Аристоверчение, теперь про третью главу.
(Так получилось, что это, скорее заметки о том, что меня волнует и не ждите от меня пересказа или академического сочинения)
1.
Про вторую главу я писать не буду много; там Мартин анализирует различные нападки ранних гуманистов на Аристотеля и, наоборот, их попытки его защитить. Он пишет, что было написано некоторое количество биографий Аристотеля, которые рассказывали различные анекдоты о его жизни. По этим биографиям, и по тому, какие анекдоты они рассказывают, можно заметить, как менялось отношение к Аристотелю. Но в целом: его не любили за то, что он считал, что мир существует вечно и что душа — смертна; а это противоречит догматам. При этом автор отмечает то, что Данте помещает его в Лимбо, а не в аду, что означает достаточно высокую оценку. А Аквинат вообще в раю. Это означает, что Данте Аристотеля уважал.
2.
В третьей главе речь идёт о 15-м веке. Это уже не средневековье, но ещё очень, очень раннее время. Я хотел бы написать несколько строчек о Пьетро Помпонацци и о том, что называется метабасис.
Аристотель пишет, объекты определённой науки должны изучаться собственно этой наукой, а не какой-нибудь другой. Я не могу заниматься геометрией метафизических понятий и метафизикой геометрических объектов — такой переход называется метабасис и является грубой методологической ошибкой.
В таком случае, мы должны сказать, что вопросы веры должны разбираться с помощью положений веры и Писания, а не с помощью философии, которая занимается совершенно другими вещами. Философское или физическое доказательство существование Бога или души — это метабасис. Попытка навязать Аристотелю католические взгляды — это бессмыслица. Аристотеля хорошо изучать самого по себе, а веру — саму по себе. На мой взгляд, подобный переход весьма важен. Для меня важно отметить, что это понимание приходит уже в 15-м веке.
3.
Каким образом подобное методологическое разделение отличается от доктрины двух истин, которую Фома Аквинский приписывает, скорее всего Сигеру из Брабанта? Сигер Фомы предполагает существование двух истин, каждая из которых постигается сама по себе: одна через философию, а другая — через веру. В данном случае мы говорим о двух совершенно разных объектах.
Если мы примем позицию методологического разделения, то мы не должны заговаривать о двух истинах и рассекать невидимое надвое; мы говорим лишь, что есть дисциплины, которые занимаются познанием и у каждой из них — есть своя собственная методология. Одна методология связана с вопросами веры и вопросами герменевтики писания. Другая — связана с диалектическим исследованием основ бытия.
4.
Для меня это очень важно. Это освобождает дорогу более чистой вере. Нам не нужно искать Бога в природе и пытаться принудить науку к тому, что она не должна делать. Более того, это позволяет нам говорить о вере, которая становится автономной.
С другой стороны, давайте подумаем, возможно ли существование этой прекрасной методологической утопии. Недавно появился прекрасный документ — а именно допрос Петра Павленского, в котором обсуждается следующее: что такое поджёг покрышек на мосту? Павленский утверждает, что это — искусство, и поскольку это не привело к ущербу или смерти, то должно рассматриваться как искусство. Следователь говорит о том, что поджёг покрышек — это акт вандализма в соответствии с уголовным и административным кодексами РФ. Павленский пытается вычленить это действие из данного поля, говоря, что если это искусство, оно не может быть вандализмом: символическое поле искусства в силу его всеобщности имеет финальное значение в оценке произведения искусства. Следователь настаивает, что искусство не позволяет действию выйти за рамки уголовного кодекса, который имеет финальное значение в оценке поступка человека. Получается, что одно и то же действие оказывается в двух совершенно разных методологических сферах, каждая из которых провозглашает свою методологическую автономию. Данный конфликт не может быть разрешен концептуально.
5.
Проблема Писания — это тот же поджёг. Писание: любое: Тора, Евангелие, Коран — не ограничивает себя вопросами веры. Оно не работает и как древний законодательный документ. Оно претендует на все области сразу — и иначе, кажется, оно не работает. Писание не работает как неавтономная методологическая сфера. Я не знаю, как это устроено в христианстве, но я точно помню, как мидраши критикуют эллинистическую позицию, которая сводит Тору к тому, чтобы она была лишь номосом — законом.
В данном случае, говоря о еврейской вере — я могу говорить о чистой вере, но данная "чистая" вера сама преодолевает себя, становясь мистикой, становясь законом, становясь политикой, выходя за рамки своей области — по необходимости выходя за эти рамки. Это тема совершенно другого сочинения.
