Пеликаны
Сегодня мне особенно трудно с тобой разговаривать. Я готовилась с самого утра, подыскивала нужные слова и сейчас вижу, что ты даже не представляешь, каких усилий мне это стоило.
Ты спокоен, твои глаза зафиксировались на металлической ножке стула где-то в дальнем углу кафе, рот слегка приоткрыт, волосы неряшливым движением зачесаны набок, бледно-голубая рубашка торчит из-под толстого шерстяного свитера. Сейчас можно даже подумать, что ты доволен происходящим, что между нами не тот самый разговор, к которому мы оба должны были хорошенько подготовиться, что за окном не ноябрь и с неба не падает первый снег. Как мило, что он решил выпасть именно в этот день.
У меня есть несколько минут одиночества и полной тишины, пока время снова не включится, и ты не начнешь рассказывать какую-то очередную глупость. Очень странная обстановка и я слишком сильно волнуюсь. Как жаль, что я не могу отмотать время назад, хотя бы на полтора часа, когда я только открывала тяжелые металлические двери и поскользнулась на мокрой кафельной плитке на входе. Чертовы каблуки. А ведь они были специально надеты для тебя.
Знаешь, это несправедливо. Я столько всего хочу тебе рассказать, но ты даже не сможешь понять, к чему все это, и наверняка сочтешь это очередной моей причудой. Посчитаешь меня полной дурой, которая привела тебя в это странное место с вычурными толстыми решетками на окнах и по-домашнему уютными кирпичными каминами только чтобы рассказать, что на самом деле люблю смотреть, как ты улыбаешься.
Я не вправе этого делать, пока время идет своим привычным размеренным темпом, но сейчас меня никто не сможет остановить. На всякий случай, я озираюсь по сторонам, чтобы лишний раз убедиться, что вокруг все замерло в ожидании. Высокая стройная официантка в нелепых очках застыла в неестественном поклоне очередному сомневающемуся клиенту, лысеющему мужчине в длинном плаще, тычущему указательным пальцем в меню. Две женщины за соседним столиком, очевидно, были пойманы на кульминации какого-то очень смешного рассказа, судя по их позам. Откинувшись на спинку неудобного стула, одна из них растянула большой рот, обильно смазанный алой помадой и, обнажив желтые прокуренные зубы, собирается захохотать, пока вторая, собрав губы в трубочку, напевает ей протяжное «у», изо всех сил стараясь не улыбнуться. Даже сигаретный дым как-то слишком тяжело и густо повис под самым зеркальным потолком. Ошибки быть не может – время действительно остановилось и меня никто не услышит.
Ты все также, слегка раскрыв рот, упорно смотришь в одну точку. Посмотри хоть немного на меня! Эта противно колющая грудь шерстяная кофта извлекается из недр шкафа только по особым случаям. Да, я редко ношу такую неудобную одежду. И уже тем более не люблю открытые вырезы, но это все для тебя, это особенный день и я не могла себе позволить выглядеть обыденно, как будто мы собрались обсудить оперу, в которой оба ни черта не понимаем.
- В детстве я очень любила, выбежав из ванны до ушей закутанная в теплое махровое полотенце, едва ступая по ледяному, обжигающему подошвы полу, скользнуть под одеяло и завернуться так, чтобы оставалась только маленькая щелочка наружу, через которую я могла наблюдать, как мама выключает свет. Она все время приходила пожелать мне сладких снов, как-то по-особенному улыбалась и, не распутывая одеяла, легонько хлопала меня по попке. И как бы я ни заворачивалась, какие бы странные и хитрые позы ни принимала, мама все время умудрялась нащупать под толстым пуховым одеялом мое мягкое место и шлепнуть пару раз. Я смеялась, а она осторожно вставала и шла к выключателю, потом еще раз улыбалась, глядя прямо мне в глаза сквозь малюсенькую щелочку и гасила свет. Так я каждую ночь засыпала счастливая, довольная и накрепко закутанная в маминой любви и пуховом одеяле.
Я знаю, что никогда не смогу рассказать тебе этого напрямую и, тем не менее, рассказываю сейчас, когда ты меня совершенно не слышишь. Когда ты даже не существуешь, вырезанный, как и все обитатели этого небольшого кафе на окраине, из естественного течения времени. Просто потому что давно хотела и долго репетировала.
