СТАРИКИ
Старики молчаливы, и разве глаза скажут слово-другое за них.
Пусть богаты они, все равно бедняки, даже сердце одно на двоих.
В доме пахнет лавандою и чистотой, бродят отзвуки давних речей.
Как в глухом захолустье, в Париже живут старики среди старых вещей.
Верно, смолоду много смеялись они — голоса до сих пор дребезжат.
Верно, смолоду плакали много они — до сих пор все туманится взгляд,
А в пустынной гостиной дряхлеют часы, и вздыхают уныло во сне,
И бормочут в бреду, и пророчат беду и ему, и ей, и мне.
Старики день за днем отвыкают мечтать, книги спят, пианино молчит.
Больше некого ждать, и воскресный мускат сердце старое не горячит.
Старики неподвижны, их мир, что ни день, цепенеет, сужается в щель —
От постели до кресла, от кресла к окну, и обратно из кресла в постель.
А бывает, на улицу выйдут они, и в толпе, среди лент и венков,
На далекое кладбище тихо бредут, и хоронят других стариков,
И на миг забывают, что дома часы, удрученно вздыхая во сне,
Все бормочут в бреду и пророчат беду и ему, и ей, и мне.
Старики, точно в пруд, погружаются в сон, и не выплыть порой из пруда.
Как боятся друг друга они потерять и, однако, теряют всегда…
Был он злым или добрым, ах, что за печаль для того, кто остался в живых!
Просто худо ему, что остался в живых, когда сердце одно на двоих.
Вы, должно быть, увидите где-то его, он мелькнет перед вами, как тень,
И прощенья попросит за то, что он жив, и за то, что всю ночь и весь день
В опустелой гостиной дряхлеют часы, и уныло вздыхают во сне,
И бормочут в бреду, и пророчат беду и ему, и вам, и мне,
И бормочут в бреду, и пророчат беду и ему, и нам, и мне.
Жак Брель
Старики говорят очень редко и только движением век,
Они вечно бедны, у них сердце одно на двоих человек.
Дом их пахнет травой, чистотой, и лавандой, и речью вельмож,
Будет пахнуть провинцией даже Париж, если долго живешь.
Оттого ли, что раньше смеялись, их голос теперь приуныл?
Оттого ли, что слез было много, на веках их жемчуг застыл?
А их дрожь оттого ль, что стареет настенных часов серебро
И звенит им в ответ: может, «да», может, «нет»,
Будто время пришло…
Старики не мечтают, их книги заснули, закрыт их рояль,
Кошка их умерла, и вино в воскресенье не греет, как встарь.
В жестах столько морщин, мир их мал, но и в нем все труднее им встать
От кровати к окну, от кровати на кресло, с кровати... в кровать.
Если ж выйдут они, рука об руку, чопорный вид напустив,
Это чтоб проводить в мир иной тех, кто старше и кто некрасив.
И немного всплакнув, позабыть хоть на миг, что часов серебро
Прозвенит им в ответ: может «да», может, «нет»,
Может, «время пришло»…
Старики засыпают надолго, ведь им не дано умирать
Они держатся за руку, тщетно друг друга боясь потерять,
А другой остается, он лучше иль хуже себе на беду –
Это вовсе не важно, ведь тот, кто не умер, остался в аду.
Его можно заметить, ее можно встретить в печали и мгле
Он бредет сквозь туман, извиняясь как будто, что он на земле
И пытается дольше при вас не смотреть на часов серебро,
Что звенит им в ответ, может «да», может «нет»,
«Твое время пришло»,
Что звенит нам в ответ, может «да», может «нет»,
Наше время пришло…
Старики молчаливы, и разве глаза скажут слово-другое за них.
Пусть богаты они, все равно бедняки, даже сердце одно на двоих.
В доме пахнет лавандою и чистотой, бродят отзвуки давних речей.
Как в глухом захолустье, в Париже живут старики среди старых вещей.
Верно, смолоду много смеялись они — голоса до сих пор дребезжат.
Верно, смолоду плакали много они — до сих пор все туманится взгляд,
А в пустынной гостиной дряхлеют часы, и вздыхают уныло во сне,
И бормочут в бреду, и пророчат беду и ему, и ей, и мне.
Старики день за днем отвыкают мечтать, книги спят, пианино молчит.
Больше некого ждать, и воскресный мускат сердце старое не горячит.
Старики неподвижны, их мир, что ни день, цепенеет, сужается в щель —
От постели до кресла, от кресла к окну, и обратно из кресла в постель.
