Интересный аргументированный взгляд на снижение роли России во внешней политике.
Когда полтора года назад состоялась первая ссора с Эрдоганом, оформленная, если кто забыл, как окончательный и бесповоротный разрыв, аналитики тоже гадали, что станет следующим шагом, и быть ли российско-турецкой войне.
Война не состоялась, и разрыв оказался не окончательным. Слегка остыв и взвесив соотношение сил на линиях соприкосновения, наши вожди пришли к выводу, что попробовать поделить с Турцией сирийские территории можно, а вот заставить ее поджать хвост угрозами и бойкотами нельзя. А если начать мериться силами, так результат не очевиден.
То истинно новое, что возникло между Анкарой и Москвой за последние месяцы, это вовсе не какие-то конструктивные договоренности. Сегодня договоренности есть, а завтра одна из сторон или обе разом решат, что их нет. По-настоящему новое — это дух равенства, который пропитал взаимоотношения.
Президент Путин начал исходить из того, что президент Эрдоган имеет не меньший, чем он сам, вес и возможности. По крайней мере, в тамошних спорных краях. Соответственно, принципиально изменилась и стилистика сменяющих друг друга российско-турецких ссор и примирений, которые стали менее показными и более взвешенными и ответственными. Если, конечно, такие понятия вообще применимы к авантюрам.
В стадию примерно такого же реалистического перерождения вступают сегодня и российско-американские отношения. Не в том смысле, что они становятся равноправными. Они именно что перестают быть таковыми. Слишком уж неравны потенциалы. Как только обе стороны показывают свою силу, это сразу становится очевидным.
Вспомним Обаму. Главное его внешнеполитическое достижение заключалось в том, что он заставил человечество поверить в слабость и безволие Соединенных Штатов. Сделать это, располагая гигантской силовой машиной, потребляющей почти половину мировых военных расходов, было непросто, но гений Обамы все превозмог.
На сирийском участке это выглядело так. В 2012 году глава Америки установил для Асада «красную линию»: если, мол, использует химическое оружие, то США применят силу. Вообразив, что такой ситуации просто не возникнет, Обама забыл американскую народную мудрость: никогда не грози пистолетом, если знаешь, что не будешь стрелять.
И вот, в 2013 году химоружие было применено. Перепуганный глава Соединенных Штатов метался в поисках помощи. И был счастлив, когда получил ее от Путина, который сказал, что проследит за химическим разоружением сирийского режима. Так что «красную линию» пересек не Асад, а Обама: с этого момента в глазах вождя России он стал слабаком, который наверняка спасует при любом лобовом столкновении.
Это многое объясняет в последующих событиях. И уж точно предрешило сирийскую операцию, начатую Путиным в 2015 году. Если бы Америка не воспринималась как равный по силе или даже более слабый игрок, на такую операцию бы не рискнули.
Эта искаженная оптика с полной серьезностью была взята на вооружение нашим руководящим слоем. Отсюда и мечты о какой-то «большой сделке», чуть ли не о «новой Ялте», которую якобы можно будет наладить с новым американским президентом. Этот миф исходил из того, что Обама — несговорчивый лидер слабой державы, а Трамп — сговорчивый.
Понятия не имею, сговорчив ли Трамп. Вот только держава у него не слабая, и, в отличие от предшественника, он это знает. Может быть, Трамп и хочет договориться с Путиным. Ну, так он и с Эрдоганом хочет договориться. Как с важным, но более слабым игроком. Логика «сделок» вполне в духе Трампа. Но кто сказал, что это сделки равных?
На планете только две сверхдержавы — США и КНР. Любая разновидность «большой сделки» возможна только между ними. Американская авианосная группировка идет к Северной Корее. С кем Вашингтон обсуждает судьбу этой безумной страны? Только с Пекином.
Хотя КНДР соседствует и с Россией, и любые пертурбации, могущие там произойти, затрагивают нашу страну несравнимо ближе, чем судьба какого-то Башара Асада, обе сверхдержавы держат Москву на расстоянии от своих
Когда полтора года назад состоялась первая ссора с Эрдоганом, оформленная, если кто забыл, как окончательный и бесповоротный разрыв, аналитики тоже гадали, что станет следующим шагом, и быть ли российско-турецкой войне.
Война не состоялась, и разрыв оказался не окончательным. Слегка остыв и взвесив соотношение сил на линиях соприкосновения, наши вожди пришли к выводу, что попробовать поделить с Турцией сирийские территории можно, а вот заставить ее поджать хвост угрозами и бойкотами нельзя. А если начать мериться силами, так результат не очевиден.
То истинно новое, что возникло между Анкарой и Москвой за последние месяцы, это вовсе не какие-то конструктивные договоренности. Сегодня договоренности есть, а завтра одна из сторон или обе разом решат, что их нет. По-настоящему новое — это дух равенства, который пропитал взаимоотношения.