Я, к сожалению, не могу дать тебе больше этого. Ни секс, ни еженедельные покупки в магазине, ни утомительные споры по поводу очередного отпуска, ни совместное украшение новогодней елки, не могут стать чем-то более интимными, чем та история, которую я только что рассказала. Да я и не хочу секса с тобой, не хочу наряжать с тобой елку. Не то чтобы ты меня совсем не привлекал, просто это бы сильно испортило ту роль, которую я для тебя отвела, а она, поверь, гораздо важнее того, что ты можешь показать в постели.
И после этого рассказа, который все равно останется лишь в моей памяти, я хочу, чтобы ты пообещал мне хранить его глубоко внутри себя, ни в коем случае никому не показывая. Это тайна, которую нельзя открывать ни при каких обстоятельствах, ведь я только что доверилась тебе, как женщина, отрыла перед тобой самое сокровенное и дорогое, что было внутри меня.
Остается ровно один вздох перед тем, как мир вокруг снова оживет и закрутится в ужасающем водовороте из слов, времени и сигаретного дыма. Я набираю воздуха в легкие, пытаюсь поправить лифчик, так чтобы грудь не слишком вызывающе выглядывала из разреза кофты, а ты вмиг оттаиваешь и продолжаешь начатое движение рукой, чтобы почесать глаз.
- …. Рулет! Ты, понимаешь, сожрала рулет! Посреди ночи я встала, в одних трусах дошла до холодильника и сожрала целый мясной рулет! – хохочет женщина за соседним столиком, в истерическом припадке колотя ладонью по столу.
- А латте у вас готовится с пенкой? Или лучше все-таки заказать капучино? – терзает официантку лысеющий мужчина в длинном плаще.
- Ни черта я не понимаю в опере, – говоришь ты, - как и в балете. Ну, выходят люди, поют что-то. Все равно ведь нифига не слышно и ничего не понятно! Красиво, не спорю, только если непонятно, и ничего не происходит на сцене, зачем ходить в театр и смотреть? Можно просто раздавать всем наушники на входе и включать музыку!
- Ага, точно! И параллельно гнать перевод! – подхихикиваю я. – Как раз для таких как мы, несведущих в высоком искусстве.
Ты снова улыбаешься той самой улыбкой, за которой я сюда пришла. В принципе, этого достаточно для счастья, этот вечер уже удался, но я хотела бы сделать кое-что еще. Надо только выждать время и набраться сил, чтобы снова остановить время.
- Помнишь, мы с тобой гадали, почему именно аисты приносят детей, а не какие-нибудь пеликаны? – ты кладешь локти на стол, опираясь на шаткую конструкцию, содрогающуюся под твоим весом и двумя чашками остывшего недопитого кофе.
- Пеликаны же приносят кого-то другого, разве не так? – удивляюсь я. Неужели ты помнишь этот полуночный разговор? Так мило, что ты не забываешь те чудесные вечера, которые мы проводили вдвоем. Конечно, вслух я ничего не буду говорить, и так понятно, что я помню.
- Нет, пеликаны возвращают жизнь. Они никого не приносят. Рыбу, может, всякую таскают. Лобстеров там, креветок, кальмаров. Пиво, бывает тоже приносят – не просто же так всех этих морских гадов потреблять, - ты опять мимолетом глядишь в дальний угол кафе.
- Ну да, пеликан, гордо расправивший крылья, на первой космической уносящийся вдаль со стаканом Адмиралтейского – это выглядит гордо, это достойно пеликана! – я машинально представляю себе эту картину, отчего мне становится еще смешнее. Только бы не толкнуть стол, пока смеюсь, только бы не стол! – Чего там с восстановлением жизни? – вспоминаю я заинтересовавший меня момент.
- Ну, легенда есть такая, что мама-пеликан, когда своими когтищами ласкает детей, раздирает их нежную кожицу и, видя эту картину, папа-пеликан, после трудного рабочего дня возвращаясь с завода, раздирает себе клювом грудь, чтобы напоить птенцов живительной кровью, – ты, вроде как довольный, своими знаниями, откидываешься обратно на спинку стула.
- Ужас какой! – говорю я.
