Материнский Плачъ Святой Руси.
Княгиня Н. Урусова, урожденная Истомина (1974-1963), отрывки из дневника. (4)
Прожили мы у них больше году. У них тоже было несчастье, старшему сыну, ставшему самовольно «пионером», было 10 лет. Они его боялись. В то время везде в школах, в газетах и даже на стенах были объявления, что дети, предавшие своих отца и мать за контрреволюционное мнение, за иконы в доме и даже сообщившие, что у родителей спрятаны какие-нибудь вещи или продукты, получат новый костюм и безплатную поездку в Крым на полное содержание. Только завидят, что этот мальчишка идет, как друг другу быстро говорят: «Ваня идет, Ваня идет—молчите». А он ко всему прислушивается и за малейшее замечание грозит предать. Вот какое воспитание давали детям. Конечно, не все поголовно были такими, редко, но все же бывали и не испорченные большевистским воспитанием. В газетах на последней странице всегда бывал список детей-героев, например: «Николай Смирнов, ученик такого-то класса, за предательство родителей награждается тем-то и тем-то и вносится в список детской героики, а отец его за укрытие трех мешков муки ссылается в Сибирь».
***
ГПУ вызвало Андрюшу и ему сказали: «Мы против твоей работы ничего не можем сказать, выбери себе какую хочешь службу, но ссыльному неудобно быть на такой ответственно должности». Андрюше на другой же день предложили место кассира в очень большом областном кооперативе. Весь небольшой город знал его приключения по службам, заведующий не был коммунистом, и ему нужен был честный работник. Тут я испугалась. Через его руки и под его ответственностью должны проходить очень большие суммы денег. Он смело брался, стал получать много лучше жалованье и за трехмесячную отчетность получил благодарность. Приходит один раз домой опять взволнованный и оскорбленный. Приехала ревизия из Москвы. Узнав, что кассиром - молодой ссыльный и известной дворянской фамилии, сделали выговор начальнику и приказали немедленно удалить. «Вы что же хотите, чтоб он украл деньги и скрылся? Разве можно таких людей ставить на такое ответственное денежное дело?» Начальник ответил (все в присутствии Андрюши): «Мы только сейчас спокойны. До него назначались все комсомольцы, которые скрывались, один с 25-ью тысячами, другой тоже около этого». Ревизия назначила своего комсомольца. Начальник не хотел оставить Андрюшу, совсем невиновного ни в чем, без заработка и предложил ему единственное свободное место по картотеке. Обиделся мой бедный и говорит мне: «Не хочу этого, что это, чтоб все смеялись: из кассиров да в картотеку? Ни за что не хочу». Я нашла нужным не отказываться, а взять это место. Не хотелось ему очень, но он никогда не шел против моего желания. Ревизия уехала по городам и селениям Актюбинской области. Через два месяца на обратном пути в Москву заехали в кооператив, и первый вопрос был: «Ну что, как вы довольны новым кассиром?» —«Да вот три дня тому назад взял 20 тысяч и скрылся. Где его теперь искать?» Приходит Андрюша торжествующий. Комиссия разрешила взять его обратно. Оставался еще год до окончания ссылки, и он так и пробыл в этой должности.
***
В Актюбинске мы больше году были совсем лишены Богослужения. Утешение пришло неожиданно. Приехал туда еще сравнительно молодой архимандрит О. Арсений. Он был знаком с той ссыльной семьей, о которой я писала, что жили с нами вначале в землянке и спали на столе и под столом. Они дали ему наш адрес, и он сейчас же пришел, и остался ночевать. Совершил ночью тихо литургию, и мы смогли приобщиться Св. Таин. Это был тот монах, которого в Туапсе не расстреляли, а сослали на 10 лет и который дал мне сведения и об игуменье Антонине. От него впервые узнала о том, что в России существует тайная Катакомбная Церковь, возглавляемая митроп. Петербургским Иосифом и им организованная по благословению митроп. Петра Крутицкого, с которым он, живя в Чимкенте за 100 верст о Алма-Аты в ссылке, все время имел тайные сношения. Архим. Арсений был рукоположен митрополитом и имел счастье содержать его матеряльно. Церковь в Алма-Ате вырыта глубоко земле, и освящал ее сам митрополит, приезжавший для
этого тайно.
