Утопии создают определенную модель истории, в которой революции являются ее смысловым фундаментом, а революционный класс – ее главным действующим персонажем. Есть ли сегодня такая утопия, которая побуждает людей жертвовать собой и совершать революции?
Сторонники радикального протеста впали в задумчивость. Революционный класс переживает кризис.
Революционный класс – явление, возникшее в начале эпохи Просвещения, когда утвердилась идея о том, что история человечества развивается прогрессивно и что ее главной движущей силой является разрушение традиции, позже названное революцией. Революционный класс – это «новые», «прогрессивные», «передовые» люди, которые взяли на себя роль всадников истории Нового времени.
Первоначально его формировали люди из наиболее благородных, образованных и богатых сословий. Но помимо власти над вещами и людьми новый класс захотел власти над умами и душами. Его представители претендовали на духовную власть и роль новых религиозных лидеров общества. Они утверждали новые ценности, призывали общество поклониться новым богам (богам науки, рациональности, прогресса, свободы и других идей) и поэтому были так одержимо негативно настроены к «старым» религиям.
Революционный класс был обществом неформальным и добровольным, но обладал жесткими внутренними правилами и жил по новой заповеди – хорошо все то, чего желает прогрессивная История. С тех пор эти люди стали ощущать себя элитой элит, кругом избранных, служащих в пантеоне прогрессивных идей. Они оказывали колоссальное влияние на умы.
На них равнялись, им подражали и к ним примыкали многие – от дворян, революционного духовенства (типа Ж. Мелье), до предпринимателей, мелких служащих и людей незнатных. Примыкали, чтобы тоже почувствовать себя духовными предводителями общества, жрецами современности. За этот статус революционный класс держится до сих пор.
В настоящее время в России интересы революционного класса на арене публичной политики представляет несистемная оппозиция.
CRM дляоконнойкомпании! 18+ramex.ruramex.ruПрограмма для роста продаж! Автоматический расчет зарплат! Внедрение 0руб!Скрыть рекламу:Не интересуюсь этой темой / Уже купилНавязчивое и надоелоСомнительного содержания или спамМешает просмотру контентаСпасибо, объявление скрыто.Яндекс.Директ
Проблемы в российской несистемной оппозиции последние годы объяснялись двумя причинами – отсутствием единого лидера, объединяющего все протестные силы, и отсутствием единой идеологической платформы.
Но вот появился известный протестный лидер. В общих чертах сформулирована и программа протеста, она не имеет законченного выражения, но интуитивно ясна всему революционному классу – сломать существующую властную вертикаль. Присутствуют и столь необходимые при этом эмоциональность, расчет и цель: направить историю по нужному вектору, сделать ремейк 1990-х в продвинутом исполнении, испытать пять минут счастья.
Еще удается кое-как сдерживать накатывающие и затмевающие разум эмоции, ждать, сохранять упорство, продолжать идеологический прессинг на умы, ждать ошибок власти и благоприятных условий для выступления. Казалось бы, немного терпения, и однажды планы должны осуществиться, ведь раньше так всегда и было.
Но этого не произойдет.
Современный революционный класс духовно состарился и разучился мечтать и воодушевляться. Он всегда мыслил технологично и демонстрировал рациональность, но сегодня его технологии уже не служат большой мечте и образу большого желанного будущего. Подчинение технологий лишь инстинктам самосохранения и наживы превращает мечтателей, революционеров и технологов – в технократов.
Поговорите с молодым или со старым человеком, который сделал осознанный мировоззренческий выбор в пользу «революционного класса», духовно примкнув к нему. Его глаза излучают намного меньше света и оптимизма, чем у его предшественников. Они светят тускло, неуверенно, а внешний оптимизм скрывает глубокое внутреннее сомнение.
Сегодня эти глаза похожи не на глаза пророка или, пусть даже, мечтательного циника, а на глаза менеджера по продажам – они смотрят прямо, но с пронзительной пустотой, без искры внутренней веры. Речь революционера состоит из напряжения и риторических фраз-клише, она утомляет самого говорящего. Современная протестная мысль живет в скуке, если не сказать моральной и эмоциональной безысходности и скрытой депрессии.
Ирония и агрессивность – главные усилители вкуса современного протестного дискурса, которые, как сахар и соль, используются повсеместно и обильно. Но усиливать уже нечего, на зубах грустно хрустит одна пустая сладкосоленость.