Могу лишь сказать одно: если раньше я думал, что значит еврейская вера и должна оставаться в узких методологических рамках, то теперь я думаю, что это не так. Если еврейская вера всё равно будет становиться мистикой, галахой и политикой, это надо предусмотреть и продумать, чтобы не позволять сорнякам непродуманного занимать виноградник веры, её ядра и того, что из неё следует.
(Так получилось, что это, скорее заметки о том, что меня волнует и не ждите от меня пересказа или академического сочинения)
1.
Про вторую главу я писать не буду много; там Мартин анализирует различные нападки ранних гуманистов на Аристотеля и, наоборот, их попытки его защитить. Он пишет, что было написано некоторое количество биографий Аристотеля, которые рассказывали различные анекдоты о его жизни. По этим биографиям, и по тому, какие анекдоты они рассказывают, можно заметить, как менялось отношение к Аристотелю. Но в целом: его не любили за то, что он считал, что мир существует вечно и что душа — смертна; а это противоречит догматам. При этом автор отмечает то, что Данте помещает его в Лимбо, а не в аду, что означает достаточно высокую оценку. А Аквинат вообще в раю. Это означает, что Данте Аристотеля уважал.
2.
В третьей главе речь идёт о 15-м веке. Это уже не средневековье, но ещё очень, очень раннее время. Я хотел бы написать несколько строчек о Пьетро Помпонацци и о том, что называется метабасис.
Аристотель пишет, объекты определённой науки должны изучаться собственно этой наукой, а не какой-нибудь другой. Я не могу заниматься геометрией метафизических понятий и метафизикой геометрических объектов — такой переход называется метабасис и является грубой методологической ошибкой.
В таком случае, мы должны сказать, что вопросы веры должны разбираться с помощью положений веры и Писания, а не с помощью философии, которая занимается совершенно другими вещами. Философское или физическое доказательство существование Бога или души — это метабасис. Попытка навязать Аристотелю католические взгляды — это бессмыслица. Аристотеля хорошо изучать самого по себе, а веру — саму по себе. На мой взгляд, подобный переход весьма важен. Для меня важно отметить, что это понимание приходит уже в 15-м веке.
3.
Каким образом подобное методологическое разделение отличается от доктрины двух истин, которую Фома Аквинский приписывает, скорее всего Сигеру из Брабанта? Сигер Фомы предполагает существование двух истин, каждая из которых постигается сама по себе: одна через философию, а другая — через веру. В данном случае мы говорим о двух совершенно разных объектах.
Если мы примем позицию методологического разделения, то мы не должны заговаривать о двух истинах и рассекать невидимое надвое; мы говорим лишь, что есть дисциплины, которые занимаются познанием и у каждой из них — есть своя собственная методология. Одна методология связана с вопросами веры и вопросами герменевтики писания. Другая — связана с диалектическим исследованием основ бытия.
4.
Для меня это очень важно. Это освобождает дорогу более чистой вере. Нам не нужно искать Бога в природе и пытаться принудить науку к тому, что она не должна делать. Более того, это позволяет нам говорить о вере, которая становится автономной.
С другой стороны, давайте подумаем, возможно ли существование этой прекрасной методологической утопии. Недавно появился прекрасный документ — а именно допрос Петра Павленского, в котором обсуждается следующее: что такое поджёг покрышек на мосту? Павленский утверждает, что это — искусство, и поскольку это не привело к ущербу или смерти, то должно рассматриваться как искусство. Следователь говорит о том, что поджёг покрышек — это акт вандализма в соответствии с уголовным и административным кодексами РФ. Павленский пытается вычленить это действие из данного поля, говоря, что если это искусство, оно не может быть вандализмом: символическое поле искусства в силу его всеобщности имеет финальное значение в оценке произведения искусства. Следователь настаивает, что искусство не позволяет действию выйти за рамки уголовного кодекса, который имеет финальное значение в оценке поступка человека. Получается, что одно и то же действие оказывается в двух совершенно разных методологических сферах, каждая из которых провозглашает свою методологическую автономию. Данный конфликт не может быть разрешен концептуально.
5.
