Вот как появился тропарь свт. Игнатию (Брянчанинову):
"Вечером того же дня (19 мая) я легла в постель: сна не было. Около полуночи, в полной тишине ночи, откуда-то издалека донеслись до слуха моего звуки дивной гармонии тысячи голосов. Все ближе и ближе становились звуки: начали отделяться ноты церковного пения ясно, наконец стали отчетливо звучать слова… И так полно было гармонии это пение, что невольно приковывалось к нему все внимание, вся жизнь… Мерно гудели густые басы, как гудит в Пасхальную ночь звон всех московских колоколов. И плавно сливался этот гул с мягкими, бархатными тенорами, с серебром рассыпавшимися альтами, и весь хор казался одним голосом — столько было в нем гармонии! И все яснее и яснее выделялись слова. Я отчетливо расслышала: «Архиереев Богодухновенное украшение, монашествующих славо и похвало». И вместе с тем для самой меня необъяснимым извещением, без слов, но совершенно ясно и понятно, сказалось внутреннему существу моему, что этим пением встречали епископа Игнатия в мире небесных духов. Невольный страх объял меня, и к тому же пришло на память, что Владыка учил не внимать подобным видениям и слышаниям, чтобы не подвергнуться прелести. Усиленно старалась я не слышать и не слушать, заключая все внимание в слова молитвы Иисусовой, но пение все продолжалось помимо меня, так что мне пришла мысль, не поют ли где на самом деле в окрестностях. Я встала с постели, подошла к окну, отворила его: все было тихо, на востоке занималась заря.
Утром проснувшись, к удивлению моему я припомнила не только напев, слышанный мною ночью, но и самые слова. Целый день, несмотря на множество случившихся житейских занятий, я находилась под необычайным впечатлением слышанного. Отрывочно, непоследовательно припоминались слова, хотя общая их связь ускользала от памяти. Вечером я была у всенощной: то была суббота — канун воскресения шестой недели по Пасхе: пели Пасхальный канон. Но ни эти песнопения, ни стройный хор Чудовских певчих не напоминали мне слышанного накануне: никакого сравнения не провести между тем и другим. Возвратившись домой, утомленная, усталая, я легла спать. Но сна опять не было, и лишь только что начал стихать городской шум, около полуночи, слуха моего снова коснулись знакомые звуки, только на этот раз они были ближе, четче, и слова врезывались в память мою с удивительной последовательностию. Медленно и звучно пел невидимый хор: «Православия поборниче, покаяния и молитвы делателю и учителю изрядный, архиереев Богодухновенное украшение, монашествующих славо и похвало: писаньми твоими вся ны уцеломудрил еси. Цевнице духовная, новый Златоусте: моли Слова Христа Бога, Его же носил еси в сердце твоем, — даровати нам прежде конца покаяние!» На этот раз, несмотря на то, что я усиленно творила молитву Иисусову, пение не рассеивало внимания, а еще как-то неизъяснимым образом и моя сердечная молитва сливалась в общую гармонию слышанного песнопения, и сердце живо ощущало и знало, что то была торжественная песнь, которой небожители радостно приветствовали преставльшегося от земли к небесным земного и небесного человека, епископа Игнатия. На третью ночь, с 21-го на 22 мая, повторилось тоже самое, при тех же самых ощущениях. Это троекратное повторение утвердило веру и не оставило никакого смущения, запечатлело в памяти и слова «тропаря», и тот напев, на который его пели, как бы давно знакомую молитву. Напев был сходен с напевом кондаков в акафистах. После мне сказывали, что это осьмый глас, когда я показала голосом, какой слышала напев"
"Вечером того же дня (19 мая) я легла в постель: сна не было. Около полуночи, в полной тишине ночи, откуда-то издалека донеслись до слуха моего звуки дивной гармонии тысячи голосов. Все ближе и ближе становились звуки: начали отделяться ноты церковного пения ясно, наконец стали отчетливо звучать слова… И так полно было гармонии это пение, что невольно приковывалось к нему все внимание, вся жизнь… Мерно гудели густые басы, как гудит в Пасхальную ночь звон всех московских колоколов. И плавно сливался этот гул с мягкими, бархатными тенорами, с серебром рассыпавшимися альтами, и весь хор казался одним голосом — столько было в нем гармонии! И все яснее и яснее выделялись слова. Я отчетливо расслышала: «Архиереев Богодухновенное украшение, монашествующих славо и похвало». И вместе с тем для самой меня необъяснимым извещением, без слов, но совершенно ясно и понятно, сказалось внутреннему существу моему, что этим пением встречали епископа Игнатия в мире небесных духов. Невольный страх объял меня, и к тому же пришло на память, что Владыка учил не внимать подобным видениям и слышаниям, чтобы не подвергнуться прелести. Усиленно старалась я не слышать и не слушать, заключая все внимание в слова молитвы Иисусовой, но пение все продолжалось помимо меня, так что мне пришла мысль, не поют ли где на самом деле в окрестностях. Я встала с постели, подошла к окну, отворила его: все было тихо, на востоке занималась заря.
