Меня всегда интересовал феномен «влюблённого больного». Уже давно я заметил, что когда некто влюбляется, и на его влюблённость отвечают — влюблённый заболевает. Этому можно найти много объяснений, и я не могу претендовать на то, что я даю исчерпывающее объяснение этому феномену.
Влюблённость, я думаю, всегда связана со страхом оказаться покинутым. Более сильный или более слабый, патологический или здоровый — этот страх свойственен нам всем; мы печёмся о том, чем владеем, к тому, к чему мы имеем отношение. Возлюбленный — это тот, кто находится в призрачных сетях своих обещаний и нашего чувства, и мы неосознанно желаем проверить, что же с ним, оставит ли он нас. Поэтому влюблённый и заболевает — он как бы задаёт вопрос: «будешь ли ты со мной, когда я не буду таким хорошим?»
Я думаю, поэтому неизбежно на каком-то этапе мы все болеем или проявляем (и проявляем патологически) нечто, что сами считаем не самой лучшей стороной в нас: неспособность вести дела, грубость, леность, невнимательность, раздражительность. В этом всём можно пытаться видеть не проявление этих качеств самих по себе (поскольку они проявляются в гипертрофированной форме), а просто движение души, подобное крику птицы —«я здесь, где ты?» Это крик страха, неуверенности и он требует от нас осознанности и милосердия, а не наказания и бегства.
Однако глупо было бы объявлять все подобные проявления одним лишь страхом. Вполне возможно, что желание показать худшее после того как было показано лучшее, имеет свою собственную внутреннюю логику.
Возможно, что я должен отбросить ту механику страха и говорить лишь о том, что субъект повинуется лишь гегелевскому правилу диалектики: любя, мы хотим раскрыть перед возлюбленным всё; для этого мы показываем сначала лучшее в нас, затем, повинуясь противоречащей себе истине и её путям — раскрываем худшее, для того, чтобы возлюбленный увидел всё, увидел истину, увидел живое свершение нашего я.
Однако вместо этого зачастую возлюбленный, потрясённый открытым ему видением этого самого живого я встаёт и бормоча невнятные фразы бежит. Что ж, истина живого я — не для всех. Утешение мы можем найти в том, что это показывает нашу не-фабричность, не каждое «я» подходит каждому «я». Это, несомненно, теологическая проблема для теологов беззвёздной тьмы, но я думаю, что и эта проблема будет в какой-то момент разрешена.
Влюблённость, я думаю, всегда связана со страхом оказаться покинутым. Более сильный или более слабый, патологический или здоровый — этот страх свойственен нам всем; мы печёмся о том, чем владеем, к тому, к чему мы имеем отношение. Возлюбленный — это тот, кто находится в призрачных сетях своих обещаний и нашего чувства, и мы неосознанно желаем проверить, что же с ним, оставит ли он нас. Поэтому влюблённый и заболевает — он как бы задаёт вопрос: «будешь ли ты со мной, когда я не буду таким хорошим?»
Я думаю, поэтому неизбежно на каком-то этапе мы все болеем или проявляем (и проявляем патологически) нечто, что сами считаем не самой лучшей стороной в нас: неспособность вести дела, грубость, леность, невнимательность, раздражительность. В этом всём можно пытаться видеть не проявление этих качеств самих по себе (поскольку они проявляются в гипертрофированной форме), а просто движение души, подобное крику птицы —«я здесь, где ты?» Это крик страха, неуверенности и он требует от нас осознанности и милосердия, а не наказания и бегства.
Однако глупо было бы объявлять все подобные проявления одним лишь страхом. Вполне возможно, что желание показать худшее после того как было показано лучшее, имеет свою собственную внутреннюю логику.
Возможно, что я должен отбросить ту механику страха и говорить лишь о том, что субъект повинуется лишь гегелевскому правилу диалектики: любя, мы хотим раскрыть перед возлюбленным всё; для этого мы показываем сначала лучшее в нас, затем, повинуясь противоречащей себе истине и её путям — раскрываем худшее, для того, чтобы возлюбленный увидел всё, увидел истину, увидел живое свершение нашего я.