Как завещал мне О. Александр, замученный на Медвежьей горе под Мурманском, так никогда ни я, ни Андрюша не имели общения со священниками сергианскими, поминавшими властей и митроп. Сергия.
Один раз приходит к нам со знакомыми, все теми же самыми, почтенный по виду академик протоиерей О. Макарий. Предварительно я знала, что он сергианец. Таких тоже высылали, чувствуя в них, в некоторых, искреннюю веру в Бога, так страшную сатане в лице советских властей. Придя к нам, он поднял руку, чтоб благословить меня, но я отклонила и не приняла, со словами: «Простите, батюшка, я не могу принять Вашего благословения, я знаю, что Вы принадлежите к Сергианской церкви, поминаете властей и Сергия». Он этого никак не ожидал, обратился с поднятой рукой к Андрюше, но он тоже не принял. Он ушел, не говоря ни слова, сильно оскорбленный и сказал моей знакомой: «Что эта старая дама поступила так, я еще могу извинить, но этот мальчишка смел не принять моего благословения, это возмутительно». Через несколько дней он приходит и уже не пытается благословлять, а говорит: «Меня очень заинтересовали Вы и Ваш сын, я хотел бы побеседовать и узнать Вашу точку зрения».
Я высказала свой определенный взгляд на Сергианскую церковь и на Сергия. После этого мы видались, часто беседовали, будучи совершенно противуположных убеждений. Он устроил у себя в комнате вроде маленькой церкви, служил обедню и просил Андрюшу приходить петь и читать, не поминать ни властей, ни Сергия. Мы отказались. Так шло время, мы стали друзьями, но не в вопросе церкви, хотя с его стороны стали чувствоваться примирительные нотки к нашим взглядам. Один раз у него был диспут с приехавшим еще раз к нам архимандритом Арсением, но оба остались при своих мнениях.
Он был сослан всего на два года, и когда отбыл срок и пришел прощаться, то сказал: «Беседы наши не остались пустыми и безплодными. Я еду в Москву и там найду разрешение нашим разногласиям. Я обещаю, что если убежусь в том, что не я прав, то честно об этом сообщу Вам». Он уехал. Через три месяца пришло письмо от его сына, где он сообщает, что отец его вскоре по приезде в Москву официально отрекся и отошел от Сергианской церкви. Отказался от богослужений, за что выслан на 10 лет, без права переписки, неизвестно куда.
О том, что творилось вообще в то время, трудно даже поверить. Я иногда брала людям сшить платье или белье, чтоб заработать немного денег. Приходит женщина, оказавшаяся учительницей из гор. Аральска, на Аральском море. Она приехала поодеться, как говорила: это был тип советской интеллигенции, говорившей самым вульгарным простонародным языком. Что и как могла она преподавать детям — это загадка. Носила шелковые платья. Ей нужно было нарядное платье для гостей и в церковь ходить. На мой вопрос, разве в Аральске есть церковь, она ответила: "А как же. У нас замечательная женщина-священник». Я думала, что ослышалась, и переспросила. «Что Вы сказали, священник —женщина?» —«Ну да? Что Вы так удивляетесь? Не все ли равно, раз она и исповедует, и приобщает, и все исполняет, как мужчина». На мой ужас и страх перед таким фактом она сильно обиделась, вероятно, найдя во мне глупую отсталость. Да! Чего, чего только не видела я и не испытала, но это был верх сверхпреступных понятий, творившихся в то время в церкви при большевиках.
...
