Месить...
Стоит у стола, месит. Тесто ещё пристает к рукам. Подсыпает, облепленными комочками пальцами, муки. Рука большая, мягкая. К локтю по коже поднимаются едва заметные коричневатые пятнышки... Годовые кольца. У неё есть смешной мягкий нос, по-прежнему чёрные волосы с прозрачной очерченной прядью ото лба, большая сбитая попа- она родила двоих. Девочек. И вот она месит.
Её брови сдвинуты, будто пытаются удержать между- горошину. Посапывает, пыхтит, молчит. Вся очень серьёзная. Она такая большую часть времени. Хотя в её арсенале есть заразительный смех, похожий на поросячье взвизгивание, оглушительный чих, такой, когда лицо, как изюм, собирается на кончике носа и ультразвуковое "ахххххиииииииииии" пружинит от одного вибрирующего окна к другому, ну и пару крепких словечек, очень крепких.
У неё за спиной деревня с многородственниками, война, развал совка, куча лидеров-вождей-президентов, двое детей, десятиметровая комната в коммуналке и жизнь с Ним...
Он. Он едва ли чуть выше её. Некогда пшенично-светлые волосы теперь вымазаны другой белизной. Залиты ею. У него красноватые прожилки на шее, сосудики, рассказывающие о былом напряжении. Достопримечательный нос, такой нос, кончик которого при почесывании можно раскачать, как маятник. И полный рот практично установленных металлических зубов. Тогда так делали. Глаза его добрые и прозрачные. В них любовь, история и какая-то неуловимая ухмылка. Молодые очень глаза.
Он её любит. Всю жизнь. Самозабвенно, нежно, по-мужски. Он её обнимает и зовёт Лизонька. Ей это не нравится. Ей нельзя, будто, быть нежной. Ей надо месить.
Месить, потому, что "не думать", "не объяснять" и "не лгать"... Она его не любит. Точнее... Он ей родной, она благодарна, но не любит. Они уже отметили золотую свадьбу- им никогда не быть чужими.
Поэтому её брови завязались в этот узел на переносице, он затягивался всю жизнь... Всю жизнь с самым лучшим и заботливым в мире нелюбимым мужчиной.
Она месит. Завтра пасха и она готовит куличи. Она очень устанет сегодня. В комнате стоит маленький пуфик на колёсиках и она присядет на него ночью, чтобы посмотреть по телевизору крестный ход. И у неё случится инсульт. Она после него не оправится. Она не боец. Отвоевала.
И он будет ухаживать за ней и помогать сколько ему отпущено. И любить.
А через несколько лет он умрёт от рака. Уйдёт в больницу сам, на своих ногах, перенесёт операцию, а через пару дней его выжатое любовью к семье сердце остановится. Ночью. Во сне. Легко.
Она же останется прикованной к постели ещё много лет. И будет очень по нему скучать. Позже он даже начнёт ей видеться. И теперь- будет любить. Не тогда- но теперь.
Но это будет позже. А сейчас?
Сейчас она месит...
Пост номер 1/22
#москва_пишет #питер_пишет #Питер_пишет_вМоскве #агатававилова #несколькобукв
Для проекта [club106196196|Россия пишет]
Стоит у стола, месит. Тесто ещё пристает к рукам. Подсыпает, облепленными комочками пальцами, муки. Рука большая, мягкая. К локтю по коже поднимаются едва заметные коричневатые пятнышки... Годовые кольца. У неё есть смешной мягкий нос, по-прежнему чёрные волосы с прозрачной очерченной прядью ото лба, большая сбитая попа- она родила двоих. Девочек. И вот она месит.
Её брови сдвинуты, будто пытаются удержать между- горошину. Посапывает, пыхтит, молчит. Вся очень серьёзная. Она такая большую часть времени. Хотя в её арсенале есть заразительный смех, похожий на поросячье взвизгивание, оглушительный чих, такой, когда лицо, как изюм, собирается на кончике носа и ультразвуковое "ахххххиииииииииии" пружинит от одного вибрирующего окна к другому, ну и пару крепких словечек, очень крепких.