Проблема Писания — это тот же поджёг. Писание: любое: Тора, Евангелие, Коран — не ограничивает себя вопросами веры. Оно не работает и как древний законодательный документ. Оно претендует на все области сразу — и иначе, кажется, оно не работает. Писание не работает как неавтономная методологическая сфера. Я не знаю, как это устроено в христианстве, но я точно помню, как мидраши критикуют эллинистическую позицию, которая сводит Тору к тому, чтобы она была лишь номосом — законом.
В данном случае, говоря о еврейской вере — я могу говорить о чистой вере, но данная "чистая" вера сама преодолевает себя, становясь мистикой, становясь законом, становясь политикой, выходя за рамки своей области — по необходимости выходя за эти рамки. Это тема совершенно другого сочинения.
Могу лишь сказать одно: если раньше я думал, что значит еврейская вера и должна оставаться в узких методологических рамках, то теперь я думаю, что это не так. Если еврейская вера всё равно будет становиться мистикой, галахой и политикой, это надо предусмотреть и продумать, чтобы не позволять сорнякам непродуманного занимать виноградник веры, её ядра и того, что из неё следует.
Aristocracking, now about the third chapter.
(It so happened that these are rather notes about what excites me and do not expect me to retell or write an academic essay)
1.
I will not write much about the second chapter; there, Martin analyzes the various attacks of the early humanists on Aristotle and, conversely, their attempts to defend him. He writes that a number of biographies of Aristotle were written, which told various jokes about his life. From these biographies, and by what jokes they tell, one can notice how the attitude towards Aristotle has changed. But in general: he was not loved because he believed that the world exists forever and that the soul is mortal; and this is contrary to dogma. At the same time, the author notes that Dante places him in Limbo, and not in hell, which means a fairly high rating. And Aquinas in general in paradise. This means that Dante Aristotle respected.
2.
The third chapter deals with the 15th century. This is not the Middle Ages, but still a very, very early time. I would like to write a few lines about Pietro Pomponazzi and what is called metabasis.
Aristotle writes, the objects of a certain science should be studied by this science itself, and not some other one. I cannot deal with the geometry of metaphysical concepts and the metaphysics of geometric objects - such a transition is called metabasis and is a gross methodological error.
In this case, we must say that issues of faith should be dealt with using the principles of faith and Scripture, and not with the help of a philosophy that deals with completely different things. Philosophical or physical proof of the existence of God or the soul is a metabasis. Trying to impose Catholic views on Aristotle is nonsense. Aristotle is good to study on its own, and faith - on its own. In my opinion, such a transition is very important. It is important for me to note that this understanding comes already in the 15th century.
3.
How does such a methodological separation differ from the doctrine of the two truths that Thomas Aquinas ascribes, most likely to Seager from Brabant? Seger Thomas supposes the existence of two truths, each of which is comprehended by itself: one through philosophy, and the other through faith. In this case, we are talking about two completely different objects.
If we accept the position of methodological separation, then we should not talk about two truths and dissect the invisible in two; we only say that there are disciplines that deal with cognition, and each of them has its own methodology. One methodology deals with issues of faith and issues of hermeneutics of writing. Another is connected with a dialectical study of the foundations of being.
4.
It is very important for me. This makes way for a purer faith. We do not need to seek God in nature and try to force science to do what it should not do. Moreover, this allows us to talk about faith, which is becoming autonomous.
On the other hand, let's think about the existence of this beautiful methodological utopia. Recently, an excellent document has appeared - namely, the interrogation of Pyotr Pavlensky, which discusses the following: what is burning tires on a bridge? Pavlensky claims that this is art, and since it did not result in damage or death, it should be considered as art. The investigator says that setting fire to tires is an act of vandalism in accordance with the criminal and administrative codes of the Russian Federation. Pavlensky is trying to isolate this action from this field, saying that if it is art, it cannot be vandalism: the symbolic field of art, by virtue of its universality, is of final importance in evaluating a work of art. The investigator insists that art does not allow action to go beyond the criminal code, which is of final importance in assessing a person’s deed. It turns out that the same action appears in two completely different methodological areas, each of which proclaims its methodological autonomy. This conflict cannot be resolved conceptually.
5.
The problem of Scripture is the same set fire. Scripture: any: the Torah, the Gospel, the Qur'an - does not limit itself to questions of faith. It does not work as an ancient legislative document. It claims to all areas at once - and otherwise, it seems, it does not work. Scripture does not work as a non-autonomous methodological area. I don’t know how this works in Christianity, but I remember exactly how the Midrashians criticize the Hellenistic position, which reduces the Torah to be only a nomos - the law.
