АП Чехов
Сочно о тюрьмах, лагерях, каторжных, в общем о том как зародилось новое русское сознание произведшее революцию #1917
1890
...Люди, живущие в тюремной общей камере, - это не община, не артель, налагающая на своих членов обязанности, а шайка, освобождающая их от всяких обязанностей по отношению к месту, соседу и предмету. Приказывать каторжному, чтобы он не приносил на ногах грязи и навоза, не плевал бы на пол и не разводил клопов - дело невозможное. Если в камере вонь или нет никому житья от воровства, или поют грязные песни, то виноваты в этом все, то есть никто. Я спрашиваю каторжного, бывшего почетного гражданина: "Почему вы так неопрятны?" Он мне отвечает: "Потому что моя опрятность была бы здесь бесполезна". И в самом деле, какую цену может иметь для каторжного собственная его чистоплотность, если завтра приведут новую партию и положат с ним бок о бок соседа, от которого ползут во все стороны насекомые и идет удушливый запах?
Общая камера не дает преступнику одиночества, необходимого ему хотя бы для молитвы, для размышлений и того углубления в самого себя, которое считают для него обязательным все сторонники исправительных целей. Свирепая картежная игра с разрешения подкупленных надзирателей, ругань, смех, болтовня, хлопанье дверями, а в кандальной звон оков, продолжающиеся всю ночь, мешают утомленному рабочему спать, раздражают его, что, конечно, не остается без дурного влияния на его питание и психику. Стадная сарайная жизнь с ее грубыми развлечениями, с неизбежным воздействием дурных на хороших, как это давно уже признано, действует на нравственность преступника самым растлевающим образом. Она отучает его мало-помалу от домовитости, то есть того самого качества, которое нужно беречь в каторжном больше всего, так как по выходе из тюрьмы он становится самостоятельным членом колонии, где с первого же дня требуют от него, на основании закона и под угрозой наказания, чтобы он был хорошим хозяином и добрым семьянином.
В общих камерах приходится терпеть и оправдывать такие безобразные явления, как ябедничество, наушничество, самосуд, кулачество. Последнее находит здесь выражение в так называемых майданах, перешедших сюда из Сибири. Арестант, имеющий и любящий деньги и пришедший из-за них на каторгу, кулак, скопидом и мошенник, берет на откуп у товарищей-каторжных право монопольной торговли в казарме, и если место бойкое и многолюдное, то арендная плата, поступающая в пользу арестантов, может простираться даже до нескольких сотен рублей в год. Майданщик, то есть хозяин майдана, официально называется парашечником, так как берет на себя обязанность выносить из камер параши, если они есть, и следить за чистотою. На наре его обыкновенно стоит сундучок аршина в полтора, зеленый или коричневый, около него и под ним разложены кусочки сахару, белые хлебцы, величиною с кулак, папиросы, бутылки с молоком и еще какие-то товары, завернутые в бумажки и грязные тряпочки {3}.
Сочно о тюрьмах, лагерях, каторжных, в общем о том как зародилось новое русское сознание произведшее революцию #1917
1890
...Люди, живущие в тюремной общей камере, - это не община, не артель, налагающая на своих членов обязанности, а шайка, освобождающая их от всяких обязанностей по отношению к месту, соседу и предмету. Приказывать каторжному, чтобы он не приносил на ногах грязи и навоза, не плевал бы на пол и не разводил клопов - дело невозможное. Если в камере вонь или нет никому житья от воровства, или поют грязные песни, то виноваты в этом все, то есть никто. Я спрашиваю каторжного, бывшего почетного гражданина: "Почему вы так неопрятны?" Он мне отвечает: "Потому что моя опрятность была бы здесь бесполезна". И в самом деле, какую цену может иметь для каторжного собственная его чистоплотность, если завтра приведут новую партию и положат с ним бок о бок соседа, от которого ползут во все стороны насекомые и идет удушливый запах?
Общая камера не дает преступнику одиночества, необходимого ему хотя бы для молитвы, для размышлений и того углубления в самого себя, которое считают для него обязательным все сторонники исправительных целей. Свирепая картежная игра с разрешения подкупленных надзирателей, ругань, смех, болтовня, хлопанье дверями, а в кандальной звон оков, продолжающиеся всю ночь, мешают утомленному рабочему спать, раздражают его, что, конечно, не остается без дурного влияния на его питание и психику. Стадная сарайная жизнь с ее грубыми развлечениями, с неизбежным воздействием дурных на хороших, как это давно уже признано, действует на нравственность преступника самым растлевающим образом. Она отучает его мало-помалу от домовитости, то есть того самого качества, которое нужно беречь в каторжном больше всего, так как по выходе из тюрьмы он становится самостоятельным членом колонии, где с первого же дня требуют от него, на основании закона и под угрозой наказания, чтобы он был хорошим хозяином и добрым семьянином.
В общих камерах приходится терпеть и оправдывать такие безобразные явления, как ябедничество, наушничество, самосуд, кулачество. Последнее находит здесь выражение в так называемых майданах, перешедших сюда из Сибири. Арестант, имеющий и любящий деньги и пришедший из-за них на каторгу, кулак, скопидом и мошенник, берет на откуп у товарищей-каторжных право монопольной торговли в казарме, и если место бойкое и многолюдное, то арендная плата, поступающая в пользу арестантов, может простираться даже до нескольких сотен рублей в год. Майданщик, то есть хозяин майдана, официально называется парашечником, так как берет на себя обязанность выносить из камер параши, если они есть, и следить за чистотою. На наре его обыкновенно стоит сундучок аршина в полтора, зеленый или коричневый, около него и под ним разложены кусочки сахару, белые хлебцы, величиною с кулак, папиросы, бутылки с молоком и еще какие-то товары, завернутые в бумажки и грязные тряпочки {3}.