Ниночку я отдала в школу. Как трудно было этому слабенькому, миниатюрному ребенку. Приходит один раз (еще в самом начале) из школы в слезах и захлебываясь говорит: «Бабушка, я больше не пойду в школу, ни за что не пойду. Один мальчишка увидел на мне крест, схватился за него, стал рвать его, позвал других учеников, меня окружили, все дергали, прыгали кругом и хохотали. Вошла учительница, увидела, что я плачу и не знаю, как вырваться, узнала в чем дело и спрашивает: «Зачем ты носишь крест?» Я ответила: «Потому что я верю в Бога, и мамочка моя верила, и бабушка, и я буду носить крест». Учительница отпустила ее домой, т. к. она от слез не могла успокоиться, и сказала, чтоб
бабушка сейчас пришла в школу к заведующей. Я похвалила, утешила и успокоила свою хорошую внучечку. Пошла в школу: «Что, Вы разве не знаете, что не разрешено носить крестов?» Я ответила, что знаю, но не подчиняюсь и не сниму его с моей девочки т. к. я верующая. «В первый раз приходится мне иметь такое дело, —сказала она. —Крест надо снять!» Я отказалась, я, конечно, взяла бы ее немедленно из школы, но не имела права, т. к. обучение в школе было обязательным, а в случае протеста ребенок отбирался от родителей и становился собственностью Советов. Тогда заведующая сказала: «Снимите крест с шеи, чтоб его не было видно, и если уж отказываетесь совсем снять, то приколите или пришейте к рубашке». Я посоветовалась с О. Арсением и с его благословения так и сделала, чтоб не смущать ребенка, который от этого страдает, и не давать повода издеваться над святым Крестом. Так и у Андрюши, и у Ниночки всегда на них был крест, но не висел на шнурке на шее, а был пришит. Началось еще новое испытание для нас: Ниночку заставляли вступить в пионерки. Опять эта умненькая девочка с твердостью взрослого человека отказалась и на вопрос «почему» опять отвечала: «Потому что я верующая в Бога». Вызывают опять меня, и в результате, милостью Божьей, она до 1942 г., когда я с ней рассталась, вероятно, навсегда, не была ни пионеркой, ни комсомолкой.
Помимо того, что она была очень развита, не по годам серьезна, переживая с самого почти рожденья только печаль, у нея был природный дар к рисованию. Пишу был, т. к. все выше описанные факты нанизывались в сведениях ГПУ, и по достижении известного возраста таких арестовывали и ссылали на мучение в лагерь Сибири. Ниночке было 17 лет, когда я с ней рассталась, она кончала школу, пройдя все 9 классов первой ученицей. Хочу надеяться, что отец ее, у которого она жила последние три года при мне, не пошатнул ее убеждений, что было бы для меня новым горем; он человек компромиссов, и надеюсь только на ее тв
Княгиня Н. Урусова, урожденная Истомина (1974-1963), отрывки из дневника. (4)
Прожили мы у них больше году. У них тоже было несчастье, старшему сыну, ставшему самовольно «пионером», было 10 лет. Они его боялись. В то время везде в школах, в газетах и даже на стенах были объявления, что дети, предавшие своих отца и мать за контрреволюционное мнение, за иконы в доме и даже сообщившие, что у родителей спрятаны какие-нибудь вещи или продукты, получат новый костюм и безплатную поездку в Крым на полное содержание. Только завидят, что этот мальчишка идет, как друг другу быстро говорят: «Ваня идет, Ваня идет—молчите». А он ко всему прислушивается и за малейшее замечание грозит предать. Вот какое воспитание давали детям. Конечно, не все поголовно были такими, редко, но все же бывали и не испорченные большевистским воспитанием. В газетах на последней странице всегда бывал список детей-героев, например: «Николай Смирнов, ученик такого-то класса, за предательство родителей награждается тем-то и тем-то и вносится в список детской героики, а отец его за укрытие трех мешков муки ссылается в Сибирь».
***
ГПУ вызвало Андрюшу и ему сказали: «Мы против твоей работы ничего не можем сказать, выбери себе какую хочешь службу, но ссыльному неудобно быть на такой ответственно должности». Андрюше на другой же день предложили место кассира в очень большом областном кооперативе. Весь небольшой город знал его приключения по службам, заведующий не был коммунистом, и ему нужен был честный работник. Тут я испугалась. Через его руки и под его ответственностью должны проходить очень большие суммы денег. Он смело брался, стал получать много лучше жалованье и за трехмесячную отчетность получил благодарность. Приходит один раз домой опять взволнованный и оскорбленный. Приехала ревизия из Москвы. Узнав, что кассиром - молодой ссыльный и известной дворянской фамилии, сделали выговор начальнику и приказали немедленно удалить. «Вы что же хотите, чтоб он украл деньги и скрылся? Разве можно таких людей ставить на такое ответственное денежное дело?» Начальник ответил (все в присутствии Андрюши): «Мы только сейчас спокойны. До него назначались все комсомольцы, которые скрывались, один с 25-ью тысячами, другой тоже около этого». Ревизия назначила своего комсомольца. Начальник не хотел оставить Андрюшу, совсем невиновного ни в чем, без заработка и предложил ему единственное свободное место по картотеке. Обиделся мой бедный и говорит мне: «Не хочу этого, что это, чтоб все смеялись: из кассиров да в картотеку? Ни за что не хочу». Я нашла нужным не отказываться, а взять это место. Не хотелось ему очень, но он никогда не шел против моего желания. Ревизия уехала по городам и селениям Актюбинской области. Через два месяца на обратном пути в Москву заехали в кооператив, и первый вопрос был: «Ну что, как вы довольны новым кассиром?» —«Да вот три дня тому назад взял 20 тысяч и скрылся. Где его теперь искать?» Приходит Андрюша торжествующий. Комиссия разрешила взять его обратно. Оставался еще год до окончания ссылки, и он так и пробыл в этой должности.
