А он мне говорит:
- Приходи, я тебя люблю.
И может я его полюблю к какому-нибудь октябрю. И может я смогу услышать в его груди песни прибоев и сказки со всей земли. И может быть он станет шелком, рогожей, кожей и камышом, ковшиком кваса и небесным большим ковшом. И может быть, будет вместе нам хорошо.
А может быть все иначе. Чернилами на снегу каждый из нас взвоет:
- Прости, Господи, не могу! Я не знаю как на это лицо и глянуть мне поутру. Можно я соберусь и вот прямо сейчас сбегу?
И я ему говорю:
- Приходи, я люблю тебя.
И может мы протянем до любого нового сентября. И может быть он услышит в моей груди барабаны Африки, зебр табун в пыли. Может быть я стану ему рекой, лепестками яблонь забеленной мостовой, дневной Амазонкой стану, синей ночной Невой, опрокинутым небом над растрепанной головой.
А может быть, он вовек меня не простит. И от наших упреков алмазом станет графит, и дождевыми каплями станет яичная скорлупа.
И я подумаю: Господи, зачем я сюда пришла?
Зачем тысячу лет назад он повернулся ко мне в толпе? И зачем огни Святого Эльба снуют на его голове? И зачем я его позвала тогда?
Можно я уйду прямо сейчас, сразу и навсегда?
И вот мы молчим. Между нами страницы книг. Между нами крик совиный, тигриный рык.
Мы лежим и слушаем стук сердечный у нас в груди.
И каждый думает:
- Сейчас только не уходи.
- Приходи, я тебя люблю.
И может я его полюблю к какому-нибудь октябрю. И может я смогу услышать в его груди песни прибоев и сказки со всей земли. И может быть он станет шелком, рогожей, кожей и камышом, ковшиком кваса и небесным большим ковшом. И может быть, будет вместе нам хорошо.
А может быть все иначе. Чернилами на снегу каждый из нас взвоет:
- Прости, Господи, не могу! Я не знаю как на это лицо и глянуть мне поутру. Можно я соберусь и вот прямо сейчас сбегу?
И я ему говорю:
- Приходи, я люблю тебя.
И может мы протянем до любого нового сентября. И может быть он услышит в моей груди барабаны Африки, зебр табун в пыли. Может быть я стану ему рекой, лепестками яблонь забеленной мостовой, дневной Амазонкой стану, синей ночной Невой, опрокинутым небом над растрепанной головой.
А может быть, он вовек меня не простит. И от наших упреков алмазом станет графит, и дождевыми каплями станет яичная скорлупа.
И я подумаю: Господи, зачем я сюда пришла?
Зачем тысячу лет назад он повернулся ко мне в толпе? И зачем огни Святого Эльба снуют на его голове? И зачем я его позвала тогда?
Можно я уйду прямо сейчас, сразу и навсегда?
И вот мы молчим. Между нами страницы книг. Между нами крик совиный, тигриный рык.
Мы лежим и слушаем стук сердечный у нас в груди.
И каждый думает:
- Сейчас только не уходи.
And he tells me:
- Come, I love you.
And maybe I will fall in love with him by October. And maybe I can hear in his chest songs of surfs and tales from all over the earth. And maybe it will become silk, matting, leather and reeds, a kvass ladle and a big heavenly ladle. And maybe it will be good together with us.
And maybe everything is different. Each of us howls in ink on the snow:
“God forgive me, I cannot!” I do not know how to look at this face and look in the morning. Can I pack up and run right now?
And I tell him:
- Come, I love you.
And maybe we will last until any new September. And maybe he will hear the drums of Africa in my chest, a herd of zebras in the dust. Maybe I will become him a river, the petals of an apple tree on a whitewashed pavement, the daytime Amazon I will become, the blue night Neva, the overturned sky above a disheveled head.
And maybe he won’t forgive me forever. And from our reproaches the graphite will become a diamond, and the eggshell will become raindrops.
And I'll think: Lord, why did I come here?
Why, a thousand years ago, he turned to me in the crowd? And why are the lights of St. Elba scurrying around his head? And why did I call him then?
May I leave now, immediately and forever?
And so we are silent. Between us are pages of books. Between us the scream of an owl, a tiger roar.
We lie and listen to the heartbeat in our chest.
And everyone thinks:
- Now just don’t leave.
- Come, I love you.
And maybe I will fall in love with him by October. And maybe I can hear in his chest songs of surfs and tales from all over the earth. And maybe it will become silk, matting, leather and reeds, a kvass ladle and a big heavenly ladle. And maybe it will be good together with us.
And maybe everything is different. Each of us howls in ink on the snow:
“God forgive me, I cannot!” I do not know how to look at this face and look in the morning. Can I pack up and run right now?
And I tell him:
- Come, I love you.
And maybe we will last until any new September. And maybe he will hear the drums of Africa in my chest, a herd of zebras in the dust. Maybe I will become him a river, the petals of an apple tree on a whitewashed pavement, the daytime Amazon I will become, the blue night Neva, the overturned sky above a disheveled head.
And maybe he won’t forgive me forever. And from our reproaches the graphite will become a diamond, and the eggshell will become raindrops.
And I'll think: Lord, why did I come here?
Why, a thousand years ago, he turned to me in the crowd? And why are the lights of St. Elba scurrying around his head? And why did I call him then?
May I leave now, immediately and forever?
And so we are silent. Between us are pages of books. Between us the scream of an owl, a tiger roar.
We lie and listen to the heartbeat in our chest.
And everyone thinks:
- Now just don’t leave.
У записи 5 лайков,
2 репостов,
379 просмотров.
2 репостов,
379 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Ирина Косторева
