Я люблю запах рынка. Горячих специй, шума, гомона, пестрых тряпок, будто бы в мире - нет больше места, кроме лиц таких разных, панамок, санок, босоножек, меда, колбас, прохлады от зеленой кинзы в еще свежих каплях. Мир живой и быстрый, очерченный без ограды, в гирляндах багульника, веников. Как из марли лед на холодной рыбе - красной, вишневой, белой. Пахнет бараниной, шаурмой, шашлыком и хлебом. Жизнь здесь так извечна и так нелепа, что может во всесильности посостязаться с небом. Тысячи лет на камнях, на песчаннике, на брусчатке, торговали люди мясом и разгружали фрукты, улыбались друг другу, обвешивали, братались, существовали спешно, сиюминутно. Существовали навечно. Мир на рынке остался прежним.
Пирожки. Соленая рыба. Травы.
Овощи, обувь. Корма, одежда. И те, что здесь веселы, те здесь всегда и правы. Рынки пахнут солнечным светом, свежестью, балагурством, воришками с повадками Алладина, зимой рынки пахнут сигаретами, звонким хрустом, летом - детством, что свершилось неумолимо, летом рынки пахнут сиренью, водой из шланга, сырыми поддонами, зверобоем и базиликом. И вот вселенная свои раздвигает рамки и вся жизнь и история разом творится, мигом. Люди спешат, смеются, ругаются, скалят зубы, жизнь поет свою песнь под запах зиры, кумина.
И под этот гомон, веселый, скандальный, грубый кажется, что бессмертие не так уж недостижимо.
Пирожки. Соленая рыба. Травы.
Овощи, обувь. Корма, одежда. И те, что здесь веселы, те здесь всегда и правы. Рынки пахнут солнечным светом, свежестью, балагурством, воришками с повадками Алладина, зимой рынки пахнут сигаретами, звонким хрустом, летом - детством, что свершилось неумолимо, летом рынки пахнут сиренью, водой из шланга, сырыми поддонами, зверобоем и базиликом. И вот вселенная свои раздвигает рамки и вся жизнь и история разом творится, мигом. Люди спешат, смеются, ругаются, скалят зубы, жизнь поет свою песнь под запах зиры, кумина.
И под этот гомон, веселый, скандальный, грубый кажется, что бессмертие не так уж недостижимо.
I love the smell of the market. There are no more places for hot spices, noise, hubbub, motley rags, as if in the world, except for faces of such different kinds, panamos, sledges, sandals, honey, sausages, coolness from green cilantro in still fresh drops. The world is lively and fast, outlined without a fence, in garlands of rosemary, brooms. Like gauze ice on cold fish - red, cherry, white. It smells of lamb, shawarma, barbecue and bread. Life here is so eternal and so absurd that it can compete with heaven in omnipotence. For thousands of years, on stones, on sandstone, on paving stones, people traded meat and unloaded fruits, smiled at each other, hung, fraternized, existed in a hurry, momentarily. Existed forever. The world in the market has remained the same.
Pies. Salty fish. Herbs.
Vegetables, shoes. Feed, clothes. And those here are cheerful, those here are always right. The markets smell of sunshine, freshness, juggling, thieves with Aladdin’s habits, in the winter markets smell of cigarettes, sonorous crunching, in the summer - childhood, which happened inexorably, in the summer markets smell of lilac, water from a hose, raw pallets, hypericum and basil. And now the universe is pushing its limits and all life and history are going on at once, in an instant. People hurry, laugh, swear, grin their teeth, life sings its song to the smell of zira, cumin.
And under this hubbub, funny, scandalous, rude, it seems that immortality is not so unattainable.
Pies. Salty fish. Herbs.
Vegetables, shoes. Feed, clothes. And those here are cheerful, those here are always right. The markets smell of sunshine, freshness, juggling, thieves with Aladdin’s habits, in the winter markets smell of cigarettes, sonorous crunching, in the summer - childhood, which happened inexorably, in the summer markets smell of lilac, water from a hose, raw pallets, hypericum and basil. And now the universe is pushing its limits and all life and history are going on at once, in an instant. People hurry, laugh, swear, grin their teeth, life sings its song to the smell of zira, cumin.
And under this hubbub, funny, scandalous, rude, it seems that immortality is not so unattainable.
У записи 3 лайков,
0 репостов,
131 просмотров.
0 репостов,
131 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Ирина Косторева