***
В Актюбинске мы больше году были совсем лишены Богослужения. Утешение пришло неожиданно. Приехал туда еще сравнительно молодой архимандрит О. Арсений. Он был знаком с той ссыльной семьей, о которой я писала, что жили с нами вначале в землянке и спали на столе и под столом. Они дали ему наш адрес, и он сейчас же пришел, и остался ночевать. Совершил ночью тихо литургию, и мы смогли приобщиться Св. Таин. Это был тот монах, которого в Туапсе не расстреляли, а сослали на 10 лет и который дал мне сведения и об игуменье Антонине. От него впервые узнала о том, что в России существует тайная Катакомбная Церковь, возглавляемая митроп. Петербургским Иосифом и им организованная по благословению митроп. Петра Крутицкого, с которым он, живя в Чимкенте за 100 верст о Алма-Аты в ссылке, все время имел тайные сношения. Архим. Арсений был рукоположен митрополитом и имел счастье содержать его матеряльно. Церковь в Алма-Ате вырыта глубоко земле, и освящал ее сам митрополит, приезжавший для
этого тайно.
Как завещал мне О. Александр, замученный на Медвежьей горе под Мурманском, так никогда ни я, ни Андрюша не имели общения со священниками сергианскими, поминавшими властей и митроп. Сергия.
Один раз приходит к нам со знакомыми, все теми же самыми, почтенный по виду академик протоиерей О. Макарий. Предварительно я знала, что он сергианец. Таких тоже высылали, чувствуя в них, в некоторых, искреннюю веру в Бога, так страшную сатане в лице советских властей. Придя к нам, он поднял руку, чтоб благословить меня, но я отклонила и не приняла, со словами: «Простите, батюшка, я не могу принять Вашего благословения, я знаю, что Вы принадлежите к Сергианской церкви, поминаете властей и Сергия». Он этого никак не ожидал, обратился с поднятой рукой к Андрюше, но он тоже не принял. Он ушел, не говоря ни слова, сильно оскорбленный и сказал моей знакомой: «Что эта старая дама поступила так, я еще могу извинить, но этот мальчишка смел не принять моего благословения, это возмутительно». Через несколько дней он приходит и уже не пытается благословлять, а говорит: «Меня очень заинтересовали Вы и Ваш сын, я хотел бы побеседовать и узнать Вашу точку зрения».
Я высказала свой определенный взгляд на Сергианскую церковь и на Сергия. После этого мы видались, часто беседовали, будучи совершенно противуположных убеждений. Он устроил у себя в комнате вроде маленькой церкви, служил обедню и просил Андрюшу приходить петь и читать, не поминать ни властей, ни Сергия. Мы отказались. Так шло время, мы стали друзьями, но не в вопросе церкви, хотя с его стороны стали чувствоваться примирительные нотки к нашим взглядам. Один раз у него был диспут с приехавшим еще раз к нам архимандритом Арсением, но оба остались при своих мнениях.
Он был сослан всего на два года, и когда отбыл срок и пришел прощаться, то сказал: «Беседы наши не остались пустыми и безплодными. Я еду в Москву и там найду разрешение нашим разногласиям. Я обещаю, что если убежусь в том, что не я прав, то честно об этом сообщу Вам». Он уехал. Через три месяца пришло письмо от его сына, где он сообщает, что отец его вскоре по приезде в Москву официально отрекся и отошел от Сергианской церкви. Отказался от богослужений, за что выслан на 10 лет, без права переписки, неизвестно куда.