Президент Путин начал исходить из того, что президент Эрдоган имеет не меньший, чем он сам, вес и возможности. По крайней мере, в тамошних спорных краях. Соответственно, принципиально изменилась и стилистика сменяющих друг друга российско-турецких ссор и примирений, которые стали менее показными и более взвешенными и ответственными. Если, конечно, такие понятия вообще применимы к авантюрам.
В стадию примерно такого же реалистического перерождения вступают сегодня и российско-американские отношения. Не в том смысле, что они становятся равноправными. Они именно что перестают быть таковыми. Слишком уж неравны потенциалы. Как только обе стороны показывают свою силу, это сразу становится очевидным.
Вспомним Обаму. Главное его внешнеполитическое достижение заключалось в том, что он заставил человечество поверить в слабость и безволие Соединенных Штатов. Сделать это, располагая гигантской силовой машиной, потребляющей почти половину мировых военных расходов, было непросто, но гений Обамы все превозмог.
На сирийском участке это выглядело так. В 2012 году глава Америки установил для Асада «красную линию»: если, мол, использует химическое оружие, то США применят силу. Вообразив, что такой ситуации просто не возникнет, Обама забыл американскую народную мудрость: никогда не грози пистолетом, если знаешь, что не будешь стрелять.
И вот, в 2013 году химоружие было применено. Перепуганный глава Соединенных Штатов метался в поисках помощи. И был счастлив, когда получил ее от Путина, который сказал, что проследит за химическим разоружением сирийского режима. Так что «красную линию» пересек не Асад, а Обама: с этого момента в глазах вождя России он стал слабаком, который наверняка спасует при любом лобовом столкновении.
Это многое объясняет в последующих событиях. И уж точно предрешило сирийскую операцию, начатую Путиным в 2015 году. Если бы Америка не воспринималась как равный по силе или даже более слабый игрок, на такую операцию бы не рискнули.
Эта искаженная оптика с полной серьезностью была взята на вооружение нашим руководящим слоем. Отсюда и мечты о какой-то «большой сделке», чуть ли не о «новой Ялте», которую якобы можно будет наладить с новым американским президентом. Этот миф исходил из того, что Обама — несговорчивый лидер слабой державы, а Трамп — сговорчивый.
Понятия не имею, сговорчив ли Трамп. Вот только держава у него не слабая, и, в отличие от предшественника, он это знает. Может быть, Трамп и хочет договориться с Путиным. Ну, так он и с Эрдоганом хочет договориться. Как с важным, но более слабым игроком. Логика «сделок» вполне в духе Трампа. Но кто сказал, что это сделки равных?
На планете только две сверхдержавы — США и КНР. Любая разновидность «большой сделки» возможна только между ними. Американская авианосная группировка идет к Северной Корее. С кем Вашингтон обсуждает судьбу этой безумной страны? Только с Пекином.
Хотя КНДР соседствует и с Россией, и любые пертурбации, могущие там произойти, затрагивают нашу страну несравнимо ближе, чем судьба какого-то Башара Асада, обе сверхдержавы держат Москву на расстоянии от своих
An interesting well-reasoned view of the decline in Russia's role in foreign policy.
When the first quarrel with Erdogan took place a year and a half ago, formalized, if anyone has forgotten, as a final and irrevocable break, analysts also wondered what would be the next step, and whether there should be a Russian-Turkish war.
The war did not take place, and the break was not final. Having cooled down a little and having weighed the balance of forces on the contact lines, our leaders came to the conclusion that it is possible to try to divide the Syrian territories with Turkey, but it is impossible to force it to turn its tail between its legs by threats and boycotts. And if you start to measure your strength, the result is not obvious.
The truly new that has emerged between Ankara and Moscow in recent months is not at all some constructive agreement. Today there are agreements, but tomorrow one of the parties or both will decide at once that they are not. What is truly new is the spirit of equality that pervades relationships.
President Putin began to assume that President Erdogan has no less weight and power than himself. At least in the disputed areas there. Accordingly, the style of the successive Russian-Turkish quarrels and reconciliations, which have become less ostentatious and more balanced and responsible, has fundamentally changed. If, of course, such concepts are generally applicable to adventures.
Russian-American relations are entering the stage of approximately the same realistic degeneration. Not in the sense that they become equal. They are exactly what cease to be. The potentials are too unequal. As soon as both sides show their strength, it immediately becomes obvious.
Let's remember Obama. His main foreign policy achievement was that he made humanity believe in the weakness and lack of will of the United States. It was not easy to do this with a giant power machine consuming almost half of the world's military spending, but Obama's genius got the better of it.
In the Syrian sector, it looked like this. In 2012, the head of America established a “red line” for Assad: if, they say, he uses chemical weapons, then the United States will use force. Having imagined that such a situation simply would not arise, Obama forgot the American folk wisdom: never threaten with a pistol if you know you will not shoot.