Однако вместо этого зачастую возлюбленный, потрясённый открытым ему видением этого самого живого я встаёт и бормоча невнятные фразы бежит. Что ж, истина живого я — не для всех. Утешение мы можем найти в том, что это показывает нашу не-фабричность, не каждое «я» подходит каждому «я». Это, несомненно, теологическая проблема для теологов беззвёздной тьмы, но я думаю, что и эта проблема будет в какой-то момент разрешена.
I have always been interested in the phenomenon of "sick man in love." For a long time I noticed that when someone falls in love, and they respond to his love, the lover gets sick. There are many explanations for this, and I cannot pretend to give an exhaustive explanation for this phenomenon.
Falling in love, I think, is always associated with the fear of being abandoned. Stronger or weaker, pathological or healthy - this fear is common to all of us; we care about what we own, to what we relate to. A beloved is one who is in the ghostly networks of his promises and our feelings, and we unconsciously want to check what is happening to him, whether he will leave us. Therefore, the lover and falls ill - he asks the question: “will you be with me when I will not be so good?”
I think, therefore, inevitably at some stage we all get sick or show (and show pathologically) something that we ourselves consider not the best side in us: inability to do business, rudeness, laziness, inattention, irritability. In all this, one can try to see not the manifestation of these qualities in themselves (since they appear in a hypertrophic form), but simply a movement of the soul, similar to the cry of a bird - "I am here, where are you?" This is a cry of fear, insecurity, and it requires us to be mindful and merciful, not punishment and flight.
However, it would be foolish to declare all such manifestations as fear alone. It is possible that the desire to show the worst after the best has been shown has its own internal logic.
It is possible that I should discard the mechanics of fear and only say that the subject obeys only the Hegelian rule of dialectics: when we love, we want to reveal everything to our beloved; for this, we first show the best in us, then, obeying the self-contradictory truth and its ways - we reveal the worst, so that the beloved sees everything, sees the truth, sees the living fulfillment of our self.
However, instead of this, often a beloved, shocked by the vision of this very living person, who opens up to him, I get up and mumble muffled phrases. Well, the truth of the living self is not for everyone. We can find consolation in the fact that this shows our non-fabrication, not every "I" suits every "I". This is undoubtedly a theological problem for theologians of starless darkness, but I think that this problem will also be solved at some point.
Falling in love, I think, is always associated with the fear of being abandoned. Stronger or weaker, pathological or healthy - this fear is common to all of us; we care about what we own, to what we relate to. A beloved is one who is in the ghostly networks of his promises and our feelings, and we unconsciously want to check what is happening to him, whether he will leave us. Therefore, the lover and falls ill - he asks the question: “will you be with me when I will not be so good?”
I think, therefore, inevitably at some stage we all get sick or show (and show pathologically) something that we ourselves consider not the best side in us: inability to do business, rudeness, laziness, inattention, irritability. In all this, one can try to see not the manifestation of these qualities in themselves (since they appear in a hypertrophic form), but simply a movement of the soul, similar to the cry of a bird - "I am here, where are you?" This is a cry of fear, insecurity, and it requires us to be mindful and merciful, not punishment and flight.
However, it would be foolish to declare all such manifestations as fear alone. It is possible that the desire to show the worst after the best has been shown has its own internal logic.
It is possible that I should discard the mechanics of fear and only say that the subject obeys only the Hegelian rule of dialectics: when we love, we want to reveal everything to our beloved; for this, we first show the best in us, then, obeying the self-contradictory truth and its ways - we reveal the worst, so that the beloved sees everything, sees the truth, sees the living fulfillment of our self.
However, instead of this, often a beloved, shocked by the vision of this very living person, who opens up to him, I get up and mumble muffled phrases. Well, the truth of the living self is not for everyone. We can find consolation in the fact that this shows our non-fabrication, not every "I" suits every "I". This is undoubtedly a theological problem for theologians of starless darkness, but I think that this problem will also be solved at some point.
У записи 23 лайков,
1 репостов.
1 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Марк Гондельман