In this case, speaking of the Jewish faith - I can talk about pure faith, but this "pure" faith overcomes itself, becoming mysticism, becoming law, becoming politics, going beyond its scope - going beyond this framework if necessary. This is a topic of a completely different composition.
I can only say one thing: if earlier I thought what the Jewish faith means and should remain within a narrow methodological framework, now I think that this is not so. If Jewish faith still becomes mysticism, halakhah and politics, this
(It so happened that these are rather notes about what excites me and do not expect me to retell or write an academic essay)
1.
I will not write much about the second chapter; there, Martin analyzes the various attacks of the early humanists on Aristotle and, conversely, their attempts to defend him. He writes that a number of biographies of Aristotle were written, which told various jokes about his life. From these biographies, and by what jokes they tell, one can notice how the attitude towards Aristotle has changed. But in general: he was not loved because he believed that the world exists forever and that the soul is mortal; and this is contrary to dogma. At the same time, the author notes that Dante places him in Limbo, and not in hell, which means a fairly high rating. And Aquinas in general in paradise. This means that Dante Aristotle respected.
2.
The third chapter deals with the 15th century. This is not the Middle Ages, but still a very, very early time. I would like to write a few lines about Pietro Pomponazzi and what is called metabasis.
Aristotle writes, the objects of a certain science should be studied by this science itself, and not some other one. I cannot deal with the geometry of metaphysical concepts and the metaphysics of geometric objects - such a transition is called metabasis and is a gross methodological error.
In this case, we must say that issues of faith should be dealt with using the principles of faith and Scripture, and not with the help of a philosophy that deals with completely different things. Philosophical or physical proof of the existence of God or the soul is a metabasis. Trying to impose Catholic views on Aristotle is nonsense. Aristotle is good to study on its own, and faith - on its own. In my opinion, such a transition is very important. It is important for me to note that this understanding comes already in the 15th century.
3.
How does such a methodological separation differ from the doctrine of the two truths that Thomas Aquinas ascribes, most likely to Seager from Brabant? Seger Thomas supposes the existence of two truths, each of which is comprehended by itself: one through philosophy, and the other through faith. In this case, we are talking about two completely different objects.
If we accept the position of methodological separation, then we should not talk about two truths and dissect the invisible in two; we only say that there are disciplines that deal with cognition, and each of them has its own methodology. One methodology deals with issues of faith and issues of hermeneutics of writing. Another is connected with a dialectical study of the foundations of being.
4.
It is very important for me. This makes way for a purer faith. We do not need to seek God in nature and try to force science to do what it should not do. Moreover, this allows us to talk about faith, which is becoming autonomous.
On the other hand, let's think about the existence of this beautiful methodological utopia. Recently, an excellent document has appeared - namely, the interrogation of Pyotr Pavlensky, which discusses the following: what is burning tires on a bridge? Pavlensky claims that this is art, and since it did not result in damage or death, it should be considered as art. The investigator says that setting fire to tires is an act of vandalism in accordance with the criminal and administrative codes of the Russian Federation. Pavlensky is trying to isolate this action from this field, saying that if it is art, it cannot be vandalism: the symbolic field of art, by virtue of its universality, is of final importance in evaluating a work of art. The investigator insists that art does not allow action to go beyond the criminal code, which is of final importance in assessing a person’s deed. It turns out that the same action appears in two completely different methodological areas, each of which proclaims its methodological autonomy. This conflict cannot be resolved conceptually.
5.
The problem of Scripture is the same set fire. Scripture: any: the Torah, the Gospel, the Qur'an - does not limit itself to questions of faith. It does not work as an ancient legislative document. It claims to all areas at once - and otherwise, it seems, it does not work. Scripture does not work as a non-autonomous methodological area. I don’t know how this works in Christianity, but I remember exactly how the Midrashians criticize the Hellenistic position, which reduces the Torah to be only a nomos - the law.
In this case, speaking of the Jewish faith - I can talk about pure faith, but this "pure" faith overcomes itself, becoming mysticism, becoming law, becoming politics, going beyond its scope - going beyond this framework if necessary. This is a topic of a completely different composition.
I can only say one thing: if earlier I thought what the Jewish faith means and should remain within a narrow methodological framework, now I think that this is not so. If Jewish faith still becomes mysticism, halakhah and politics, this
У записи 2 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Марк Гондельман