Раньше революционер задавал тон частной и общественной беседы (дискурса), доминировал в ней и был вальяжным от того, что обладал ярлыком на княжение от самой Истории с правом задавать и менять правила по собственной воле. Он был и законодатель, и судья, поэтому мог по ситуации менять правила, выносить суждения и подписывать приговоры, как того хотела История и как того желал он сам. Дух абсолютизма с внутренним авторитаризмом и деспотизмом вышел из сверженных монархий и вселился в революционный класс.
Даже современные протестующие наследуют этот стереотип поведения, они хотят видеть себя власть имущими, причем власть элитарную, духовную. Когда-то Раскольников говорил: «Право имею». Революционеры это же стремление души выражают словами: «Мы здесь власть». Но нет уже внутренней уверенности в этих словах.
До революционного класса дотронулось то начальное сомнение, которое еще не увело его в самокопание и философию, но уже отравило и десакрализовало его самоуверенность. Теперь революционер как-то по-особенному напряжен. Он опасается и предчувствует, что История, так послушно повиновавшаяся ему последние столетия в борьбе против традиции, может однажды взбунтоваться против своего собственного всадника. Его слова теряют уверенность, блеск и внутреннюю силу. «А что, если История вдруг выбросит меня из седла?»
Революционер (прогрессивный человек) теряет свою мистическую ауру и, может быть, впервые за столетия лишается тайны и силы, перестает внушать страх и уважение. Независимо от сферы деятельности и носимых политических взглядов, он по-прежнему деспотичен и нетерпим в суждениях, но его властность уже не магнетизирует окружающих. Его боги перестают ему помогать, наступает тот трагический момент, когда он становится им не нужен.
Его роль духовного и эмоционального центра общественной жизни выглядит уже не так убедительно. Он замыкается в себе, впервые за столетия приближается к необходимому и столь пугающему внутреннему разговору с самим собой, и маргинализуется. Это страшный процесс для революционера, он обнажает внутреннюю пустоту, отсутствие мечты, без которых нет и оправдания собственному существованию.
Во имя какой высокой мечты осуществлять революцию?
Обоснование протестов в России сегодня строится на частных раздражающих факторах – на личной, иррациональной неприязни к некоторым политикам и чиновникам и на бытовых проблемах. Перечень протестных тем, которые призваны выводить людей на площади, известен (Сирия, Крым и санкции, выборы, плохие дороги и реновация, обманывают и воруют, неправильная история, неправильная реальность и невозможно терпеть).
Каждая из этих тем – потенциальный повод для недовольства, но не причина революции. Бесконечно расширяясь, этот список эмоциональных штампов не становится мощнее и не вызывает атмосферу деятельного бунта, не формирует революцию. Почему?
Потому что для революции нужна нереализуемая на практике, но сильная мечта – утопия.
Революция не только меняет властные элиты, она, как правило, предлагает новую модель общества, основанную на новых общественных ценностях. Революции зреют задолго до их осуществления и сначала происходят в области философии и культуры. Идеи, приведшие к Французской революции, начали обсуждаться в обществе по меньшей мере за сто лет до нее.
Атмосфера 1917 года была описана Достоевским и Лесковым. Культурные процессы, приведшие к перестройке в СССР, начались во второй половине 1960-х годов. Каждый раз действовала своя сильная утопия – свободы, справедливости, западного образа жизни.
Утопия – сверхагрессивная идея, которая становится частью мышления людей и управляет их мотивацией вплоть до готовности жертвовать собой.
Утопическое сознание – это сознание Нового времени. Это модель религиозного сознания в секулярную эпоху, которое обращено не в потусторонний, а в наш, земной мир. Утопия – это мечта о земном рае. В утопическом сознании рождается идея прогресса, хилиастическая и религиозная по своей сути, которая утверждает, что совершенствование технологий и человека, а также труд многих поколений однажды приведет потомков к царству благоденствия, даже к вечной жизни и вечному счастью в нашем материальном мире.
Функция революционного, утопического сознания – корректировать представление о земном рае таким образом, чтобы оно постоянно катастрофически не совпадало с окружающей реальностью: поскольку реальный мир в отличие от небесного меняется, то и образ земного рая постоянно должен меняться, чтобы всегда оставаться одинаково недосягаемым, желанным и мотивирующим.
Утопии заставляют историю развиваться по траектории от одной революции к другой. Утопии, таким образом, создают определенную модель истории, в которой революции являются ее смысловым фундаментом, а революционный класс – ее главным действующим персонажем.
