****
Он был их моложе на сколько-то дней и лет.
Он все рассчитал, расплатился за газ и свет,
Сходил напоследок в кино, пролистнул дневник,
И вынес из дома огромную кипу книг.
Вернувшись, налил обжигающе-крепкий чай,
(он так не хотел никого из них огорчать!
Прощание с телом, бессмысленный черный цвет)
Потом подтянулся и вылез на парапет.
Встревоженным ульем кипела внизу земля,
И билась от ветра небесная простыня,
И звезды дышали, казалось, ему в плечо,
И было не так уже больно и горячо.
Когда-то он думал, что дом, мол, дороговат,
Но все же платил, не хотел ничего менять:
Посуду укладывать, ездить по адресам...
А после... А после в тот город пришла весна.
И дни становились, как водится, все длинней.
А он с ней боялся остаться наедине.
Читал по ночам, не гасил в коридоре свет,
Ходил по друзьям, улыбался и был, как все.
И все это время он, в общем, почти не спал;
Порой закрывал глаза и считал до ста.
И теплые звезды приклеивались к окну,
И он повторял в эту бледную темноту:
"Послушай, Господь! Я ведь, в сущности, уже труп.
Не знаю, когда твои парни за мной придут,
Протянут квиток, Гавриил протрубит в трубу...
Придется все делать, Господи, самому.
Ты можешь сказать, что я слаб, не прошел пути -
А я не пойму, как добрался до тридцати.
И если мне что уготовано: ад ли, рай -
То ты разреши мне, Господи, выбирать!
И пусть я не волен тебе ничего вернуть,
Толкни меня, Господи, с неба - в обратный путь!
Чтоб снова и старый бьюик, и дождь в глаза -
И то, что когда-то не смог я сказать, сказать".
...
Он был их моложе на сколько-то дней и лет.
Он все рассчитал, расплатился за газ и свет,
Сходил напоследок в кино, пролистнул дневник,
И вынес из дома огромную кипу книг.
Вернувшись, налил обжигающе-крепкий чай,
(он так не хотел никого из них огорчать!
Прощание с телом, бессмысленный черный цвет)
Потом подтянулся и вылез на парапет.
Встревоженным ульем кипела внизу земля,
И билась от ветра небесная простыня,
И звезды дышали, казалось, ему в плечо,
И было не так уже больно и горячо.
Когда-то он думал, что дом, мол, дороговат,
Но все же платил, не хотел ничего менять:
Посуду укладывать, ездить по адресам...
А после... А после в тот город пришла весна.
И дни становились, как водится, все длинней.
А он с ней боялся остаться наедине.
Читал по ночам, не гасил в коридоре свет,
Ходил по друзьям, улыбался и был, как все.
И все это время он, в общем, почти не спал;
Порой закрывал глаза и считал до ста.
И теплые звезды приклеивались к окну,
И он повторял в эту бледную темноту:
"Послушай, Господь! Я ведь, в сущности, уже труп.
Не знаю, когда твои парни за мной придут,
Протянут квиток, Гавриил протрубит в трубу...
Придется все делать, Господи, самому.
Ты можешь сказать, что я слаб, не прошел пути -
А я не пойму, как добрался до тридцати.
И если мне что уготовано: ад ли, рай -
То ты разреши мне, Господи, выбирать!
И пусть я не волен тебе ничего вернуть,
Толкни меня, Господи, с неба - в обратный путь!
Чтоб снова и старый бьюик, и дождь в глаза -
И то, что когда-то не смог я сказать, сказать".
...
****
He was their few days and years younger.
He calculated everything, paid for gas and light,
I finally went to the movies, flipped through the diary,
And he brought out a huge pile of books from home.
When he returned, he poured scorching and strong tea,
(he didn’t want to upset any of them!
Farewell to the body, meaningless black color)
Then he pulled himself up and climbed out onto the parapet.
With a worried hive, the earth was boiling below
And the heavenly sheet beat from the wind,
And the stars seemed to breathe in his shoulder
And it was not so painful and hot.
Once he thought that the house, they say, is a little expensive,
But still paid, did not want to change anything:
Place the dishes, go to the addresses ...
And after ... And after that spring came to that city.
And the days became, as usual, longer.
And he was afraid to be alone with her.
I read at night, did not turn off the light in the corridor,
I went to friends, smiled and was like everyone else.
And all this time he, in general, almost did not sleep;
Sometimes he closed his eyes and counted to a hundred.
And the warm stars stuck to the window
And he repeated in this pale darkness:
“Listen, Lord! I’m, in fact, already a corpse.
I don't know when your guys will come for me
A receipt will be extended, Gabriel will blow a pipe ...
I have to do everything, Lord, myself.
You can say that I'm weak, I haven’t gone the way -
And I don’t understand how I got to thirty.
And if what is destined for me: hell, heaven
Then you allow me, Lord, to choose!
And may I not be free to return anything to you,
Push me, Lord, from heaven - on the way back!
So that again the old Buick and the rain in the eyes -
And what I once could not say, say. "
...
He was their few days and years younger.
He calculated everything, paid for gas and light,
I finally went to the movies, flipped through the diary,
And he brought out a huge pile of books from home.
When he returned, he poured scorching and strong tea,
(he didn’t want to upset any of them!
Farewell to the body, meaningless black color)
Then he pulled himself up and climbed out onto the parapet.
With a worried hive, the earth was boiling below
And the heavenly sheet beat from the wind,
And the stars seemed to breathe in his shoulder
And it was not so painful and hot.
Once he thought that the house, they say, is a little expensive,
But still paid, did not want to change anything:
Place the dishes, go to the addresses ...
And after ... And after that spring came to that city.
And the days became, as usual, longer.
And he was afraid to be alone with her.
I read at night, did not turn off the light in the corridor,
I went to friends, smiled and was like everyone else.
And all this time he, in general, almost did not sleep;
Sometimes he closed his eyes and counted to a hundred.
And the warm stars stuck to the window
And he repeated in this pale darkness:
“Listen, Lord! I’m, in fact, already a corpse.
I don't know when your guys will come for me
A receipt will be extended, Gabriel will blow a pipe ...
I have to do everything, Lord, myself.
You can say that I'm weak, I haven’t gone the way -
And I don’t understand how I got to thirty.
And if what is destined for me: hell, heaven
Then you allow me, Lord, to choose!
And may I not be free to return anything to you,
Push me, Lord, from heaven - on the way back!
So that again the old Buick and the rain in the eyes -
And what I once could not say, say. "
...
У записи 2 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Алина Ковалёва
![Стас Однолетков -=[strast]=-](https://sun9-39.userapi.com/s/v1/ig2/J28jPY6YbIhuG19pmQRHt0zthGMzZflDPEE_dzKvjZy1PIhYKT4icktB_72axK3iWnO6KfLnBaKYEGOXPlsxj6j6.jpg?size=200x200&quality=95&crop=233,82,817,817&ava=1 "Стас Однолетков -=[strast]=-")