У неё за спиной деревня с многородственниками, война, развал совка, куча лидеров-вождей-президентов, двое детей, десятиметровая комната в коммуналке и жизнь с Ним...
Он. Он едва ли чуть выше её. Некогда пшенично-светлые волосы теперь вымазаны другой белизной. Залиты ею. У него красноватые прожилки на шее, сосудики, рассказывающие о былом напряжении. Достопримечательный нос, такой нос, кончик которого при почесывании можно раскачать, как маятник. И полный рот практично установленных металлических зубов. Тогда так делали. Глаза его добрые и прозрачные. В них любовь, история и какая-то неуловимая ухмылка. Молодые очень глаза.
Он её любит. Всю жизнь. Самозабвенно, нежно, по-мужски. Он её обнимает и зовёт Лизонька. Ей это не нравится. Ей нельзя, будто, быть нежной. Ей надо месить.
Месить, потому, что "не думать", "не объяснять" и "не лгать"... Она его не любит. Точнее... Он ей родной, она благодарна, но не любит. Они уже отметили золотую свадьбу- им никогда не быть чужими.
Поэтому её брови завязались в этот узел на переносице, он затягивался всю жизнь... Всю жизнь с самым лучшим и заботливым в мире нелюбимым мужчиной.
Она месит. Завтра пасха и она готовит куличи. Она очень устанет сегодня. В комнате стоит маленький пуфик на колёсиках и она присядет на него ночью, чтобы посмотреть по телевизору крестный ход. И у неё случится инсульт. Она после него не оправится. Она не боец. Отвоевала.
И он будет ухаживать за ней и помогать сколько ему отпущено. И любить.
А через несколько лет он умрёт от рака. Уйдёт в больницу сам, на своих ногах, перенесёт операцию, а через пару дней его выжатое любовью к семье сердце остановится. Ночью. Во сне. Легко.
Она же останется прикованной к постели ещё много лет. И будет очень по нему скучать. Позже он даже начнёт ей видеться. И теперь- будет любить. Не тогда- но теперь.
Но это будет позже. А сейчас?
Сейчас она месит...
Пост номер 1/22
#москва_пишет #питер_пишет #Питер_пишет_вМоскве #агатававилова #несколькобукв
Для проекта [club106196196|Россия пишет]
Knead...
Stands at the table, kneads. The dough is still sticking to your hands. Pours flour, covered with lumps of fingers. The hand is large and soft. Barely noticeable brownish spots rise up the skin to the elbow ... Annual rings. She has a funny soft nose, still black hair with a transparent outlined strand from the forehead, a big knocked down butt - she gave birth to two. Girls. And now she kneads.
Her eyebrows are drawn together as if they are trying to keep a pea between them. Snoring, puffing, silent. All very serious. She's like that most of the time. Although in her arsenal there is an infectious laugh, similar to a pig squeal, a deafening sneeze, such as when a face like a raisin gathers on the tip of the nose and an ultrasonic "ahhhhiiiiiiiiiii" bounces from one vibrating window to another, and a couple of strong words, very strong.
She has a village behind her with many relatives, war, the collapse of the scoop, a bunch of leaders, leaders, presidents, two children, a ten-meter room in a communal apartment and life with Him ...
Is he. He is hardly a little taller than her. The once wheat-blond hair is now smeared with a different whiteness. Flooded with it. He has reddish streaks on his neck, blood vessels that tell of past tension. A remarkable nose, a nose whose tip, when scratched, can swing like a pendulum. And a mouthful of practical metal teeth. Then they did it. His eyes are kind and transparent. They have love, history and some kind of elusive grin. Young very eyes.
He loves her. All life. Selflessly, tenderly, like a man. He hugs her and calls Lizonka. She doesn't like it. She cannot, as if, be gentle. She needs to knead.