Так проходит еще полчаса, я восстанавливаю баланс сил и снова, зажмурившись от напряжения, пытаюсь остановить время. На это раз ты замираешь, наклонившись над столом, чуть повернув голову влево. «Похож на пеликана, разрывающего себе клювом грудь» – думаю я и тихонько улыбаюсь.
Мужчина в плаще с очень серьезным и возмущенным видом что-то рассказывает своему толстому усатому собеседнику, отхлебывающему из кружки чай. Стройная официантка, держа в левой руке поднос с грязными чашками, спешит на кухню, практически зависнув в воздухе возле столика с молодой влюбленной парочкой, которая нежно держит друг друга за руки. Девочка, наверное, тоже периодически пользуется своей способностью отключать течение времени, когда ей надо перевести дух и выдохнуть полной грудью, доверху забитой любовью.
Я знаю, что каждый такой разрыв во времени делает тебя немного старше и в итоге, если предположить, что не одна я пользуюсь этой уловкой, ты проживешь чуть меньше, чем отведено тебе самой судьбой. Это даже сейчас заметно по морщинкам на твоем лице в уголках глаз. Но я вдруг поняла, что это я и есть твоя судьба, раз уж так ловко могу распоряжаться твоим временем.
Конечно, та, что живет с тобой и каждую ночь кладет голову тебе на грудь, отнимает от твоего времени несравнимо больший кусок. Но я довольствуюсь и тем небольшим отрезком, что достается мне, и хочу сделать его еще более приятным. Я хочу сделать тебе подарок, совсем незаметный и очень-очень личный, чтобы ты, бережно храня его где-то в самом пыльном и заброшенном уголке памяти, вспоминал обо мне. Я хочу подарить тебе колыбельную, которую пела мне мама холодными зимними вечерами.
Очень наивно и очень по-детски, но раз уж этого все равно никто не видит, я спою тебе ее. Тихо-тихо, на ушко. Я поднимаюсь из-за стола, подхожу ближе к тебе, наклоняюсь к самому твоему уху, практически касаясь тебя губами, и начинаю петь. Взрослая, двадцатипятилетняя тетенька, приседая на девятисантиметровых каблуках в мини-юбке, поет колыбельную дяденьке, склонившемуся над столом, похожему на пеликана, разрывающего себе грудь в надежде спасти своих умерщвленных нежными лапами хищной мамы птенцов. П
Сегодня мне особенно трудно с тобой разговаривать. Я готовилась с самого утра, подыскивала нужные слова и сейчас вижу, что ты даже не представляешь, каких усилий мне это стоило.
Ты спокоен, твои глаза зафиксировались на металлической ножке стула где-то в дальнем углу кафе, рот слегка приоткрыт, волосы неряшливым движением зачесаны набок, бледно-голубая рубашка торчит из-под толстого шерстяного свитера. Сейчас можно даже подумать, что ты доволен происходящим, что между нами не тот самый разговор, к которому мы оба должны были хорошенько подготовиться, что за окном не ноябрь и с неба не падает первый снег. Как мило, что он решил выпасть именно в этот день.
У меня есть несколько минут одиночества и полной тишины, пока время снова не включится, и ты не начнешь рассказывать какую-то очередную глупость. Очень странная обстановка и я слишком сильно волнуюсь. Как жаль, что я не могу отмотать время назад, хотя бы на полтора часа, когда я только открывала тяжелые металлические двери и поскользнулась на мокрой кафельной плитке на входе. Чертовы каблуки. А ведь они были специально надеты для тебя.
Знаешь, это несправедливо. Я столько всего хочу тебе рассказать, но ты даже не сможешь понять, к чему все это, и наверняка сочтешь это очередной моей причудой. Посчитаешь меня полной дурой, которая привела тебя в это странное место с вычурными толстыми решетками на окнах и по-домашнему уютными кирпичными каминами только чтобы рассказать, что на самом деле люблю смотреть, как ты улыбаешься.