AP Chekhov
Juicy about prisons, camps, convicts, in general about how the new Russian consciousness was born that made the revolution # 1917
1890
... People living in a common prison cell are not a community, not an artel that imposes duties on their members, but a gang that relieves them of any responsibilities in relation to a place, a neighbor, and an object. To order a convict not to bring dirt and manure on his feet, not to spit on the floor and not breed bugs is an impossible task. If there is a stench in the cell or no one is living from theft, or they are singing dirty songs, then everyone is to blame, that is, no one. I ask a convict, a former honorary citizen: "Why are you so untidy?" He answers me: "Because my neatness would be useless here." And in fact, what value can his own cleanliness have for a convict if tomorrow a new party is brought in and a neighbor is put side by side with him, from which insects crawl in all directions and a suffocating smell escapes?
The common cell does not give the criminal the loneliness that he needs even for prayer, for reflection and that deepening into himself, which all supporters of correctional goals consider obligatory for him. Fierce gambling with the permission of bribed guards, swearing, laughter, chatter, slamming doors, and in the shackle clink of shackles, lasting all night, prevent a tired worker from sleeping, irritate him, which, of course, does not remain without a bad effect on his nutrition and psyche. The herd life in the barn, with its rude entertainments, with the inevitable influence of the bad on the good, as it has long been recognized, affects the morality of the criminal in the most corrupting manner. She weaned him little by little from homeliness, that is, the very quality that must be protected in a convict most of all, since after leaving prison he becomes an independent member of the colony, where from the very first day they demand of him, on the basis of the law and under threat punishment so that he is a good master and a kind family man.
In common cells one has to endure and justify such ugly phenomena as slandering, hacking, lynching, and kulaks. The latter finds expression here in the so-called Maidans, who came here from Siberia. A prisoner who has and loves money and who has come to hard labor because of it, a fist, a hoarder and a swindler, takes over from his fellow convicts the right of monopoly trade in the barracks, and if the place is brisk and crowded, then the rent received in favor of the prisoners, can even extend up to several hundred rubles a year. The Maidan man, that is, the owner of the Maidan, is officially called a parashechnik, since he undertakes to take out the buckets from the chambers, if any, and to monitor the cleanliness. On his bunk there is usually a chest of one and a half yards, green or brown, near it and under it are laid out pieces of sugar, white bread, the size of a fist, cigarettes, bottles of milk and some other goods wrapped in pieces of paper and dirty rags {3 }.
Juicy about prisons, camps, convicts, in general about how the new Russian consciousness was born that made the revolution # 1917
1890
... People living in a common prison cell are not a community, not an artel that imposes duties on their members, but a gang that relieves them of any responsibilities in relation to a place, a neighbor, and an object. To order a convict not to bring dirt and manure on his feet, not to spit on the floor and not breed bugs is an impossible task. If there is a stench in the cell or no one is living from theft, or they are singing dirty songs, then everyone is to blame, that is, no one. I ask a convict, a former honorary citizen: "Why are you so untidy?" He answers me: "Because my neatness would be useless here." And in fact, what value can his own cleanliness have for a convict if tomorrow a new party is brought in and a neighbor is put side by side with him, from which insects crawl in all directions and a suffocating smell escapes?
The common cell does not give the criminal the loneliness that he needs even for prayer, for reflection and that deepening into himself, which all supporters of correctional goals consider obligatory for him. Fierce gambling with the permission of bribed guards, swearing, laughter, chatter, slamming doors, and in the shackle clink of shackles, lasting all night, prevent a tired worker from sleeping, irritate him, which, of course, does not remain without a bad effect on his nutrition and psyche. The herd life in the barn, with its rude entertainments, with the inevitable influence of the bad on the good, as it has long been recognized, affects the morality of the criminal in the most corrupting manner. She weaned him little by little from homeliness, that is, the very quality that must be protected in a convict most of all, since after leaving prison he becomes an independent member of the colony, where from the very first day they demand of him, on the basis of the law and under threat punishment so that he is a good master and a kind family man.
In common cells one has to endure and justify such ugly phenomena as slandering, hacking, lynching, and kulaks. The latter finds expression here in the so-called Maidans, who came here from Siberia. A prisoner who has and loves money and who has come to hard labor because of it, a fist, a hoarder and a swindler, takes over from his fellow convicts the right of monopoly trade in the barracks, and if the place is brisk and crowded, then the rent received in favor of the prisoners, can even extend up to several hundred rubles a year. The Maidan man, that is, the owner of the Maidan, is officially called a parashechnik, since he undertakes to take out the buckets from the chambers, if any, and to monitor the cleanliness. On his bunk there is usually a chest of one and a half yards, green or brown, near it and under it are laid out pieces of sugar, white bread, the size of a fist, cigarettes, bottles of milk and some other goods wrapped in pieces of paper and dirty rags {3 }.
У записи 1 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Николай Носов
