Пока фоткала сегодня в ботсаду ирисы, вспомнилось, что у Гессе есть сказка про этот цветок ("Ирис").
"Среди других цветов у его матери был один цветок; он назывался сабельник, и Ансельм любил его больше всех. Мальчик прижимался щекой к его высоким светло-зеленым листьям, пробовал пальцами, какие у них острые концы, нюхал, втягивая воздух, его большие странные цветы и подолгу глядел в них. Внутри стояли долгие ряды желтых столбиков, выраставших из бледно-голубой почвы, между ними убегала светлая дорога — далеко вниз, в глубину и синеву тайная тайных цветка. И Ансельм так любил его, что, подолгу глядя внутрь, видел в тонких желтых тычинках то золотую ограду королевских садов, то аллею в два ряда прекрасных деревьев из сна, никогда не колышемых ветром, между которыми бежала светлая, пронизанная живыми, стеклянно-нежными жилками дорога — таинственный путь в недра. Огромен был раскрывшийся свод, тропа терялась среди золотых деревьев в бесконечной глуби немыслимой бездны, над нею царственно изгибался лиловый купол и осенял волшебно-легкой тенью застывшее в тихом ожидании чудо. Ансельм знал, что это — уста цветка, что за роскошью желтой поросли в синей бездне обитают его сердце и его думы и что по этой красивой светлой дороге в стеклянных жилках входят и выходят его дыхание и его сны…
И у других цветов были уста, и другие цветы выдыхали свой аромат и свои думы и заманивали в свои медовые келейки пчел и жуков. Но голубая лилия стала мальчику милее и важнее всех прочих цветов, стала символом и примером всего заслуживающего раздумья и удивления. Когда он заглядывал в ее чашечку и, поглощенный, мысленно шел светлой тропою снов среди желтого причудливого кустарника к затененным сумерками недрам цветка, душа его заглядывала в те врата, где явление становится загадкой, а зрение — провиденьем. И ночью ему снилась иногда эта чашечка цветка, она отворялась перед ним, небывало огромная, как ворота небесного дворца, и он въезжал в нее на конях, влетал на лебедях, и вместе с ним тихо летел, и скакал, и скользил в прекрасную бездну весь мир, влекомый чарами, — туда, где всякое ожидание должно исполниться и всякое прозрение стать истиной. Всякое явление на земле есть символ, и всякий символ есть открытые врата, через которые душа, если она к этому готова, может проникнуть в недра мира, где ты и я, день и ночь становятся едины. Всякому человеку попадаются то там, то тут на жизненном пути открытые врата, каждому когда-нибудь приходит мысль, что все видимое есть символ и что за символом обитают дух и вечная жизнь. Но немногие входят в эти врата и отказываются от красивой видимости ради прозреваемой действительности недр. Так и чашечка ириса казалась маленькому Ансельму раскрывшимся тихим вопросом, навстречу которому устремлялась его душа, источая некое предчувствие блаженного ответа..." (Гессе, "Ирис")
"Среди других цветов у его матери был один цветок; он назывался сабельник, и Ансельм любил его больше всех. Мальчик прижимался щекой к его высоким светло-зеленым листьям, пробовал пальцами, какие у них острые концы, нюхал, втягивая воздух, его большие странные цветы и подолгу глядел в них. Внутри стояли долгие ряды желтых столбиков, выраставших из бледно-голубой почвы, между ними убегала светлая дорога — далеко вниз, в глубину и синеву тайная тайных цветка. И Ансельм так любил его, что, подолгу глядя внутрь, видел в тонких желтых тычинках то золотую ограду королевских садов, то аллею в два ряда прекрасных деревьев из сна, никогда не колышемых ветром, между которыми бежала светлая, пронизанная живыми, стеклянно-нежными жилками дорога — таинственный путь в недра. Огромен был раскрывшийся свод, тропа терялась среди золотых деревьев в бесконечной глуби немыслимой бездны, над нею царственно изгибался лиловый купол и осенял волшебно-легкой тенью застывшее в тихом ожидании чудо. Ансельм знал, что это — уста цветка, что за роскошью желтой поросли в синей бездне обитают его сердце и его думы и что по этой красивой светлой дороге в стеклянных жилках входят и выходят его дыхание и его сны…
И у других цветов были уста, и другие цветы выдыхали свой аромат и свои думы и заманивали в свои медовые келейки пчел и жуков. Но голубая лилия стала мальчику милее и важнее всех прочих цветов, стала символом и примером всего заслуживающего раздумья и удивления. Когда он заглядывал в ее чашечку и, поглощенный, мысленно шел светлой тропою снов среди желтого причудливого кустарника к затененным сумерками недрам цветка, душа его заглядывала в те врата, где явление становится загадкой, а зрение — провиденьем. И ночью ему снилась иногда эта чашечка цветка, она отворялась перед ним, небывало огромная, как ворота небесного дворца, и он въезжал в нее на конях, влетал на лебедях, и вместе с ним тихо летел, и скакал, и скользил в прекрасную бездну весь мир, влекомый чарами, — туда, где всякое ожидание должно исполниться и всякое прозрение стать истиной. Всякое явление на земле есть символ, и всякий символ есть открытые врата, через которые душа, если она к этому готова, может проникнуть в недра мира, где ты и я, день и ночь становятся едины. Всякому человеку попадаются то там, то тут на жизненном пути открытые врата, каждому когда-нибудь приходит мысль, что все видимое есть символ и что за символом обитают дух и вечная жизнь. Но немногие входят в эти врата и отказываются от красивой видимости ради прозреваемой действительности недр. Так и чашечка ириса казалась маленькому Ансельму раскрывшимся тихим вопросом, навстречу которому устремлялась его душа, источая некое предчувствие блаженного ответа..." (Гессе, "Ирис")
While taking a photo today in the botanical garden of irises, I remembered that Hesse has a fairy tale about this flower ("Iris").