Есть ли сегодня такая утопия, которая побуждает людей жертвовать собой и совершать революции? Можно сказать категорично: такой утопии нет. Футуристическая литература, трансгуманистические концепции, научные планы и фантазии в области высоких технологий – утопиями не являются, потому что они не являются реальной мотивирующей силой ни моего, ни вашего сознания.
Утопия должна лежать на поверхности и являться разумеющейся целью, ее не ищут и не придумывают, только описывают и изображают, утопии рождаются сами из секулярной культуры. А если об утопиях рассуждают, значит, наступил кризис утопического сознания. Причина – не в постмодерне (кризисе модерна), а в кризисе и де
Сторонники радикального протеста впали в задумчивость. Революционный класс переживает кризис.
Революционный класс – явление, возникшее в начале эпохи Просвещения, когда утвердилась идея о том, что история человечества развивается прогрессивно и что ее главной движущей силой является разрушение традиции, позже названное революцией. Революционный класс – это «новые», «прогрессивные», «передовые» люди, которые взяли на себя роль всадников истории Нового времени.
Первоначально его формировали люди из наиболее благородных, образованных и богатых сословий. Но помимо власти над вещами и людьми новый класс захотел власти над умами и душами. Его представители претендовали на духовную власть и роль новых религиозных лидеров общества. Они утверждали новые ценности, призывали общество поклониться новым богам (богам науки, рациональности, прогресса, свободы и других идей) и поэтому были так одержимо негативно настроены к «старым» религиям.
Революционный класс был обществом неформальным и добровольным, но обладал жесткими внутренними правилами и жил по новой заповеди – хорошо все то, чего желает прогрессивная История. С тех пор эти люди стали ощущать себя элитой элит, кругом избранных, служащих в пантеоне прогрессивных идей. Они оказывали колоссальное влияние на умы.
На них равнялись, им подражали и к ним примыкали многие – от дворян, революционного духовенства (типа Ж. Мелье), до предпринимателей, мелких служащих и людей незнатных. Примыкали, чтобы тоже почувствовать себя духовными предводителями общества, жрецами современности. За этот статус революционный класс держится до сих пор.
В настоящее время в России интересы революционного класса на арене публичной политики представляет несистемная оппозиция.
CRM дляоконнойкомпании! 18+ramex.ruramex.ruПрограмма для роста продаж! Автоматический расчет зарплат! Внедрение 0руб!Скрыть рекламу:Не интересуюсь этой темой / Уже купилНавязчивое и надоелоСомнительного содержания или спамМешает просмотру контентаСпасибо, объявление скрыто.Яндекс.Директ
Проблемы в российской несистемной оппозиции последние годы объяснялись двумя причинами – отсутствием единого лидера, объединяющего все протестные силы, и отсутствием единой идеологической платформы.
Но вот появился известный протестный лидер. В общих чертах сформулирована и программа протеста, она не имеет законченного выражения, но интуитивно ясна всему революционному классу – сломать существующую властную вертикаль. Присутствуют и столь необходимые при этом эмоциональность, расчет и цель: направить историю по нужному вектору, сделать ремейк 1990-х в продвинутом исполнении, испытать пять минут счастья.
Еще удается кое-как сдерживать накатывающие и затмевающие разум эмоции, ждать, сохранять упорство, продолжать идеологический прессинг на умы, ждать ошибок власти и благоприятных условий для выступления. Казалось бы, немного терпения, и однажды планы должны осуществиться, ведь раньше так всегда и было.
Но этого не произойдет.
Современный революционный класс духовно состарился и разучился мечтать и воодушевляться. Он всегда мыслил технологично и демонстрировал рациональность, но сегодня его технологии уже не служат большой мечте и образу большого желанного будущего. Подчинение технологий лишь инстинктам самосохранения и наживы превращает мечтателей, революционеров и технологов – в технократов.
Поговорите с молодым или со старым человеком, который сделал осознанный мировоззренческий выбор в пользу «революционного класса», духовно примкнув к нему. Его глаза излучают намного меньше света и оптимизма, чем у его предшественников. Они светят тускло, неуверенно, а внешний оптимизм скрывает глубокое внутреннее сомнение.
Сегодня эти глаза похожи не на глаза пророка или, пусть даже, мечтательного циника, а на глаза менеджера по продажам – они смотрят прямо, но с пронзительной пустотой, без искры внутренней веры. Речь революционера состоит из напряжения и риторических фраз-клише, она утомляет самого говорящего. Современная протестная мысль живет в скуке, если не сказать моральной и эмоциональной безысходности и скрытой депрессии.
