Ленинградке
Еще тебе такие песни сложат,Так воспоют твой облик и дела,
Что ты, наверно, скажешь: - Не похоже.
Я проще, я угрюмее была.
Мне часто было страшно и тоскливо,
Меня томил войны кровавый путь,
Я не мечтала даже стать счастливой,
Мне одного хотелось: отдохнуть...
Да, отдохнуть ото всего на свете -
От поисков тепла, жилья, еды.
От жалости к своим исчахшим детям,
От вечного предчувствия беды,
От страха за того, кто мне не пишет
(Увижу ли его когда-нибудь),
От свиста бомб над беззащитной крышей,
От мужества и гнева отдохнуть.
Но я в печальном городе осталась
Хозяйкой и служанкой для того,
Чтобы сберечь огонь и жизнь его.
И я жила, преодолев усталость.
Я даже пела иногда. Трудилась.
С людьми делилась солью и водой.
Я плакала, когда могла. Бранилась
С моей соседкой. Бредила едой.
И день за днем лицо мое темнело,
Седины появились на висках.
Зато, привычная к любому делу,
Почти железной сделалась рука.
Смотри, как цепки пальцы и грубы!
Я рвы на ближних подступах копала,
Сколачивала жесткие гробы
И малым детям раны бинтовала...
И не проходят даром эти дни,
Неистребим свинцовый их осадок:
Сама печаль, сама война глядит
Познавшими глазами ленинградок.
Еще тебе такие песни сложат,Так воспоют твой облик и дела,
Что ты, наверно, скажешь: - Не похоже.
Я проще, я угрюмее была.
Мне часто было страшно и тоскливо,
Меня томил войны кровавый путь,
Я не мечтала даже стать счастливой,
Мне одного хотелось: отдохнуть...
Да, отдохнуть ото всего на свете -
От поисков тепла, жилья, еды.
От жалости к своим исчахшим детям,
От вечного предчувствия беды,
От страха за того, кто мне не пишет
(Увижу ли его когда-нибудь),
От свиста бомб над беззащитной крышей,
От мужества и гнева отдохнуть.
Но я в печальном городе осталась
Хозяйкой и служанкой для того,
Чтобы сберечь огонь и жизнь его.
И я жила, преодолев усталость.
Я даже пела иногда. Трудилась.
С людьми делилась солью и водой.
Я плакала, когда могла. Бранилась
С моей соседкой. Бредила едой.
И день за днем лицо мое темнело,
Седины появились на висках.
Зато, привычная к любому делу,
Почти железной сделалась рука.
Смотри, как цепки пальцы и грубы!
Я рвы на ближних подступах копала,
Сколачивала жесткие гробы
И малым детям раны бинтовала...
И не проходят даром эти дни,
Неистребим свинцовый их осадок:
Сама печаль, сама война глядит
Познавшими глазами ленинградок.
Leningradke
They’ll add up such songs to you, So they’ll sing your appearance and deeds,
What you probably say: - It does not look like.
I’m easier, I was sullen.
I was often scared and sad
War bloody way tormented me
I didn’t even dream of becoming happy
I just wanted one: relax ...
Yes, take a break from everything in the world -
From the search for heat, shelter, food.
From pity to my exhausted children,
From eternal foreboding of trouble
From fear for someone who does not write to me
(Will I ever see him)
From the whistle of bombs over a defenseless roof
From courage and anger to rest.
But I stayed in a sad city
Mistress and maid in order
To save fire and his life.
And I lived, overcoming fatigue.
I even sang sometimes. Worked.
She shared salt and water with people.
I cried when I could. Swore
With my neighbor. I raved about food.
And day after day my face darkened
Gray hair appeared on the temples.
But, familiar to any business,
The arm became almost iron.
Look how tenacious fingers are!
I dug ditches in the near approaches,
She made hard coffins
And small children wound bandage ...
And these days are not in vain
Destroy their lead sediment:
Sorrow itself, war itself looks
Through the knowing eyes of Leningrad women.
They’ll add up such songs to you, So they’ll sing your appearance and deeds,
What you probably say: - It does not look like.
I’m easier, I was sullen.
I was often scared and sad
War bloody way tormented me
I didn’t even dream of becoming happy
I just wanted one: relax ...
Yes, take a break from everything in the world -
From the search for heat, shelter, food.
From pity to my exhausted children,
From eternal foreboding of trouble
From fear for someone who does not write to me
(Will I ever see him)
From the whistle of bombs over a defenseless roof
From courage and anger to rest.
But I stayed in a sad city
Mistress and maid in order
To save fire and his life.
And I lived, overcoming fatigue.
I even sang sometimes. Worked.
She shared salt and water with people.
I cried when I could. Swore
With my neighbor. I raved about food.
And day after day my face darkened
Gray hair appeared on the temples.
But, familiar to any business,
The arm became almost iron.
Look how tenacious fingers are!
I dug ditches in the near approaches,
She made hard coffins
And small children wound bandage ...
And these days are not in vain
Destroy their lead sediment:
Sorrow itself, war itself looks
Through the knowing eyes of Leningrad women.
У записи 5 лайков,
1 репостов.
1 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Юлия Чернявская