О том, что творилось вообще в то время, трудно даже поверить. Я иногда брала людям сшить платье или белье, чтоб заработать немного денег. Приходит женщина, оказавшаяся учительницей из гор. Аральска, на Аральском море. Она приехала поодеться, как говорила: это был тип советской интеллигенции, говорившей самым вульгарным простонародным языком. Что и как могла она преподавать детям — это загадка. Носила шелковые платья. Ей нужно было нарядное платье для гостей и в церковь ходить. На мой вопрос, разве в Аральске есть церковь, она ответила: "А как же. У нас замечательная женщина-священник». Я думала, что ослышалась, и переспросила. «Что Вы сказали, священник —женщина?» —«Ну да? Что Вы так удивляетесь? Не все ли равно, раз она и исповедует, и приобщает, и все исполняет, как мужчина». На мой ужас и страх перед таким фактом она сильно обиделась, вероятно, найдя во мне глупую отсталость. Да! Чего, чего только не видела я и не испытала, но это был верх сверхпреступных понятий, творившихся в то время в церкви при большевиках.
...
Ниночку я отдала в школу. Как трудно было этому слабенькому, миниатюрному ребенку. Приходит один раз (еще в самом начале) из школы в слезах и захлебываясь говорит: «Бабушка, я больше не пойду в школу, ни за что не пойду. Один мальчишка увидел на мне крест, схватился за него, стал рвать его, позвал других учеников, меня окружили, все дергали, прыгали кругом и хохотали. Вошла учительница, увидела, что я плачу и не знаю, как вырваться, узнала в чем дело и спрашивает: «Зачем ты носишь крест?» Я ответила: «Потому что я верю в Бога, и мамочка моя верила, и бабушка, и я буду носить крест». Учительница отпустила ее домой, т. к. она от слез не могла успокоиться, и сказала, чтоб
бабушка сейчас пришла в школу к заведующей. Я похвалила, утешила и успокоила свою хорошую внучечку. Пошла в школу: «Что, Вы разве не знаете, что не разрешено носить крестов?» Я ответила, что знаю, но не подчиняюсь и не сниму его с моей девочки т. к. я верующая. «В первый раз приходится мне иметь такое дело, —сказала она. —Крест надо снять!» Я отказалась, я, конечно, взяла бы ее немедленно из школы, но не имела права, т. к. обучение в школе было обязательным, а в случае протеста ребенок отбирался от родителей и становился собственностью Советов. Тогда заведующая сказала: «Снимите крест с шеи, чтоб его не было видно, и если уж отказываетесь совсем снять, то приколите или пришейте к рубашке». Я посоветовалась с О. Арсением и с его благословения так и сделала, чтоб не смущать ребенка, который от этого страдает, и не давать повода издеваться над святым Крестом. Так и у Андрюши, и у Ниночки всегда на них был крест, но не висел на шнурке на шее, а был пришит. Началось еще новое испытание для нас: Ниночку заставляли вступить в пионерки. Опять эта умненькая девочка с твердостью взрослого человека отказалась и на вопрос «почему» опять отвечала: «Потому что я верующая в Бога». Вызывают опять меня, и в результате, милостью Божьей, она до 1942 г., когда я с ней рассталась, вероятно, навсегда, не была ни пионеркой, ни комсомолкой.
Помимо того, что она была очень развита, не по годам серьезна, переживая с самого почти рожденья только печаль, у нея был природный дар к рисованию. Пишу был, т. к. все выше описанные факты нанизывались в сведениях ГПУ, и по достижении известного возраста таких арестовывали и ссылали на мучение в лагерь Сибири. Ниночке было 17 лет, когда я с ней рассталась, она кончала школу, пройдя все 9 классов первой ученицей. Хочу надеяться, что отец ее, у которого она жила последние три года при мне, не пошатнул ее убеждений, что было бы для меня новым горем; он человек компромиссов, и надеюсь только на ее тв
Maternal Cry of Holy Russia.