Утром проснувшись, к удивлению моему я припомнила не только напев, слышанный мною ночью, но и самые слова. Целый день, несмотря на множество случившихся житейских занятий, я находилась под необычайным впечатлением слышанного. Отрывочно, непоследовательно припоминались слова, хотя общая их связь ускользала от памяти. Вечером я была у всенощной: то была суббота — канун воскресения шестой недели по Пасхе: пели Пасхальный канон. Но ни эти песнопения, ни стройный хор Чудовских певчих не напоминали мне слышанного накануне: никакого сравнения не провести между тем и другим. Возвратившись домой, утомленная, усталая, я легла спать. Но сна опять не было, и лишь только что начал стихать городской шум, около полуночи, слуха моего снова коснулись знакомые звуки, только на этот раз они были ближе, четче, и слова врезывались в память мою с удивительной последовательностию. Медленно и звучно пел невидимый хор: «Православия поборниче, покаяния и молитвы делателю и учителю изрядный, архиереев Богодухновенное украшение, монашествующих славо и похвало: писаньми твоими вся ны уцеломудрил еси. Цевнице духовная, новый Златоусте: моли Слова Христа Бога, Его же носил еси в сердце твоем, — даровати нам прежде конца покаяние!» На этот раз, несмотря на то, что я усиленно творила молитву Иисусову, пение не рассеивало внимания, а еще как-то неизъяснимым образом и моя сердечная молитва сливалась в общую гармонию слышанного песнопения, и сердце живо ощущало и знало, что то была торжественная песнь, которой небожители радостно приветствовали преставльшегося от земли к небесным земного и небесного человека, епископа Игнатия. На третью ночь, с 21-го на 22 мая, повторилось тоже самое, при тех же самых ощущениях. Это троекратное повторение утвердило веру и не оставило никакого смущения, запечатлело в памяти и слова «тропаря», и тот напев, на который его пели, как бы давно знакомую молитву. Напев был сходен с напевом кондаков в акафистах. После мне сказывали, что это осьмый глас, когда я показала голосом, какой слышала напев"
This is how troparion svt appeared. Ignatius (Brianchaninov):
“In the evening of the same day (May 19) I went to bed: there was no sleep. About midnight, in the complete silence of the night, from somewhere from far away I heard the sounds of wondrous harmony of a thousand voices from far away. My sounds became closer and closer: the notes began to separate. it was clear of church singing, at last the words began to sound distinctly ... And it was so full of harmony that it unwittingly attracted all his attention, his whole life ... Thick basses were buzzing as the ringing of all Moscow bells buzzed on Easter night. soft, velvet tenors, with sulfur rum in scattered violas, and the whole choir seemed to be in one voice - there was so much harmony in it! And the words stood out more and more clearly. I distinctly heard: "Bishops are an inspired ornament, monks glorify and praise." And at the same time for me inexplicable notice, without words, but it was very clear and understandable, it told my inner being that with this singing I met Bishop Ignatius in the world of heavenly spirits, involuntary fear gripped me, and it also came to my mind that Vladyka taught not to heed such visions and hearings, so that e undergo charms. I tried hard not to hear or listen, enclosing all the attention in the words of Jesus' prayer, but the singing continued all the time besides me, so I got the idea if they really were singing somewhere around. I got out of bed, went to the window, opened it: everything was quiet, the dawn was in the east.