Я не вправе этого делать, пока время идет своим привычным размеренным темпом, но сейчас меня никто не сможет остановить. На всякий случай, я озираюсь по сторонам, чтобы лишний раз убедиться, что вокруг все замерло в ожидании. Высокая стройная официантка в нелепых очках застыла в неестественном поклоне очередному сомневающемуся клиенту, лысеющему мужчине в длинном плаще, тычущему указательным пальцем в меню. Две женщины за соседним столиком, очевидно, были пойманы на кульминации какого-то очень смешного рассказа, судя по их позам. Откинувшись на спинку неудобного стула, одна из них растянула большой рот, обильно смазанный алой помадой и, обнажив желтые прокуренные зубы, собирается захохотать, пока вторая, собрав губы в трубочку, напевает ей протяжное «у», изо всех сил стараясь не улыбнуться. Даже сигаретный дым как-то слишком тяжело и густо повис под самым зеркальным потолком. Ошибки быть не может – время действительно остановилось и меня никто не услышит.
Ты все также, слегка раскрыв рот, упорно смотришь в одну точку. Посмотри хоть немного на меня! Эта противно колющая грудь шерстяная кофта извлекается из недр шкафа только по особым случаям. Да, я редко ношу такую неудобную одежду. И уже тем более не люблю открытые вырезы, но это все для тебя, это особенный день и я не могла себе позволить выглядеть обыденно, как будто мы собрались обсудить оперу, в которой оба ни черта не понимаем.
- В детстве я очень любила, выбежав из ванны до ушей закутанная в теплое махровое полотенце, едва ступая по ледяному, обжигающему подошвы полу, скользнуть под одеяло и завернуться так, чтобы оставалась только маленькая щелочка наружу, через которую я могла наблюдать, как мама выключает свет. Она все время приходила пожелать мне сладких снов, как-то по-особенному улыбалась и, не распутывая одеяла, легонько хлопала меня по попке. И как бы я ни заворачивалась, какие бы странные и хитрые позы ни принимала, мама все время умудрялась нащупать под толстым пуховым одеялом мое мягкое место и шлепнуть пару раз. Я смеялась, а она осторожно вставала и шла к выключателю, потом еще раз улыбалась, глядя прямо мне в глаза сквозь малюсенькую щелочку и гасила свет. Так я каждую ночь засыпала счастливая, довольная и накрепко закутанная в маминой любви и пуховом одеяле.
Я знаю, что никогда не смогу рассказать тебе этого напрямую и, тем не менее, рассказываю сейчас, когда ты меня совершенно не слышишь. Когда ты даже не существуешь, вырезанный, как и все обитатели этого небольшого кафе на окраине, из естественного течения времени. Просто потому что давно хотела и долго репетировала.
Я, к сожалению, не могу дать тебе больше этого. Ни секс, ни еженедельные покупки в магазине, ни утомительные споры по поводу очередного отпуска, ни совместное украшение новогодней елки, не могут стать чем-то более интимными, чем та история, которую я только что рассказала. Да я и не хочу секса с тобой, не хочу наряжать с тобой елку. Не то чтобы ты меня совсем не привлекал, просто это бы сильно испортило ту роль, которую я для тебя отвела, а она, поверь, гораздо важнее того, что ты можешь показать в постели.
И после этого рассказа, который все равно останется лишь в моей памяти, я хочу, чтобы ты пообещал мне хранить его глубоко внутри себя, ни в коем случае никому не показывая. Это тайна, которую нельзя открывать ни при каких обстоятельствах, ведь я только что доверилась тебе, как женщина, отрыла перед тобой самое сокровенное и дорогое, что было внутри меня.
Остается ровно один вздох перед тем, как мир вокруг снова оживет и закрутится в ужасающем водовороте из слов, времени и сигаретного дыма. Я набираю воздуха в легкие, пытаюсь поправить лифчик, так чтобы грудь не слишком вызывающе выглядывала из разреза кофты, а ты вмиг оттаиваешь и продолжаешь начатое движение рукой, чтобы почесать глаз.
- …. Рулет! Ты, понимаешь, сожрала рулет! Посреди ночи я встала, в одних трусах дошла до холодильника и сожрала целый мясной рулет! – хохочет женщина за соседним столиком, в истерическом припадке колотя ладонью по столу.
- А латте у вас готовится с пенкой? Или лучше все-таки заказать капучино? – терзает официантку лысеющий мужчина в длинном плаще.