Princess N. Urusova, nee Istomina (1974-1963), excerpts from the diary. (four)
We stayed with them for more than a year. They also had a misfortune, the eldest son, who had arbitrarily become a “pioneer,” was 10 years old. They were afraid of him. At that time, everywhere in schools, in newspapers and even on the walls there were announcements that children who betrayed their father and mother for counter-revolutionary opinion, for icons in the house and even reported that some things or products were hidden from their parents, would receive a new suit and a free trip to the Crimea for full maintenance. They only envy that this little boy is coming, as they quickly say to each other: "Vanya is coming, Vanya is coming — be silent." But he listens to everything and threatens to betray him for the slightest remark. This is the kind of education given to children. Of course, not everyone without exception was such, rarely, but nevertheless there were also not spoiled by Bolshevik upbringing. In the newspapers on the last page there has always been a list of child heroes, for example: “Nikolai Smirnov, a student of such and such a class, is awarded this and that for the betrayal of his parents and is included in the list of children's heroics, and his father for sheltering three bags of flour refers to Siberia. "
***
The GPU called Andryusha and he was told: "We can’t say anything against your work, choose what service you want, but the exiled is not comfortable to be in such a responsible position." The next day, Andryusha was offered the position of a cashier in a very large regional cooperative. The whole small town knew his adventures in services, the head was not a communist, and he needed an honest worker. Then I got scared. Very large sums of money must pass through his hands and under his responsibility. He boldly undertook, began to receive a much better salary, and received gratitude for the three-month reporting period. He comes home once again agitated and offended. An audit came from Moscow. Upon learning that the cashier was a young exile and a well-known noble family, they reprimanded the boss and ordered him to be removed immediately. “What do you want him to steal money and hide?” Is it possible to bet such people on such a responsible money business? ”The boss answered (all in the presence of Andryusha):“ We are only now calm. Prior to him, all the Komsomol members who were hiding were appointed, one with 25 thousand, the other also around this. " The audit appointed its Komsomol member. The boss did not want to leave Andryusha, completely innocent of anything, without earnings and offered him the only free place on the file cabinet. My poor man was offended and tells me: “I don’t want this, what is it that everyone laughs: from cashiers and to a file cabinet? I never want to. ” I found it necessary not to refuse, but to take this place. He did not want very much, but he never went against my desire. The audit left for the cities and villages of the Aktobe region. Two months later, on a return trip to Moscow, we stopped at a cooperative, and the first question was: “Well, how are you satisfied with the new cashier?” - “Yes, I took 20 thousand three days ago and disappeared. Where to look for him now? ”Andryusha comes triumphantly. The commission allowed to take it back. Remained a year before the end of the exile, and he remained in this position.
***
For more than a year in Aktyubinsk we were completely deprived of worship. Consolation came unexpectedly. A relatively young archimandrite O. Arseniy arrived there. He was familiar with that exiled family, about which I wrote that they lived with us at first in the dugout and slept on the table and under the table. They gave him our address, and he immediately came and stayed overnight. He performed the silent liturgy at night, and we were able to partake of the Holy Mystery. This was the monk who was not shot in Tuapse, but was exiled for 10 years and who gave me information about Abbess Antonina. From him for the first time I learned that in Russia there is a secret Catacomb Church, led by the Metropolitan. St. Petersburg Joseph and Metropolitan organized with the blessing of him. Peter Krutitsky, with whom he, living in Chimkent for 100 miles about Alma-Ata in exile, had secret contacts all the time. Archim. Arseny was ordained by the Metropolitan and had the good fortune of supporting him materially. The church in Alma-Ata was dug deep into the earth, and the Metropolitan himself, who came for
this secretly.
As O. Alexander bequeathed to me, tortured on Bear’s Mountain near Murmansk, so neither I nor Andryusha had communion with the Sergian priests, who commemorated the authorities and the Metropolitan. Sergius.