When I woke up in the morning, to my surprise, I remembered not only the tune I heard at night, but also the very words. The whole day, despite the many everyday activities that happened, I was impressed by what I heard. Words were recalled fragmentarily, inconsistently, although their general connection eluded memory. In the evening I was at the Vespers: it was Saturday - the eve of the resurrection of the sixth week after Easter: they sang the Easter canon. But neither these chants, nor the slender choir of the Miracle singers reminded me of what I heard the day before: no comparison can be made between the one and the other. Returning home, tired, tired, I went to bed. But there was no sleep again, and the city noise had just begun to subside, at about midnight, familiar sounds touched my ears again, only this time they were closer, clearer, and the words cut into my memory with an amazing sequence. Slowly and loudly, an invisible choir sang: “Orthodoxy is a champion, repentance and prayer to the laborer and teacher, hefty, bishops, God-given decoration, monks glorify and praise: with all your writings, we were all wise. Spiritual nun, new Chrysostom: pray for the Word of Christ God, if He bore it in your heart - grant us repentance before the end! ” This time, despite the fact that I prayed intensely to Jesus, the singing did not scatter attention, and in some inexplicable way, and my heartfelt prayer merged into the general harmony of the heard chant, and my heart vividly felt and knew that it was a solemn song , to whom the celestials joyfully welcomed the bishop Ignatius, who had died from the earth to heavenly earthly and heavenly man. On the third night, from May 21st to May 22nd, the same thing repeated, with the same sensations. This threefold repetition affirmed the faith and did not leave any embarrassment, imprinted in memory the words "troparia", and the chant on which he was sung, as if a long familiar prayer. The chorus was similar to that of the kondaks in akathists. After they said to me that this is the eighth voice when I showed in my voice what I heard the tune "
“In the evening of the same day (May 19) I went to bed: there was no sleep. About midnight, in the complete silence of the night, from somewhere from far away I heard the sounds of wondrous harmony of a thousand voices from far away. My sounds became closer and closer: the notes began to separate. it was clear of church singing, at last the words began to sound distinctly ... And it was so full of harmony that it unwittingly attracted all his attention, his whole life ... Thick basses were buzzing as the ringing of all Moscow bells buzzed on Easter night. soft, velvet tenors, with sulfur rum in scattered violas, and the whole choir seemed to be in one voice - there was so much harmony in it! And the words stood out more and more clearly. I distinctly heard: "Bishops are an inspired ornament, monks glorify and praise." And at the same time for me inexplicable notice, without words, but it was very clear and understandable, it told my inner being that with this singing I met Bishop Ignatius in the world of heavenly spirits, involuntary fear gripped me, and it also came to my mind that Vladyka taught not to heed such visions and hearings, so that e undergo charms. I tried hard not to hear or listen, enclosing all the attention in the words of Jesus' prayer, but the singing continued all the time besides me, so I got the idea if they really were singing somewhere around. I got out of bed, went to the window, opened it: everything was quiet, the dawn was in the east.
When I woke up in the morning, to my surprise, I remembered not only the tune I heard at night, but also the very words. The whole day, despite the many everyday activities that happened, I was impressed by what I heard. Words were recalled fragmentarily, inconsistently, although their general connection eluded memory. In the evening I was at the Vespers: it was Saturday - the eve of the resurrection of the sixth week after Easter: they sang the Easter canon. But neither these chants, nor the slender choir of the Miracle singers reminded me of what I heard the day before: no comparison can be made between the one and the other. Returning home, tired, tired, I went to bed. But there was no sleep again, and the city noise had just begun to subside, at about midnight, familiar sounds touched my ears again, only this time they were closer, clearer, and the words cut into my memory with an amazing sequence. Slowly and loudly, an invisible choir sang: “Orthodoxy is a champion, repentance and prayer to the laborer and teacher, hefty, bishops, God-given decoration, monks glorify and praise: with all your writings, we were all wise. Spiritual nun, new Chrysostom: pray for the Word of Christ God, if He bore it in your heart - grant us repentance before the end! ” This time, despite the fact that I prayed intensely to Jesus, the singing did not scatter attention, and in some inexplicable way, and my heartfelt prayer merged into the general harmony of the heard chant, and my heart vividly felt and knew that it was a solemn song , to whom the celestials joyfully welcomed the bishop Ignatius, who had died from the earth to heavenly earthly and heavenly man. On the third night, from May 21st to May 22nd, the same thing repeated, with the same sensations. This threefold repetition affirmed the faith and did not leave any embarrassment, imprinted in memory the words "troparia", and the chant on which he was sung, as if a long familiar prayer. The chorus was similar to that of the kondaks in akathists. After they said to me that this is the eighth voice when I showed in my voice what I heard the tune "
У записи 1 лайков,
1 репостов.
1 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Виктор Петров