Ирония и агрессивность – главные усилители вкуса современного протестного дискурса, которые, как сахар и соль, используются повсеместно и обильно. Но усиливать уже нечего, на зубах грустно хрустит одна пустая сладкосоленость.
Раньше революционер задавал тон частной и общественной беседы (дискурса), доминировал в ней и был вальяжным от того, что обладал ярлыком на княжение от самой Истории с правом задавать и менять правила по собственной воле. Он был и законодатель, и судья, поэтому мог по ситуации менять правила, выносить суждения и подписывать приговоры, как того хотела История и как того желал он сам. Дух абсолютизма с внутренним авторитаризмом и деспотизмом вышел из сверженных монархий и вселился в революционный класс.
Даже современные протестующие наследуют этот стереотип поведения, они хотят видеть себя власть имущими, причем власть элитарную, духовную. Когда-то Раскольников говорил: «Право имею». Революционеры это же стремление души выражают словами: «Мы здесь власть». Но нет уже внутренней уверенности в этих словах.
До революционного класса дотронулось то начальное сомнение, которое еще не увело его в самокопание и философию, но уже отравило и десакрализовало его самоуверенность. Теперь революционер как-то по-особенному напряжен. Он опасается и предчувствует, что История, так послушно повиновавшаяся ему последние столетия в борьбе против традиции, может однажды взбунтоваться против своего собственного всадника. Его слова теряют уверенность, блеск и внутреннюю силу. «А что, если История вдруг выбросит меня из седла?»
Революционер (прогрессивный человек) теряет свою мистическую ауру и, может быть, впервые за столетия лишается тайны и силы, перестает внушать страх и уважение. Независимо от сферы деятельности и носимых политических взглядов, он по-прежнему деспотичен и нетерпим в суждениях, но его властность уже не магнетизирует окружающих. Его боги перестают ему помогать, наступает тот трагический момент, когда он становится им не нужен.
Его роль духовного и эмоционального центра общественной жизни выглядит уже не так убедительно. Он замыкается в себе, впервые за столетия приближается к необходимому и столь пугающему внутреннему разговору с самим собой, и маргинализуется. Это страшный процесс для революционера, он обнажает внутреннюю пустоту, отсутствие мечты, без которых нет и оправдания собственному существованию.
Во имя какой высокой мечты осуществлять революцию?
Обоснование протестов в России сегодня строится на частных раздражающих факторах – на личной, иррациональной неприязни к некоторым политикам и чиновникам и на бытовых проблемах. Перечень протестных тем, которые призваны выводить людей на площади, известен (Сирия, Крым и санкции, выборы, плохие дороги и реновация, обманывают и воруют, неправильная история, неправильная реальность и невозможно терпеть).
Каждая из этих тем – потенциальный повод для недовольства, но не причина революции. Бесконечно расширяясь, этот список эмоциональных штампов не становится мощнее и не вызывает атмосферу деятельного бунта, не формирует революцию. Почему?
Потому что для революции нужна нереализуемая на практике, но сильная мечта – утопия.
Революция не только меняет властные элиты, она, как правило, предлагает новую модель общества, основанную на новых общественных ценностях. Революции зреют задолго до их осуществления и сначала происходят в области философии и культуры. Идеи, приведшие к Французской революции, начали обсуждаться в обществе по меньшей мере за сто лет до нее.
Атмосфера 1917 года была описана Достоевским и Лесковым. Культурные процессы, приведшие к перестройке в СССР, начались во второй половине 1960-х годов. Каждый раз действовала своя сильная утопия – свободы, справедливости, западного образа жизни.
Утопия – сверхагрессивная идея, которая становится частью мышления людей и управляет их мотивацией вплоть до готовности жертвовать собой.
Утопическое сознание – это сознание Нового времени. Это модель религиозного сознания в секулярную эпоху, которое обращено не в потусторонний, а в наш, земной мир. Утопия – это мечта о земном рае. В утопическом сознании рождается идея прогресса, хилиастическая и религиозная по своей сути, которая утверждает, что совершенствование технологий и человека, а также труд многих поколений однажды приведет потомков к царству благоденствия, даже к вечной жизни и вечному счастью в нашем материальном мире.
Функция революционного, утопического сознания – корректировать представление о земном рае таким образом, чтобы оно постоянно катастрофически не совпадало с окружающей реальностью: поскольку реальный мир в отличие от небесного меняется, то и образ земного рая постоянно должен меняться, чтобы всегда оставаться одинаково недосягаемым, желанным и мотивирующим.