А бывает, на улицу выйдут они, и в толпе, среди лент и венков,
На далекое кладбище тихо бредут, и хоронят других стариков,
И на миг забывают, что дома часы, удрученно вздыхая во сне,
Все бормочут в бреду и пророчат беду и ему, и ей, и мне.
Старики, точно в пруд, погружаются в сон, и не выплыть порой из пруда.
Как боятся друг друга они потерять и, однако, теряют всегда…
Был он злым или добрым, ах, что за печаль для того, кто остался в живых!
Просто худо ему, что остался в живых, когда сердце одно на двоих.
Вы, должно быть, увидите где-то его, он мелькнет перед вами, как тень,
И прощенья попросит за то, что он жив, и за то, что всю ночь и весь день
В опустелой гостиной дряхлеют часы, и уныло вздыхают во сне,
И бормочут в бреду, и пророчат беду и ему, и вам, и мне,
И бормочут в бреду, и пророчат беду и ему, и нам, и мне.
Жак Брель
Старики говорят очень редко и только движением век,
Они вечно бедны, у них сердце одно на двоих человек.
Дом их пахнет травой, чистотой, и лавандой, и речью вельмож,
Будет пахнуть провинцией даже Париж, если долго живешь.
Оттого ли, что раньше смеялись, их голос теперь приуныл?
Оттого ли, что слез было много, на веках их жемчуг застыл?
А их дрожь оттого ль, что стареет настенных часов серебро
И звенит им в ответ: может, «да», может, «нет»,
Будто время пришло…
Старики не мечтают, их книги заснули, закрыт их рояль,
Кошка их умерла, и вино в воскресенье не греет, как встарь.
В жестах столько морщин, мир их мал, но и в нем все труднее им встать
От кровати к окну, от кровати на кресло, с кровати... в кровать.
Если ж выйдут они, рука об руку, чопорный вид напустив,
Это чтоб проводить в мир иной тех, кто старше и кто некрасив.
И немного всплакнув, позабыть хоть на миг, что часов серебро
Прозвенит им в ответ: может «да», может, «нет»,
Может, «время пришло»…
Старики засыпают надолго, ведь им не дано умирать
Они держатся за руку, тщетно друг друга боясь потерять,
А другой остается, он лучше иль хуже себе на беду –
Это вовсе не важно, ведь тот, кто не умер, остался в аду.
Его можно заметить, ее можно встретить в печали и мгле
Он бредет сквозь туман, извиняясь как будто, что он на земле
И пытается дольше при вас не смотреть на часов серебро,
Что звенит им в ответ, может «да», может «нет»,
«Твое время пришло»,
Что звенит нам в ответ, может «да», может «нет»,
Наше время пришло…
OLD MEN
The old men are silent, and do the eyes say a different word for them.
Let them be rich, still poor, even one heart for two.
The house smells of lavender and cleanliness, echoes of old speeches roam.
Like in the remote backwater, in Paris, old people live among old things.
True, they laughed from their youth a lot from their youth - the voices are still rattling.
True, from their youth they cried a lot - until now everything is a foggy look,
And in the deserted living room the clocks become decrepit, and they sigh sadly in their sleep,
And they mutter in delirium, and they prophesy trouble for him, and for her, and for me.
Day after day, old people lose the habit of dreaming, books are asleep, the piano is silent.
No one else to wait, and Sunday nutmeg old heart is not hot.
The old men are still, their world, that day, grows numb, narrows in a crack -
From bed to chair, from chair to window, and back from the chair to bed.
And sometimes, they will go out into the street, and in the crowd, among ribbons and wreaths,
In the distant cemetery, they quietly wander, and bury other old men,
And for a moment they forget that the clock is at home, sighing dejectedly in a dream,
Everybody is muttering in delirium and prophesying trouble for him, and for her, and for me.
The old men, as if in a pond, are plunged into sleep, and sometimes they do not swim out of the pond.
How afraid of each other they are to lose and, however, they always lose ...
He was evil or good, oh, what a sadness for him who survived!
It is just bad for him that he survived when the heart is one for two.
You must see him somewhere, he will flash before you like a shadow,
And ask forgiveness for the fact that he is alive, and for the fact that all night and all day
In the desolate living room the clocks grow weak, and they sigh sadly in their sleep,
And they mutter in delirium, and they prophesy trouble both to him, and to you, and to me,
And they mutter in delirium, and they prophesy misfortune both to him, and to us, and to me.
Jacques Brel
Old men speak very rarely and only by the movement of the eyelids,
They are always poor, they have one heart for two people.