Once he comes to us with acquaintances, all the same, respected academician Archpriest O. Makarii. Previously, I knew that he was a Sergian. They were also expelled, feeling in them, in some, sincere faith in God, so terrible Satan in the person of the Soviet authorities. Having come to us, he raised his hand to bless me, but I rejected and did not accept, with the words: “Sorry, father, I can’t accept your blessing, I know that you belong to the Sergian Church, remember the authorities and Sergius.” He did not expect this at all, turned with a raised hand to Andryusha, but he also did not accept. He left without saying a word, very offended and said to my friend: “That this old lady did this, I can still excuse
Princess N. Urusova, nee Istomina (1974-1963), excerpts from the diary. (four)
We stayed with them for more than a year. They also had a misfortune, the eldest son, who had arbitrarily become a “pioneer,” was 10 years old. They were afraid of him. At that time, everywhere in schools, in newspapers and even on the walls there were announcements that children who betrayed their father and mother for counter-revolutionary opinion, for icons in the house and even reported that some things or products were hidden from their parents, would receive a new suit and a free trip to the Crimea for full maintenance. They only envy that this little boy is coming, as they quickly say to each other: "Vanya is coming, Vanya is coming — be silent." But he listens to everything and threatens to betray him for the slightest remark. This is the kind of education given to children. Of course, not everyone without exception was such, rarely, but nevertheless there were also not spoiled by Bolshevik upbringing. In the newspapers on the last page there has always been a list of child heroes, for example: “Nikolai Smirnov, a student of such and such a class, is awarded this and that for the betrayal of his parents and is included in the list of children's heroics, and his father for sheltering three bags of flour refers to Siberia. "
***
The GPU called Andryusha and he was told: "We can’t say anything against your work, choose what service you want, but the exiled is not comfortable to be in such a responsible position." The next day, Andryusha was offered the position of a cashier in a very large regional cooperative. The whole small town knew his adventures in services, the head was not a communist, and he needed an honest worker. Then I got scared. Very large sums of money must pass through his hands and under his responsibility. He boldly undertook, began to receive a much better salary, and received gratitude for the three-month reporting period. He comes home once again agitated and offended. An audit came from Moscow. Upon learning that the cashier was a young exile and a well-known noble family, they reprimanded the boss and ordered him to be removed immediately. “What do you want him to steal money and hide?” Is it possible to bet such people on such a responsible money business? ”The boss answered (all in the presence of Andryusha):“ We are only now calm. Prior to him, all the Komsomol members who were hiding were appointed, one with 25 thousand, the other also around this. " The audit appointed its Komsomol member. The boss did not want to leave Andryusha, completely innocent of anything, without earnings and offered him the only free place on the file cabinet. My poor man was offended and tells me: “I don’t want this, what is it that everyone laughs: from cashiers and to a file cabinet? I never want to. ” I found it necessary not to refuse, but to take this place. He did not want very much, but he never went against my desire. The audit left for the cities and villages of the Aktobe region. Two months later, on a return trip to Moscow, we stopped at a cooperative, and the first question was: “Well, how are you satisfied with the new cashier?” - “Yes, I took 20 thousand three days ago and disappeared. Where to look for him now? ”Andryusha comes triumphantly. The commission allowed to take it back. Remained a year before the end of the exile, and he remained in this position.
***
For more than a year in Aktyubinsk we were completely deprived of worship. Consolation came unexpectedly. A relatively young archimandrite O. Arseniy arrived there. He was familiar with that exiled family, about which I wrote that they lived with us at first in the dugout and slept on the table and under the table. They gave him our address, and he immediately came and stayed overnight. He performed the silent liturgy at night, and we were able to partake of the Holy Mystery. This was the monk who was not shot in Tuapse, but was exiled for 10 years and who gave me information about Abbess Antonina. From him for the first time I learned that in Russia there is a secret Catacomb Church, led by the Metropolitan. St. Petersburg Joseph and Metropolitan organized with the blessing of him. Peter Krutitsky, with whom he, living in Chimkent for 100 miles about Alma-Ata in exile, had secret contacts all the time. Archim. Arseny was ordained by the Metropolitan and had the good fortune of supporting him materially. The church in Alma-Ata was dug deep into the earth, and the Metropolitan himself, who came for
this secretly.
As O. Alexander bequeathed to me, tortured on Bear’s Mountain near Murmansk, so neither I nor Andryusha had communion with the Sergian priests, who commemorated the authorities and the Metropolitan. Sergius.
Once he comes to us with acquaintances, all the same, respected academician Archpriest O. Makarii. Previously, I knew that he was a Sergian. They were also expelled, feeling in them, in some, sincere faith in God, so terrible Satan in the person of the Soviet authorities. Having come to us, he raised his hand to bless me, but I rejected and did not accept, with the words: “Sorry, father, I can’t accept your blessing, I know that you belong to the Sergian Church, remember the authorities and Sergius.” He did not expect this at all, turned with a raised hand to Andryusha, but he also did not accept. He left without saying a word, very offended and said to my friend: “That this old lady did this, I can still excuse
У записи 2 лайков,
0 репостов,
393 просмотров.
0 репостов,
393 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Вероника Вовденко