Утопии заставляют историю развиваться по траектории от одной революции к другой. Утопии, таким образом, создают определенную модель истории, в которой революции являются ее смысловым фундаментом, а революционный класс – ее главным действующим персонажем.
Есть ли сегодня такая утопия, которая побуждает людей жертвовать собой и совершать революции? Можно сказать категорично: такой утопии нет. Футуристическая литература, трансгуманистические концепции, научные планы и фантазии в области высоких технологий – утопиями не являются, потому что они не являются реальной мотивирующей силой ни моего, ни вашего сознания.
Утопия должна лежать на поверхности и являться разумеющейся целью, ее не ищут и не придумывают, только описывают и изображают, утопии рождаются сами из секулярной культуры. А если об утопиях рассуждают, значит, наступил кризис утопического сознания. Причина – не в постмодерне (кризисе модерна), а в кризисе и де
Utopias create a definite model of history, in which revolutions are its semantic foundation, and the revolutionary class is its main character. Is there a utopia today that encourages people to sacrifice themselves and make revolutions?
The supporters of the radical protest fell into thoughtfulness. The revolutionary class is in crisis.
The revolutionary class is a phenomenon that arose at the beginning of the Enlightenment, when the idea that the history of mankind was developing progressively and that its main driving force was the destruction of tradition, later called revolution, was established. The revolutionary class is the "new", "progressive", "advanced" people who have assumed the role of riders in the history of the modern era.
Initially, it was formed by people from the most noble, educated and wealthy estates. But in addition to power over things and people, the new class wanted power over minds and souls. Its representatives claimed spiritual authority and the role of the new religious leaders of society. They asserted new values, called on society to worship new gods (gods of science, rationality, progress, freedom and other ideas) and therefore were so obsessively negative about the "old" religions.
The revolutionary class was an informal and voluntary society, but it had strict internal rules and lived according to the new commandment - everything is good that progressive history desires. Since then, these people began to feel like the elite of the elite, a circle of the elite, serving in the pantheon of progressive ideas. They had a tremendous impact on the minds.
They were looked up to, they were imitated and many joined them - from noblemen, revolutionary clergy (such as J. Mellier), to entrepreneurs, small employees and ordinary people. They adjoined in order to also feel like spiritual leaders of society, priests of our time. The revolutionary class is still holding on to this status.
At present in Russia, the interests of the revolutionary class in the arena of public politics are represented by non-systemic opposition.
CRM for the window company! 18 + ramex.ruramex.ruSales growth program! Automatic payroll calculation! Implementation of 0rub! Hide ads: I'm not interested in this topic / Already boughtIt's obtrusive and boredDoubtful content or spamIt interferes with viewing the contentThanks, the ad is hidden.Yandex.Direct
The problems in the Russian non-systemic opposition in recent years were explained by two reasons - the absence of a single leader uniting all the protest forces, and the absence of a single ideological platform.
But then a well-known protest leader appeared. The program of protest has also been formulated in general terms; it does not have a complete expression, but is intuitively clear to the entire revolutionary class - to break the existing power vertical. The emotionality, calculation and purpose that are so necessary at the same time are present: to direct the story in the right direction, to make a remake of the 1990s in an advanced performance, to experience five minutes of happiness.
It is still possible to somehow restrain the emotions that roll over and overshadow the mind, wait, maintain perseverance, continue ideological pressure on the minds, wait for the mistakes of the authorities and favorable conditions for speaking. It would seem that a little patience, and one day the plans should come true, because before it always was.
But that won't happen.
The modern revolutionary class has grown spiritually old and has forgotten how to dream and be inspired. He always thought technologically and demonstrated rationality, but today his technologies no longer serve a big dream and an image of a great, desired future. The subordination of technology only to the instincts of self-preservation and profit turns dreamers, revolutionaries and technologists into technocrats.
Talk to a young or old person who has made a conscious ideological choice in favor of the "revolutionary class", spiritually joining him. His eyes emit much less light and optimism than those of his predecessors. They shine dimly, uncertainly, and outer optimism hides a deep inner doubt.
Today these eyes are not like the eyes of a prophet or, even, a dreamy cynic, but the eyes of a sales manager - they look directly, but with a piercing emptiness, without a spark of inner faith. The revolutionary speech consists of tension and rhetorical cliché phrases, it tires the speaker himself. Modern protest thought lives in boredom, if not to say moral and emotional hopelessness and latent depression.
Irony and aggressiveness are the main amplifiers of the taste of modern protest discourse, which, like sugar and salt, are used everywhere and abundantly. But there is nothing to strengthen, one empty sweet-salinity crunches sadly on the teeth.
