Високосный, сука, год.
Умер Дар Жутаев. Лингвист, востоковед, переводчик, блюзмен и полиглот. А ещё мой друг и один из самых осмысленных собеседников, встретившихся мне в жизни.
Сложный. В некоторых проявлениях невыносимый. А в некоторых работавший камертоном. Живой.
11 лет назад напомнивший мне, юной и пришибленной порцией житейских неурядиц, про заброшенные было языки и поэзию. Я тогда еще часто каталась по разным поводам в Москву. Вот мы выгуливаем спаниэля Чарли (полностью - Чарльз Мэнсон Мандела-младший) по ночному Покровскому-Стрешневу и говорим об Америке и поэзии битников. Смешно спорим о музыке ("твой Дэвид Бирн холодный аутист, твой Лу Рид садо-мазо-бой, а вот тебе кул-джаз начала века") и серьёзно дискутируем о мировой культуре. Вот - читаем друг другу стихи, писанные эн лет назад, в питерском метро, а потом тусуем с гитарой в конце проспекта Ветеранов. Заключаем пари "кто быстрее выучит иностранный язык" (я - польский, он - урду), но оно кончается, не начавшись: оба застреваем на азах. Вот ведём индийского профессора с британским дипломом в московскую рюмочную, где я пробую себя в роли устного переводчика.
В период смутных мыслей об аспирантуре я просила у него советов, как у человека из научной среды (планы мои потом поменялись, но тогда это было ценно). В день моей свадьбы писал мне "теперь у тебя есть Дом", а когда я гуляла по Васильевскому острову с новорожденным Медведом, то параллельно осваивала роль молодой матери и переписывалась с товарищем о религии (он был на пути к воцерковлению, а я была на тот момент подходящими "ушами" для его размышлений).
Последний раз виделись два года назад, буквально на бегу на Ленинградском вокзале в Москве. Были безумно рады друг другу, но недоговорили. Потом все не совпадали во времени и пространстве.
Интеллект, слог... И, увы, алкоголь и давняя депрессия, рушившая по капле. 50 лет. Мало.
Царствие Небесное тебе, друже.
Когда-нибудь договорим.
Умер Дар Жутаев. Лингвист, востоковед, переводчик, блюзмен и полиглот. А ещё мой друг и один из самых осмысленных собеседников, встретившихся мне в жизни.
Сложный. В некоторых проявлениях невыносимый. А в некоторых работавший камертоном. Живой.
11 лет назад напомнивший мне, юной и пришибленной порцией житейских неурядиц, про заброшенные было языки и поэзию. Я тогда еще часто каталась по разным поводам в Москву. Вот мы выгуливаем спаниэля Чарли (полностью - Чарльз Мэнсон Мандела-младший) по ночному Покровскому-Стрешневу и говорим об Америке и поэзии битников. Смешно спорим о музыке ("твой Дэвид Бирн холодный аутист, твой Лу Рид садо-мазо-бой, а вот тебе кул-джаз начала века") и серьёзно дискутируем о мировой культуре. Вот - читаем друг другу стихи, писанные эн лет назад, в питерском метро, а потом тусуем с гитарой в конце проспекта Ветеранов. Заключаем пари "кто быстрее выучит иностранный язык" (я - польский, он - урду), но оно кончается, не начавшись: оба застреваем на азах. Вот ведём индийского профессора с британским дипломом в московскую рюмочную, где я пробую себя в роли устного переводчика.
В период смутных мыслей об аспирантуре я просила у него советов, как у человека из научной среды (планы мои потом поменялись, но тогда это было ценно). В день моей свадьбы писал мне "теперь у тебя есть Дом", а когда я гуляла по Васильевскому острову с новорожденным Медведом, то параллельно осваивала роль молодой матери и переписывалась с товарищем о религии (он был на пути к воцерковлению, а я была на тот момент подходящими "ушами" для его размышлений).
Последний раз виделись два года назад, буквально на бегу на Ленинградском вокзале в Москве. Были безумно рады друг другу, но недоговорили. Потом все не совпадали во времени и пространстве.
