Владимир Набоков. "На рассвете"
Я показывал твой смятый снимок
трем блудницам. Плыл кабак ночной.
Рассвело. Убогий город вымок
в бледном воздухе. Я шел домой.
Освещенное окно, где черный
человечек брился, помню; стон
первого трамвая; и просторный,
тронутый рассветом небосклон.
Боль моя лучи свои простерла,
в небеса невысохшие шла.
Голое переполнялось горло
судорогой битого стекла.
И окно погасло: кончил бриться.
День рабочий, бледный, впереди.
А в крови все голос твой струится:
"навсегда", сказала, "уходи".
И подумала; и где-то капал
кран; и повторила: "навсегда".
В обмороке, очень тихо, на пол
тихо соскользнула, как вода.
Берлин, 8. 2. 24.
Я показывал твой смятый снимок
трем блудницам. Плыл кабак ночной.
Рассвело. Убогий город вымок
в бледном воздухе. Я шел домой.
Освещенное окно, где черный
человечек брился, помню; стон
первого трамвая; и просторный,
тронутый рассветом небосклон.
Боль моя лучи свои простерла,
в небеса невысохшие шла.
Голое переполнялось горло
судорогой битого стекла.
И окно погасло: кончил бриться.
День рабочий, бледный, впереди.
А в крови все голос твой струится:
"навсегда", сказала, "уходи".
И подумала; и где-то капал
кран; и повторила: "навсегда".
В обмороке, очень тихо, на пол
тихо соскользнула, как вода.
Берлин, 8. 2. 24.
Vladimir Nabokov. "At dawn"
I showed your crumpled shot
three harlots. Swam the night tavern.
It is dawn. The wretched city is extinct
in the pale air. I was walking home.
Lighted window where black
man shaved, I remember; moan
the first tram; and spacious
touched by the dawn of the sky.
My pain spread its rays
went to heaven not dry.
Naked throat overflowing
cramp of broken glass.
And the window went out: finished shaving.
A working day, pale ahead.
And in the blood all your voice flows:
"forever," said, "go away."
And I thought; and dripping somewhere
crane; and repeated: "forever."
Fainted, very quiet, on the floor
quietly slipped like water.
Berlin, 8.2.24.
I showed your crumpled shot
three harlots. Swam the night tavern.
It is dawn. The wretched city is extinct
in the pale air. I was walking home.
Lighted window where black
man shaved, I remember; moan
the first tram; and spacious
touched by the dawn of the sky.
My pain spread its rays
went to heaven not dry.
Naked throat overflowing
cramp of broken glass.
And the window went out: finished shaving.
A working day, pale ahead.
And in the blood all your voice flows:
"forever," said, "go away."
And I thought; and dripping somewhere
crane; and repeated: "forever."
Fainted, very quiet, on the floor
quietly slipped like water.
Berlin, 8.2.24.
У записи 6 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Алексей Удальцов