- Ни черта я не понимаю в опере, – говоришь ты, - как и в балете. Ну, выходят люди, поют что-то. Все равно ведь нифига не слышно и ничего не понятно! Красиво, не спорю, только если непонятно, и ничего не происходит на сцене, зачем ходить в театр и смотреть? Можно просто раздавать всем наушники на входе и включать музыку!
- Ага, точно! И параллельно гнать перевод! – подхихикиваю я. – Как раз для таких как мы, несведущих в высоком искусстве.
Ты снова улыбаешься той самой улыбкой, за которой я сюда пришла. В принципе, этого достаточно для счастья, этот вечер уже удался, но я хотела бы сделать кое-что еще. Надо только выждать время и набраться сил, чтобы снова остановить время.
- Помнишь, мы с тобой гадали, почему именно аисты приносят детей, а не какие-нибудь пеликаны? – ты кладешь локти на стол, опираясь на шаткую конструкцию, содрогающуюся под твоим весом и двумя чашками остывшего недопитого кофе.
- Пеликаны же приносят кого-то другого, разве не так? – удивляюсь я. Неужели ты помнишь этот полуночный разговор? Так мило, что ты не забываешь те чудесные вечера, которые мы проводили вдвоем. Конечно, вслух я ничего не буду говорить, и так понятно, что я помню.
- Нет, пеликаны возвращают жизнь. Они никого не приносят. Рыбу, может, всякую таскают. Лобстеров там, креветок, кальмаров. Пиво, бывает тоже приносят – не просто же так всех этих морских гадов потреблять, - ты опять мимолетом глядишь в дальний угол кафе.
- Ну да, пеликан, гордо расправивший крылья, на первой космической уносящийся вдаль со стаканом Адмиралтейского – это выглядит гордо, это достойно пеликана! – я машинально представляю себе эту картину, отчего мне становится еще смешнее. Только бы не толкнуть стол, пока смеюсь, только бы не стол! – Чего там с восстановлением жизни? – вспоминаю я заинтересовавший меня момент.
- Ну, легенда есть такая, что мама-пеликан, когда своими когтищами ласкает детей, раздирает их нежную кожицу и, видя эту картину, папа-пеликан, после трудного рабочего дня возвращаясь с завода, раздирает себе клювом грудь, чтобы напоить птенцов живительной кровью, – ты, вроде как довольный, своими знаниями, откидываешься обратно на спинку стула.
- Ужас какой! – говорю я.
Так проходит еще полчаса, я восстанавливаю баланс сил и снова, зажмурившись от напряжения, пытаюсь остановить время. На это раз ты замираешь, наклонившись над столом, чуть повернув голову влево. «Похож на пеликана, разрывающего себе клювом грудь» – думаю я и тихонько улыбаюсь.
Мужчина в плаще с очень серьезным и возмущенным видом что-то рассказывает своему толстому усатому собеседнику, отхлебывающему из кружки чай. Стройная официантка, держа в левой руке поднос с грязными чашками, спешит на кухню, практически зависнув в воздухе возле столика с молодой влюбленной парочкой, которая нежно держит друг друга за руки. Девочка, наверное, тоже периодически пользуется своей способностью отключать течение времени, когда ей надо перевести дух и выдохнуть полной грудью, доверху забитой любовью.
Я знаю, что каждый такой разрыв во времени делает тебя немного старше и в итоге, если предположить, что не одна я пользуюсь этой уловкой, ты проживешь чуть меньше, чем отведено тебе самой судьбой. Это даже сейчас заметно по морщинкам на твоем лице в уголках глаз. Но я вдруг поняла, что это я и есть твоя судьба, раз уж так ловко могу распоряжаться твоим временем.
Конечно, та, что живет с тобой и каждую ночь кладет голову тебе на грудь, отнимает от твоего времени несравнимо больший кусок. Но я довольствуюсь и тем небольшим отрезком, что достается мне, и хочу сделать его еще более приятным. Я хочу сделать тебе подарок, совсем незаметный и очень-очень личный, чтобы ты, бережно храня его где-то в самом пыльном и заброшенном уголке памяти, вспоминал обо мне. Я хочу подарить тебе колыбельную, которую пела мне мама холодными зимними вечерами.