Интеллект, слог... И, увы, алкоголь и давняя депрессия, рушившая по капле. 50 лет. Мало.
Царствие Небесное тебе, друже.
Когда-нибудь договорим.
Leap, bitch, year.
Dar Zhutaev died. Linguist, orientalist, translator, bluesman and polyglot. And also my friend and one of the most meaningful interlocutors I have met in my life.
Complicated. In some ways, unbearable. And in some he worked with a tuning fork. Alive.
11 years ago, as a young and downtrodden portion of everyday troubles, he reminded me of abandoned languages and poetry. At that time I still often skated to Moscow on various occasions. Here we are walking Spaniel Charlie (completely - Charles Manson Mandela Jr.) at night Pokrovsky-Streshnev and talking about America and beatnik poetry. Ridiculously arguing about music ("your David Byrne is cold autistic, your Lou Reed is sado-maso-boy, and here's cool jazz from the beginning of the century") and seriously discussing world culture. Here we read to each other poems, written en years ago, in the St. Petersburg metro, and then hang out with a guitar at the end of Veterans Avenue. We make a bet "who will learn a foreign language faster" (I am Polish, he is Urdu), but it ends before it starts: we both get stuck on the basics. We are taking an Indian professor with a British diploma to a Moscow wine-glass room, where I try myself as an interpreter.
During the period of vague thoughts about graduate school, I asked him for advice, as a person from the scientific community (my plans later changed, but then it was valuable). On my wedding day, he wrote to me "now you have a Home," and when I was walking around Vasilievsky Island with the newborn Medved, I was simultaneously mastering the role of a young mother and corresponded with a friend about religion (he was on his way to churching, and I was on that moment with suitable "ears" for his thoughts).
The last time I saw each other was two years ago, literally on the run at the Leningradsky railway station in Moscow. They were incredibly happy with each other, but did not talk. Then all did not coincide in time and space.
Intelligence, syllable ... And, alas, alcohol and long-standing depression, crumbling down drop by drop. 50 years. Few.
Kingdom of Heaven to you, friend.
Someday we will agree.
Dar Zhutaev died. Linguist, orientalist, translator, bluesman and polyglot. And also my friend and one of the most meaningful interlocutors I have met in my life.
Complicated. In some ways, unbearable. And in some he worked with a tuning fork. Alive.
11 years ago, as a young and downtrodden portion of everyday troubles, he reminded me of abandoned languages and poetry. At that time I still often skated to Moscow on various occasions. Here we are walking Spaniel Charlie (completely - Charles Manson Mandela Jr.) at night Pokrovsky-Streshnev and talking about America and beatnik poetry. Ridiculously arguing about music ("your David Byrne is cold autistic, your Lou Reed is sado-maso-boy, and here's cool jazz from the beginning of the century") and seriously discussing world culture. Here we read to each other poems, written en years ago, in the St. Petersburg metro, and then hang out with a guitar at the end of Veterans Avenue. We make a bet "who will learn a foreign language faster" (I am Polish, he is Urdu), but it ends before it starts: we both get stuck on the basics. We are taking an Indian professor with a British diploma to a Moscow wine-glass room, where I try myself as an interpreter.
During the period of vague thoughts about graduate school, I asked him for advice, as a person from the scientific community (my plans later changed, but then it was valuable). On my wedding day, he wrote to me "now you have a Home," and when I was walking around Vasilievsky Island with the newborn Medved, I was simultaneously mastering the role of a young mother and corresponded with a friend about religion (he was on his way to churching, and I was on that moment with suitable "ears" for his thoughts).
The last time I saw each other was two years ago, literally on the run at the Leningradsky railway station in Moscow. They were incredibly happy with each other, but did not talk. Then all did not coincide in time and space.
Intelligence, syllable ... And, alas, alcohol and long-standing depression, crumbling down drop by drop. 50 years. Few.
Kingdom of Heaven to you, friend.
Someday we will agree.
У записи 16 лайков,
1 репостов,
554 просмотров.
1 репостов,
554 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Яна Крупина