Knead, because "not to think", "not to explain" and "not to lie" ... She does not like him. More precisely ... He is dear to her, she is grateful, but does not love. They have already celebrated their golden wedding - they will never be strangers.
Therefore, her eyebrows were tied into this knot on the bridge of her nose, it was tightened all her life ... All her life with the best and most caring unloved man in the world.
She kneads. It's Easter tomorrow and she's making Easter cakes. She will be very tired today. In the room there is a small ottoman on wheels and she will sit on it at night to watch the procession on TV. And she's going to have a stroke. She will not recover after him. She's not a fighter. I won back.
And he will look after her and help as much as he is allowed to. And love.
And in a few years he will die of cancer. He will go to the hospital himself, on his own feet, undergo the operation, and in a couple of days his heart squeezed out by love for his family will stop. At night. In a dream. Easy.
She will remain bedridden for many more years. And she will miss him very much. Later he will even start seeing her. And now she will love. Not then - but now.
But that will be later. And now?
Now she kneads ...
Post number 1/22
# moscow_write # peter_write # peter_write_in Moscow # agatavavilova # several letters
For the project [club106196196 | Russia writes]
Stands at the table, kneads. The dough is still sticking to your hands. Pours flour, covered with lumps of fingers. The hand is large and soft. Barely noticeable brownish spots rise up the skin to the elbow ... Annual rings. She has a funny soft nose, still black hair with a transparent outlined strand from the forehead, a big knocked down butt - she gave birth to two. Girls. And now she kneads.
Her eyebrows are drawn together as if they are trying to keep a pea between them. Snoring, puffing, silent. All very serious. She's like that most of the time. Although in her arsenal there is an infectious laugh, similar to a pig squeal, a deafening sneeze, such as when a face like a raisin gathers on the tip of the nose and an ultrasonic "ahhhhiiiiiiiiiii" bounces from one vibrating window to another, and a couple of strong words, very strong.
She has a village behind her with many relatives, war, the collapse of the scoop, a bunch of leaders, leaders, presidents, two children, a ten-meter room in a communal apartment and life with Him ...
Is he. He is hardly a little taller than her. The once wheat-blond hair is now smeared with a different whiteness. Flooded with it. He has reddish streaks on his neck, blood vessels that tell of past tension. A remarkable nose, a nose whose tip, when scratched, can swing like a pendulum. And a mouthful of practical metal teeth. Then they did it. His eyes are kind and transparent. They have love, history and some kind of elusive grin. Young very eyes.
He loves her. All life. Selflessly, tenderly, like a man. He hugs her and calls Lizonka. She doesn't like it. She cannot, as if, be gentle. She needs to knead.
Knead, because "not to think", "not to explain" and "not to lie" ... She does not like him. More precisely ... He is dear to her, she is grateful, but does not love. They have already celebrated their golden wedding - they will never be strangers.
Therefore, her eyebrows were tied into this knot on the bridge of her nose, it was tightened all her life ... All her life with the best and most caring unloved man in the world.
She kneads. It's Easter tomorrow and she's making Easter cakes. She will be very tired today. In the room there is a small ottoman on wheels and she will sit on it at night to watch the procession on TV. And she's going to have a stroke. She will not recover after him. She's not a fighter. I won back.
And he will look after her and help as much as he is allowed to. And love.
And in a few years he will die of cancer. He will go to the hospital himself, on his own feet, undergo the operation, and in a couple of days his heart squeezed out by love for his family will stop. At night. In a dream. Easy.
She will remain bedridden for many more years. And she will miss him very much. Later he will even start seeing her. And now she will love. Not then - but now.
But that will be later. And now?
Now she kneads ...
Post number 1/22
# moscow_write # peter_write # peter_write_in Moscow # agatavavilova # several letters
For the project [club106196196 | Russia writes]
У записи 112 лайков,
2 репостов,
2040 просмотров.
2 репостов,
2040 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Агата Вавилова