Очень наивно и очень по-детски, но раз уж этого все равно никто не видит, я спою тебе ее. Тихо-тихо, на ушко. Я поднимаюсь из-за стола, подхожу ближе к тебе, наклоняюсь к самому твоему уху, практически касаясь тебя губами, и начинаю петь. Взрослая, двадцатипятилетняя тетенька, приседая на девятисантиметровых каблуках в мини-юбке, поет колыбельную дяденьке, склонившемуся над столом, похожему на пеликана, разрывающего себе грудь в надежде спасти своих умерщвленных нежными лапами хищной мамы птенцов. П
Pelicans
Today it’s especially difficult for me to talk to you. I was preparing in the morning, looking for the right words and now I see that you can’t even imagine how much effort it cost me.
You are calm, your eyes are fixed on a metal leg of a chair somewhere in the far corner of the cafe, your mouth is slightly open, your hair is combed sideways with a careless movement, a pale blue shirt sticks out from under a thick woolen sweater. Now you might even think that you are happy with what is happening, that between us is not the same conversation for which we both had to prepare well, that outside the window is not November and the first snow does not fall from the sky. How sweet that he decided to fall out on that very day.
I have a few minutes of loneliness and complete silence, until time turns on again, and you begin to tell some kind of regular stupidity. Very strange environment and I worry too much. What a pity that I can not rewind time, at least for an hour and a half, when I just opened the heavy metal doors and slipped on the wet tile at the entrance. Damn heels. But they were specially worn for you.
You know, this is unfair. I want to tell you so many things, but you won’t even be able to understand what this is all about, and you will surely find this another of my quirks. You will consider me a complete fool who led you to this strange place with elaborate thick bars on the windows and homely brick fireplaces just to tell you that I really love to watch you smile.
I do not have the right to do this while time goes on at its usual measured pace, but now no one can stop me. Just in case, I look around to make sure once again that everything around me stood waiting. A tall, slender waitress with ridiculous glasses froze in an unnatural bow to the next doubting client, a balding man in a long coat, poking his index finger on the menu. The two women at the next table were obviously caught at the climax of some very funny story, judging by their postures. Leaning back in an uncomfortable chair, one of them stretched out a large mouth, richly smeared with red lipstick and, baring its smoky yellow teeth, was about to laugh, while the second, having gathered her lips in a tube, hummed her long “u”, trying her best not to smile. Even cigarette smoke was somehow too heavy and densely hung under the very mirror ceiling. There can be no mistake - time has really stopped and no one will hear me.
You all the same, opening your mouth slightly, stare at one point. Look at me a little bit! This nasty stitching chest woolen jacket is removed from the bowels of the closet only on special occasions. Yes, I rarely wear such uncomfortable clothes. And even more so I do not like open cutouts, but this is all for you, it is a special day and I could not afford to look ordinary, as if we were going to discuss an opera in which we don’t understand a damn thing.
- As a child, I loved it, running out of the bathtub to my ears wrapped in a warm terry towel, barely stepping on an icy, scorching sole of the floor, slipping under the covers and wrapping so that there was only a small crack outside, through which I could watch my mother turn off shine. All the time she came to wish me sweet dreams, once smiled in a special way and, without untangling the blankets, gently clapped me in the ass. And no matter how I turn around, no matter how strange and cunning poses I take, my mother all the time managed to feel my soft spot under a thick down duvet and slap a couple of times. I laughed, and she carefully got up and walked to the switch, then smiled again, looking straight into my eyes through a tiny click and dimming the light. So every night I fell asleep happy, contented and tightly wrapped in my mother's love and a duvet.
I know that I can never tell you this directly and, nevertheless, I am telling you now when you don’t hear me at all. When you do not even exist, carved, like all the inhabitants of this small cafe on the outskirts, from the natural passage of time. Just because I wanted to and rehearsed for a long time.
Unfortunately, I cannot give you more than that. Neither sex, nor weekly purchases in the store, nor the tiring debate over the next vacation, nor the joint decoration of the New Year tree, can become something more intimate than the story I just told. Yes, I do not want sex with you, I do not want to decorate a Christmas tree with you. It’s not that you didn’t attract me at all, it would just spoil the role that I assigned to you, and it, believe me, is much more important than what you can show in bed.
