Светлана Лаврентьева (Кот Басё)
Когда она свой пятый перелом срастила не запястьем, а крылом и научилась воздуха держаться, он уезжал последним дилижансом, и это им обоим помогло. Его искать не стали: слишком мал казался куш, его ждала тюрьма, без золота охота ли возиться? В ночь на четверг забрал его возница, а пятница решила все сама. Она проснулась в городе чужом, с бессмысленным тяжёлым багажом, что память оставляет всем изгоям. Хотелось боли, ярости и горя, но, оказалось, голос поражен. И вот тогда пришла пора молчать, смотреть, как длится линия плеча, и перьями касаться горизонта. С востока осыпалась позолота, и солнечная плавилась свеча. В субботу наступила тишина, она забыла, что ему жена, впервые вышла вечером на площадь. В чужое ей вживаться стало проще, она чужим была окружена. А воскресенье выдалось таким, что ни другого берега реки, ни острых крыш, ни купола собора не пощадила осень, без разбора кромсающая время на куски. И над рекой, над куполом, над всем, что ей внизу, на взлетной полосе, казалось осязаемым виденьем , она легко летела, тонкой тенью пересекая острый лунный серп.
Идёт неделя - семикратный день, обрывы замирают в пустоте, деревья ждут и пробуют держаться. Вращаются колеса дилижанса...
Но сверху ничего не разглядеть.
Когда она свой пятый перелом срастила не запястьем, а крылом и научилась воздуха держаться, он уезжал последним дилижансом, и это им обоим помогло. Его искать не стали: слишком мал казался куш, его ждала тюрьма, без золота охота ли возиться? В ночь на четверг забрал его возница, а пятница решила все сама. Она проснулась в городе чужом, с бессмысленным тяжёлым багажом, что память оставляет всем изгоям. Хотелось боли, ярости и горя, но, оказалось, голос поражен. И вот тогда пришла пора молчать, смотреть, как длится линия плеча, и перьями касаться горизонта. С востока осыпалась позолота, и солнечная плавилась свеча. В субботу наступила тишина, она забыла, что ему жена, впервые вышла вечером на площадь. В чужое ей вживаться стало проще, она чужим была окружена. А воскресенье выдалось таким, что ни другого берега реки, ни острых крыш, ни купола собора не пощадила осень, без разбора кромсающая время на куски. И над рекой, над куполом, над всем, что ей внизу, на взлетной полосе, казалось осязаемым виденьем , она легко летела, тонкой тенью пересекая острый лунный серп.
Идёт неделя - семикратный день, обрывы замирают в пустоте, деревья ждут и пробуют держаться. Вращаются колеса дилижанса...
Но сверху ничего не разглядеть.
Svetlana Lavrentyeva (Kot Basho)
When she spliced her fifth fracture not with her wrist, but with a wing and learned how to hold air, he left with the last stage coach, and this helped them both. They did not look for him: the jackpot seemed too small, a prison was waiting for him, was there no desire to potter around without gold? On the night of Thursday his driver took it, and Friday decided everything herself. She woke up in a strange city, with meaningless heavy luggage that memory leaves all outcasts. I wanted pain, rage and grief, but it turned out that the voice was amazed. And then it was time to be silent, watch the shoulder line last, and touch the horizon with feathers. Gilding crumbled from the east, and a sunny candle melted. On Saturday there was silence, she forgot that his wife first came out to the square in the evening. It became easier to get used to a stranger, she was surrounded by a stranger. And Sunday was such that neither autumn, nor the other side of the river, nor the sharp roofs, nor the dome of the cathedral, spared the time, shredding the pieces indiscriminately. And over the river, over the dome, over everything that was below it, on the runway, it seemed like a tangible vision, it flew easily, a thin shadow crossing the sharp moon sickle.
A week goes on - a seven-day day, the cliffs freeze in the void, the trees wait and try to hold on. Spinning wheels spin ...
But you can't see anything from above.
When she spliced her fifth fracture not with her wrist, but with a wing and learned how to hold air, he left with the last stage coach, and this helped them both. They did not look for him: the jackpot seemed too small, a prison was waiting for him, was there no desire to potter around without gold? On the night of Thursday his driver took it, and Friday decided everything herself. She woke up in a strange city, with meaningless heavy luggage that memory leaves all outcasts. I wanted pain, rage and grief, but it turned out that the voice was amazed. And then it was time to be silent, watch the shoulder line last, and touch the horizon with feathers. Gilding crumbled from the east, and a sunny candle melted. On Saturday there was silence, she forgot that his wife first came out to the square in the evening. It became easier to get used to a stranger, she was surrounded by a stranger. And Sunday was such that neither autumn, nor the other side of the river, nor the sharp roofs, nor the dome of the cathedral, spared the time, shredding the pieces indiscriminately. And over the river, over the dome, over everything that was below it, on the runway, it seemed like a tangible vision, it flew easily, a thin shadow crossing the sharp moon sickle.
A week goes on - a seven-day day, the cliffs freeze in the void, the trees wait and try to hold on. Spinning wheels spin ...
But you can't see anything from above.
У записи 10 лайков,
0 репостов,
724 просмотров.
0 репостов,
724 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Анна Вегера