Previously, the revolutionary set the tone for private and public conversation (discourse), dominated it and was imposing because he possessed a label to reign from History itself with the right to set and change the rules of his own free will. He was both a legislator and a judge, so he could change the rules according to the situation, make judgments and sign sentences, as History wanted and as he himself desired. The spirit of absolutism with internal authoritarianism and despotism in
The supporters of the radical protest fell into thoughtfulness. The revolutionary class is in crisis.
The revolutionary class is a phenomenon that arose at the beginning of the Enlightenment, when the idea that the history of mankind was developing progressively and that its main driving force was the destruction of tradition, later called revolution, was established. The revolutionary class is the "new", "progressive", "advanced" people who have assumed the role of riders in the history of the modern era.
Initially, it was formed by people from the most noble, educated and wealthy estates. But in addition to power over things and people, the new class wanted power over minds and souls. Its representatives claimed spiritual authority and the role of the new religious leaders of society. They asserted new values, called on society to worship new gods (gods of science, rationality, progress, freedom and other ideas) and therefore were so obsessively negative about the "old" religions.
The revolutionary class was an informal and voluntary society, but it had strict internal rules and lived according to the new commandment - everything is good that progressive history desires. Since then, these people began to feel like the elite of the elite, a circle of the elite, serving in the pantheon of progressive ideas. They had a tremendous impact on the minds.
They were looked up to, they were imitated and many joined them - from noblemen, revolutionary clergy (such as J. Mellier), to entrepreneurs, small employees and ordinary people. They adjoined in order to also feel like spiritual leaders of society, priests of our time. The revolutionary class is still holding on to this status.
At present in Russia, the interests of the revolutionary class in the arena of public politics are represented by non-systemic opposition.
CRM for the window company! 18 + ramex.ruramex.ruSales growth program! Automatic payroll calculation! Implementation of 0rub! Hide ads: I'm not interested in this topic / Already boughtIt's obtrusive and boredDoubtful content or spamIt interferes with viewing the contentThanks, the ad is hidden.Yandex.Direct
The problems in the Russian non-systemic opposition in recent years were explained by two reasons - the absence of a single leader uniting all the protest forces, and the absence of a single ideological platform.
But then a well-known protest leader appeared. The program of protest has also been formulated in general terms; it does not have a complete expression, but is intuitively clear to the entire revolutionary class - to break the existing power vertical. The emotionality, calculation and purpose that are so necessary at the same time are present: to direct the story in the right direction, to make a remake of the 1990s in an advanced performance, to experience five minutes of happiness.
It is still possible to somehow restrain the emotions that roll over and overshadow the mind, wait, maintain perseverance, continue ideological pressure on the minds, wait for the mistakes of the authorities and favorable conditions for speaking. It would seem that a little patience, and one day the plans should come true, because before it always was.
But that won't happen.
The modern revolutionary class has grown spiritually old and has forgotten how to dream and be inspired. He always thought technologically and demonstrated rationality, but today his technologies no longer serve a big dream and an image of a great, desired future. The subordination of technology only to the instincts of self-preservation and profit turns dreamers, revolutionaries and technologists into technocrats.
Talk to a young or old person who has made a conscious ideological choice in favor of the "revolutionary class", spiritually joining him. His eyes emit much less light and optimism than those of his predecessors. They shine dimly, uncertainly, and outer optimism hides a deep inner doubt.
Today these eyes are not like the eyes of a prophet or, even, a dreamy cynic, but the eyes of a sales manager - they look directly, but with a piercing emptiness, without a spark of inner faith. The revolutionary speech consists of tension and rhetorical cliché phrases, it tires the speaker himself. Modern protest thought lives in boredom, if not to say moral and emotional hopelessness and latent depression.
Irony and aggressiveness are the main amplifiers of the taste of modern protest discourse, which, like sugar and salt, are used everywhere and abundantly. But there is nothing to strengthen, one empty sweet-salinity crunches sadly on the teeth.
Previously, the revolutionary set the tone for private and public conversation (discourse), dominated it and was imposing because he possessed a label to reign from History itself with the right to set and change the rules of his own free will. He was both a legislator and a judge, so he could change the rules according to the situation, make judgments and sign sentences, as History wanted and as he himself desired. The spirit of absolutism with internal authoritarianism and despotism in
У записи 7 лайков,
10 репостов,
1593 просмотров.
10 репостов,
1593 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Максим Козырев