And so, in 2013, chemical weapons were used. The frightened head of the United States rushed about in search of help. And he was happy when he received it from Putin, who said that he would oversee the chemical disarmament of the Syrian regime. So it was not Assad that crossed the "red line", but Obama: from that moment, in the eyes of the Russian leader, he became a weakling who would certainly pass in any head-on collision.
This explains a lot in subsequent events. And it certainly predetermined the Syrian operation launched by Putin in 2015. If America were not perceived as an equal or even weaker player, such an operation would not be risked.
These distorted optics have been adopted with full seriousness by our leading layer. Hence the dreams of some kind of "big deal", almost a "new Yalta", which supposedly could be forged with the new American president. This myth was based on the fact that Obama is the uncooperative leader of a weak power, and Trump is compliant.
I have no idea if Trump is accommodating. But his power is not weak, and, unlike his predecessor, he knows it. Maybe Trump wants to come to an agreement with Putin. Well, so he wants to come to an agreement with Erdogan. As with an important but weaker player. The logic of the "deals" is quite in the spirit of Trump. But who said that this is an equal deal?
There are only two superpowers on the planet - the USA and the PRC. Any kind of "big deal" is possible only between them. The American aircraft carrier group is heading towards North Korea. With whom is Washington discussing the fate of this insane country? Only with Beijing.
Although the DPRK also neighbors Russia, and any perturbations that might occur there affect our country incomparably closer than the fate of some Bashar al-Assad, both superpowers keep Moscow at a distance from their
When the first quarrel with Erdogan took place a year and a half ago, formalized, if anyone has forgotten, as a final and irrevocable break, analysts also wondered what would be the next step, and whether there should be a Russian-Turkish war.
The war did not take place, and the break was not final. Having cooled down a little and having weighed the balance of forces on the contact lines, our leaders came to the conclusion that it is possible to try to divide the Syrian territories with Turkey, but it is impossible to force it to turn its tail between its legs by threats and boycotts. And if you start to measure your strength, the result is not obvious.
The truly new that has emerged between Ankara and Moscow in recent months is not at all some constructive agreement. Today there are agreements, but tomorrow one of the parties or both will decide at once that they are not. What is truly new is the spirit of equality that pervades relationships.
President Putin began to assume that President Erdogan has no less weight and power than himself. At least in the disputed areas there. Accordingly, the style of the successive Russian-Turkish quarrels and reconciliations, which have become less ostentatious and more balanced and responsible, has fundamentally changed. If, of course, such concepts are generally applicable to adventures.
Russian-American relations are entering the stage of approximately the same realistic degeneration. Not in the sense that they become equal. They are exactly what cease to be. The potentials are too unequal. As soon as both sides show their strength, it immediately becomes obvious.
Let's remember Obama. His main foreign policy achievement was that he made humanity believe in the weakness and lack of will of the United States. It was not easy to do this with a giant power machine consuming almost half of the world's military spending, but Obama's genius got the better of it.
In the Syrian sector, it looked like this. In 2012, the head of America established a “red line” for Assad: if, they say, he uses chemical weapons, then the United States will use force. Having imagined that such a situation simply would not arise, Obama forgot the American folk wisdom: never threaten with a pistol if you know you will not shoot.
And so, in 2013, chemical weapons were used. The frightened head of the United States rushed about in search of help. And he was happy when he received it from Putin, who said that he would oversee the chemical disarmament of the Syrian regime. So it was not Assad that crossed the "red line", but Obama: from that moment, in the eyes of the Russian leader, he became a weakling who would certainly pass in any head-on collision.
This explains a lot in subsequent events. And it certainly predetermined the Syrian operation launched by Putin in 2015. If America were not perceived as an equal or even weaker player, such an operation would not be risked.
These distorted optics have been adopted with full seriousness by our leading layer. Hence the dreams of some kind of "big deal", almost a "new Yalta", which supposedly could be forged with the new American president. This myth was based on the fact that Obama is the uncooperative leader of a weak power, and Trump is compliant.
I have no idea if Trump is accommodating. But his power is not weak, and, unlike his predecessor, he knows it. Maybe Trump wants to come to an agreement with Putin. Well, so he wants to come to an agreement with Erdogan. As with an important but weaker player. The logic of the "deals" is quite in the spirit of Trump. But who said that this is an equal deal?
There are only two superpowers on the planet - the USA and the PRC. Any kind of "big deal" is possible only between them. The American aircraft carrier group is heading towards North Korea. With whom is Washington discussing the fate of this insane country? Only with Beijing.
Although the DPRK also neighbors Russia, and any perturbations that might occur there affect our country incomparably closer than the fate of some Bashar al-Assad, both superpowers keep Moscow at a distance from their
У записи 9 лайков,
7 репостов,
1830 просмотров.
7 репостов,
1830 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Максим Козырев