Their house smells of grass, purity, and lavender, and a speech of nobles,
Even Paris will smell like a province if you live for a long time.
Was it because they laughed before, their voice is now despondent?
Was it because there were many tears that their pearls froze over the centuries?
And their shiver from, eh, that aging wall clock silver
And they ring in response: maybe “yes”, maybe “no”,
As if the time has come ...
Old men don't dream, their books fall asleep, their grand piano is closed,
Their cat died, and the wine on Sunday does not warm as before.
There are so many wrinkles in the gestures, their world is small, but it is more and more difficult for them to get up
From bed to window, from bed to chair, from bed ... to bed.
If they come out, hand in hand, letting a prim look,
This is to carry into the world of those who are older and who are ugly.
And a little cry, forget even for a moment that the hours of silver
Will call back to them: maybe “yes”, maybe “no”,
Maybe "the time has come" ...
Old men fall asleep for a long time, because they are not given to die
They hold hands, fearlessly losing each other,
And the other remains, it is better or worse for themselves -
It does not matter at all, because the one who did not die remained in hell.
It can be seen, it can be found in sadness and darkness
He walks through the fog, apologizing as if he is on earth
And trying longer with you not to look at the silver watch,
What rings to them in response, may “yes”, may “no”,
"Your time has come,"
What rings to us in response, maybe “yes”, maybe “no”,
Our time has come ...
The old men are silent, and do the eyes say a different word for them.
Let them be rich, still poor, even one heart for two.
The house smells of lavender and cleanliness, echoes of old speeches roam.
Like in the remote backwater, in Paris, old people live among old things.
True, they laughed from their youth a lot from their youth - the voices are still rattling.
True, from their youth they cried a lot - until now everything is a foggy look,
And in the deserted living room the clocks become decrepit, and they sigh sadly in their sleep,
And they mutter in delirium, and they prophesy trouble for him, and for her, and for me.
Day after day, old people lose the habit of dreaming, books are asleep, the piano is silent.
No one else to wait, and Sunday nutmeg old heart is not hot.
The old men are still, their world, that day, grows numb, narrows in a crack -
From bed to chair, from chair to window, and back from the chair to bed.
And sometimes, they will go out into the street, and in the crowd, among ribbons and wreaths,
In the distant cemetery, they quietly wander, and bury other old men,
And for a moment they forget that the clock is at home, sighing dejectedly in a dream,
Everybody is muttering in delirium and prophesying trouble for him, and for her, and for me.
The old men, as if in a pond, are plunged into sleep, and sometimes they do not swim out of the pond.
How afraid of each other they are to lose and, however, they always lose ...
He was evil or good, oh, what a sadness for him who survived!
It is just bad for him that he survived when the heart is one for two.
You must see him somewhere, he will flash before you like a shadow,
And ask forgiveness for the fact that he is alive, and for the fact that all night and all day
In the desolate living room the clocks grow weak, and they sigh sadly in their sleep,
And they mutter in delirium, and they prophesy trouble both to him, and to you, and to me,
And they mutter in delirium, and they prophesy misfortune both to him, and to us, and to me.
Jacques Brel
Old men speak very rarely and only by the movement of the eyelids,
They are always poor, they have one heart for two people.
Their house smells of grass, purity, and lavender, and a speech of nobles,
Even Paris will smell like a province if you live for a long time.
Was it because they laughed before, their voice is now despondent?
Was it because there were many tears that their pearls froze over the centuries?
And their shiver from, eh, that aging wall clock silver
And they ring in response: maybe “yes”, maybe “no”,
As if the time has come ...
Old men don't dream, their books fall asleep, their grand piano is closed,
Their cat died, and the wine on Sunday does not warm as before.
There are so many wrinkles in the gestures, their world is small, but it is more and more difficult for them to get up
From bed to window, from bed to chair, from bed ... to bed.
If they come out, hand in hand, letting a prim look,
This is to carry into the world of those who are older and who are ugly.
And a little cry, forget even for a moment that the hours of silver
Will call back to them: maybe “yes”, maybe “no”,
Maybe "the time has come" ...
Old men fall asleep for a long time, because they are not given to die
They hold hands, fearlessly losing each other,
And the other remains, it is better or worse for themselves -
It does not matter at all, because the one who did not die remained in hell.
It can be seen, it can be found in sadness and darkness
He walks through the fog, apologizing as if he is on earth
And trying longer with you not to look at the silver watch,
What rings to them in response, may “yes”, may “no”,
"Your time has come,"
What rings to us in response, maybe “yes”, maybe “no”,
Our time has come ...
У записи 3 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Юлия Сегедина