And after this story, which still remains only in my memory, I want you to promise me to keep it deep inside you, in no case showing it to anyone. This is a secret that should not be revealed under any circumstances, because I just trusted you, as a woman, to dig in front of you the most secret and dear that was inside of me.
There is exactly one sigh left
Today it’s especially difficult for me to talk to you. I was preparing in the morning, looking for the right words and now I see that you can’t even imagine how much effort it cost me.
You are calm, your eyes are fixed on a metal leg of a chair somewhere in the far corner of the cafe, your mouth is slightly open, your hair is combed sideways with a careless movement, a pale blue shirt sticks out from under a thick woolen sweater. Now you might even think that you are happy with what is happening, that between us is not the same conversation for which we both had to prepare well, that outside the window is not November and the first snow does not fall from the sky. How sweet that he decided to fall out on that very day.
I have a few minutes of loneliness and complete silence, until time turns on again, and you begin to tell some kind of regular stupidity. Very strange environment and I worry too much. What a pity that I can not rewind time, at least for an hour and a half, when I just opened the heavy metal doors and slipped on the wet tile at the entrance. Damn heels. But they were specially worn for you.
You know, this is unfair. I want to tell you so many things, but you won’t even be able to understand what this is all about, and you will surely find this another of my quirks. You will consider me a complete fool who led you to this strange place with elaborate thick bars on the windows and homely brick fireplaces just to tell you that I really love to watch you smile.
I do not have the right to do this while time goes on at its usual measured pace, but now no one can stop me. Just in case, I look around to make sure once again that everything around me stood waiting. A tall, slender waitress with ridiculous glasses froze in an unnatural bow to the next doubting client, a balding man in a long coat, poking his index finger on the menu. The two women at the next table were obviously caught at the climax of some very funny story, judging by their postures. Leaning back in an uncomfortable chair, one of them stretched out a large mouth, richly smeared with red lipstick and, baring its smoky yellow teeth, was about to laugh, while the second, having gathered her lips in a tube, hummed her long “u”, trying her best not to smile. Even cigarette smoke was somehow too heavy and densely hung under the very mirror ceiling. There can be no mistake - time has really stopped and no one will hear me.
You all the same, opening your mouth slightly, stare at one point. Look at me a little bit! This nasty stitching chest woolen jacket is removed from the bowels of the closet only on special occasions. Yes, I rarely wear such uncomfortable clothes. And even more so I do not like open cutouts, but this is all for you, it is a special day and I could not afford to look ordinary, as if we were going to discuss an opera in which we don’t understand a damn thing.
- As a child, I loved it, running out of the bathtub to my ears wrapped in a warm terry towel, barely stepping on an icy, scorching sole of the floor, slipping under the covers and wrapping so that there was only a small crack outside, through which I could watch my mother turn off shine. All the time she came to wish me sweet dreams, once smiled in a special way and, without untangling the blankets, gently clapped me in the ass. And no matter how I turn around, no matter how strange and cunning poses I take, my mother all the time managed to feel my soft spot under a thick down duvet and slap a couple of times. I laughed, and she carefully got up and walked to the switch, then smiled again, looking straight into my eyes through a tiny click and dimming the light. So every night I fell asleep happy, contented and tightly wrapped in my mother's love and a duvet.
I know that I can never tell you this directly and, nevertheless, I am telling you now when you don’t hear me at all. When you do not even exist, carved, like all the inhabitants of this small cafe on the outskirts, from the natural passage of time. Just because I wanted to and rehearsed for a long time.
Unfortunately, I cannot give you more than that. Neither sex, nor weekly purchases in the store, nor the tiring debate over the next vacation, nor the joint decoration of the New Year tree, can become something more intimate than the story I just told. Yes, I do not want sex with you, I do not want to decorate a Christmas tree with you. It’s not that you didn’t attract me at all, it would just spoil the role that I assigned to you, and it, believe me, is much more important than what you can show in bed.
And after this story, which still remains only in my memory, I want you to promise me to keep it deep inside you, in no case showing it to anyone. This is a secret that should not be revealed under any circumstances, because I just trusted you, as a woman, to dig in front of you the most secret and dear that was inside of me.
There is exactly one sigh left
У записи 2 лайков,
1 репостов.
1 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Андрей Латников
