешь -
тебе
рябое
прочту "Простое как мычание"?
Для истории
Когда все расселятся в раю и в аду,
земля итогами подведена будет -
помните:
в 1916 году
из Петрограда исчезли красивые люди.
Надоело
Не высидел дома.
Анненский, Тютчев, Фет.
Опять,
тоскою к людям ведомый,
иду
в кинематографы, в трактиры, в кафе.
За столиком.
Сияние.
Надежда сияет сердцу глупому.
А если за неделю
так изменился россиянин,
что щеки сожгу огнями губ ему.
Осторожно поднимаю глаза,
роюсь в пиджачной куче.
"Назад,
наз-зад,
назад!"
Страх орет из сердца.
Мечется по лицу, безнадежен и скучен.
Не слушаюсь.
Вижу,
вправо немножко,
неведомое ни на суше, ни в пучинах вод,
старательно работает над телячьей ножкой
загадочнейшее существо.
Глядишь и не знаешь: ест или не ест он.
Глядишь и не знаешь: дышит или не дышит он.
Два аршина безлицого розоватого теста!
хоть бы метка была в уголочке вышита.
Только колышутся спадающие на плечи
мягкие складки лоснящихся щек.
Сердце в исступлении,
рвет и мечет.
"Назад же!
Чего еще?"
Влево смотрю.
Рот разинул.
Обернулся к первому, и стало иначе:
для увидевшего вторую образину
первый -
воскресший Леонардо да Винчи.
Нет людей.
Понимаете
крик тысячедневных мук?
Душа не хочет немая идти,
а сказать кому?
Брошусь на землю,
камня корою
в кровь лицо изотру, слезами асфальт омывая.
Истомившимися по ласке губами
тысячью поцелуев покрою
умную морду трамвая.
В дом уйду.
Прилипну к обоям.
Где роза есть нежнее и чайнее?
Хочешь -
тебе
рябое
прочту "Простое как мычание"?
Для истории
Когда все расселятся в раю и в аду,
земля итогами подведена будет -
помните:
в 1916 году
из Петрограда исчезли красивые люди.
The point is not even the relevance of the poem. I just really love Mayakovsky.
I'm tired of
I did not stay at home.
Annensky, Tyutchev, Fet.
Again,
longing for people led,
I'm going
in cinemas, in taverns, in cafes.
At the table.
Radiance.
Hope shines on a foolish heart.
And if in a week
so the Russian has changed,
that I will burn my cheeks with the lights of his lips.
Carefully I raise my eyes
rummaging in a jacket pile.
"Back
naz-ass
back! "
Fear yells from the heart.
Rushing about in the face, hopeless and bored.
I don’t obey.
I see
to the right a little bit
unknown neither on land nor in the depths of the waters,
working diligently on calf leg
mysterious creature.
You look and do not know: he eats or does not eat.
You look and don’t know: he is breathing or not breathing.
Two arshins of a faceless pinkish dough!
even if the label was embroidered in a corner.
Just swaying down on your shoulders
soft folds of glossy cheeks.
The heart is in a frenzy
vomits and tosses.
"Back now!
What else? "
I look to the left.
His mouth widened.
He turned to the first, and it became different:
for the one who saw the second image
first -
the risen Leonardo da Vinci.
No people.
Understand
the cry of a thousand daily torment?
The soul doesn’t want to go dumb,
and tell whom?
Throw myself to the ground
stone bark
isotra’s face in blood, washing asphalt with tears.
Exhausted lips
I will cover with a thousand kisses
smart tram face.
I'll leave the house.
I’ll stick to the wallpaper.
Where is the rose softer and teaier?
Do you want -
you
pockmarked
read "Just as a lowing"?
For the story
When everyone settles in heaven and hell
the land will be summed up -
remember:
in 1916
beautiful people disappeared from Petrograd.
I'm tired of
I did not stay at home.
Annensky, Tyutchev, Fet.
Again,
longing for people led,
I'm going
in cinemas, in taverns, in cafes.
At the table.
Radiance.
Hope shines on a foolish heart.
And if in a week
so the Russian has changed,
that I will burn my cheeks with the lights of his lips.
Carefully I raise my eyes
rummaging in a jacket pile.
"Back
naz-ass
back! "
Fear yells from the heart.
Rushing about in the face, hopeless and bored.
I don’t obey.
I see
to the right a little bit
unknown neither on land nor in the depths of the waters,
working diligently on calf leg
mysterious creature.
You look and do not know: he eats or does not eat.
You look and don’t know: he is breathing or not breathing.
Two arshins of a faceless pinkish dough!
even if the label was embroidered in a corner.
Just swaying down on your shoulders
soft folds of glossy cheeks.
The heart is in a frenzy
vomits and tosses.
"Back now!
What else? "
I look to the left.
His mouth widened.
He turned to the first, and it became different:
for the one who saw the second image
first -
the risen Leonardo da Vinci.
No people.
Understand
the cry of a thousand daily torment?
The soul doesn’t want to go dumb,
and tell whom?
Throw myself to the ground
stone bark
isotra’s face in blood, washing asphalt with tears.
Exhausted lips
I will cover with a thousand kisses
smart tram face.
I'll leave the house.
I’ll stick to the wallpaper.
Where is the rose softer and teaier?
Do you want -
you
pockmarked
read "Just as a lowing"?
For the story
When everyone settles in heaven and hell
the land will be summed up -
remember:
in 1916
beautiful people disappeared from Petrograd.
У записи 15 лайков,
3 репостов.
3 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Кристина Констанденкова