"Among other flowers, his mother had one flower; it was called saber, and Anselm loved him more than anyone else. The boy pressed his cheek to its tall light green leaves, tried with his fingers what sharp ends they had, sniffed, drawing in air, his big strange flowers and looked at them for a long time.Inside there were long rows of yellow columns, growing out of the pale blue soil, between them ran a bright road - far down, deep and blue secret secret flowers.And Anselm loved him so much that, for a long time looking inward, I saw in thin yellow stamens now the golden fence of the royal gardens, now an alley in two rows of beautiful trees from sleep, never swayed by the wind, between which ran a bright path, pierced with living, glassy-tender veins - a mysterious path into the bowels. the path was lost among the golden trees in the endless depths of an inconceivable abyss, over which a lilac dome curved regally and overshadowed the miracle frozen in quiet anticipation with a magical light shadow. Anselm knew that this is the mouth of a flower, that behind the luxury of a yellow growth in the blue abyss dwell his heart and his thoughts, and that along this beautiful bright road his breath and his dreams come in and out in glass veins ...
And other flowers had mouths, and other flowers breathed out their scent and their thoughts and lured bees and beetles into their honey cells. But the blue lily has become the boy sweeter and more important than all other flowers, has become a symbol and example of everything that deserves thought and surprise. When he looked into her cup and, absorbed, mentally walked the bright path of dreams among the yellow bizarre bush to the shaded depths of the flower in the twilight, his soul looked into those gates where the phenomenon becomes a mystery, and vision becomes providence. And at night he sometimes dreamed of this flower cup, it opened before him, unprecedentedly huge, like the gate of a heavenly palace, and he rode into it on horses, flew in on swans, and flew with him quietly, and galloped, and glided into the beautiful abyss all a world drawn by enchantments - where every expectation must be fulfilled and every insight must become true. Every phenomenon on earth is a symbol, and every symbol is an open gate through which the soul, if it is ready for it, can penetrate into the depths of the world, where you and I, day and night, become one. Every person comes across open gates here and there on the path of life, everyone at one time comes to the idea that everything visible is a symbol and that spirit and eternal life dwell behind the symbol. But few enter these gates and abandon beautiful visibility for the sake of the reality of the depths. So the cup of iris seemed to little Anselm as a quiet question that opened up, towards which his soul rushed, exuding a certain premonition of a blissful answer ... "(Hesse," Iris ")
"Among other flowers, his mother had one flower; it was called saber, and Anselm loved him more than anyone else. The boy pressed his cheek to its tall light green leaves, tried with his fingers what sharp ends they had, sniffed, drawing in air, his big strange flowers and looked at them for a long time.Inside there were long rows of yellow columns, growing out of the pale blue soil, between them ran a bright road - far down, deep and blue secret secret flowers.And Anselm loved him so much that, for a long time looking inward, I saw in thin yellow stamens now the golden fence of the royal gardens, now an alley in two rows of beautiful trees from sleep, never swayed by the wind, between which ran a bright path, pierced with living, glassy-tender veins - a mysterious path into the bowels. the path was lost among the golden trees in the endless depths of an inconceivable abyss, over which a lilac dome curved regally and overshadowed the miracle frozen in quiet anticipation with a magical light shadow. Anselm knew that this is the mouth of a flower, that behind the luxury of a yellow growth in the blue abyss dwell his heart and his thoughts, and that along this beautiful bright road his breath and his dreams come in and out in glass veins ...
And other flowers had mouths, and other flowers breathed out their scent and their thoughts and lured bees and beetles into their honey cells. But the blue lily has become the boy sweeter and more important than all other flowers, has become a symbol and example of everything that deserves thought and surprise. When he looked into her cup and, absorbed, mentally walked the bright path of dreams among the yellow bizarre bush to the shaded depths of the flower in the twilight, his soul looked into those gates where the phenomenon becomes a mystery, and vision becomes providence. And at night he sometimes dreamed of this flower cup, it opened before him, unprecedentedly huge, like the gate of a heavenly palace, and he rode into it on horses, flew in on swans, and flew with him quietly, and galloped, and glided into the beautiful abyss all a world drawn by enchantments - where every expectation must be fulfilled and every insight must become true. Every phenomenon on earth is a symbol, and every symbol is an open gate through which the soul, if it is ready for it, can penetrate into the depths of the world, where you and I, day and night, become one. Every person comes across open gates here and there on the path of life, everyone at one time comes to the idea that everything visible is a symbol and that spirit and eternal life dwell behind the symbol. But few enter these gates and abandon beautiful visibility for the sake of the reality of the depths. So the cup of iris seemed to little Anselm as a quiet question that opened up, towards which his soul rushed, exuding a certain premonition of a blissful answer ... "(Hesse," Iris ")
У записи 3 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Елена Владимирова
