Выдержки из несуществующего гватемальского дневника
.
День 16-й.
.
Одним из первых слов, выученных мною, стало слово «чапеар» (исп. гв. chapear). Точный перевод мне неизвестен, но местные жители, и мы вслед за ними, используют его в значении «расчищать сельву». Пускать в ход мачете приходится на тех участках, где мы собираемся проводить археологические исследования, или тех, что подготавливаются для топографической съемки. Мы также расчищаем джунгли, «открывая» заброшенные дороги чиклерос и рубщиков дерева – нередко единственные дороги, по которым возможно добраться до руин городов и селений древних майя. При «расчистке» крупные многолетние деревья (рамон, пимьента, сапоте) остаются нетронутыми. Вся прочая растительность идет под нож.
За исключением шáте.
Этот высокий куст, имеющий длинный стебель и большие продолговатые листья, сиротливо возвышается над горами поверженных в ходе «расчистки» пальм, небольших деревец и прочего кустарника. Если же нетронутый куст все же мешает проведению намеченных работ, он выкапывается с корнем и бережно пересаживается на новое место. Однажды он будет срублен, но совсем в иных целях.
– … 15 пальмит шате уходят за один и шесть кецаля. Это если листья большие. Их мы называем «супер».
Адониас сидит на краю раскопа, курит и меланхолично, с печальной улыбкой на лице, наблюдает за тем, как Хулио раз за разом вгоняет свою небольшую кирку в землю. Затягивается и продолжает:
– Те, что с листьями обычного размера, как вот эти, - нежно берет в руку лист распустившегося рядом куста, - идут за один и четыре кецаля. Их мы называем «регулар». Лет двенадцать назад за связку из 30 пальмит давали два кецаля. Но тогда было неважно, поедено ли растение насекомыми, болеет ли. 30 пальмит – два кецаля. А сейчас хоть одна коричневая полосочка на листе – и уже не примут. Этим мы и занимаемся круглый год – рубим шате. Раньше он рос повсюду, а теперь во многих районах Петена не встречается вообще, - Адониас вновь затягивается, а мне вспоминается рассказ живущего в Вашактуне Висенте о том, что ему в поисках заветного куста приходится углублятья в джунгли на расстояние, по меньшей мере, двух часов езды на мотоцикле.
В словаре петенских гватемальтеков существует специальное слово «шатеар» (исп. гв. xatear), означающее сбор шате. В Вашактуне в этот процесс вовлечена добрая половина мужского населения. Неудивительно, что самое большое здание в Вашактуне – это склад шате. Каждый житель деревни, имеющий лицензию рубщика шате, имеет свою здесь свою ячейку – резервуар с водой для хранения собранных растений. Два раза в неделю в Вашактун из столицы приезжает специальный человек, чтобы забрать имеющиеся на складе пальмиты и доставить их в Сьюдад-де-Гватемала, откуда они будут переправлены в Соединенные Штаты. Именно Соединенные Штаты на протяжении многих и многих лет – главный и единственный импортер листьев шате.
Такая история.
А напоследок загадка: как вы думаете, чему обязана своим цветом долларовая банкнота?
Хотя, возможно, это просто слухи.
.
День 42-й.
.
Гистоплазмоз – грибковое заболевание, преимущественно легочное и, при отсутствии должного лечения, крайне опасное. Согласно Википедии, заболевание может развиться вследствие вдыхания спор с почвы или гуано – разложившихся естественным образом остатков помёта морских птиц и летучих мышей.
Знаю я теперь.
Но в тот момент это стало для меня подлинным откровением.
– Как себя чувствуешь? На твоем месте я бы была осторожна с пещерами и сакео, в которых спят летучие мыши. И нужно обязательно как можно чаще выходить на свежий воздух. Ты знаешь о гистоплазмозе? Это очень опасная болезнь – и достаточно фатальная, - сказала Вероника.
– И сейчас как раз сезон, - сказал Томаш.
– О, ну, вы уж слишком не драматизируйте! Да, существует вероятность заболеть, но это еще неточно. Да и, если летучих мышей там нет, тогда совсем ничего страшного, - сказала Татьяна.
– И вероятность минимальна, если не вступать в контакт с их испражнениями, - сказал Напис.
Проблема заключалась в том, что в этом сакео («грабительском туннеле»), фотографируя и рисуя разграбленную гробницу, я провел не меньше часа. Безвылазно. В компании, по меньшей мере, двадцати летучих мышей, в чью опочивальню площадью с десяток квадратных метров я имел наглость бесцеремонно явиться. Разумеется, здесь же летучие сквоттеры и испражнялись, чему свидетелями были практически все мои органы чувств.
В итоге обошлось. Но в Москве проверюсь.
Мораль истории придумать не могу. Предупрежден – значит, вооружен? Незнание не освобождает от ответственности? Не могу, в общем.
Хотя.
Чаще выбирайтесь на свежий воздух.
.
День 44-й.
.
Приехавшие навестить нас на Севере гости из Вашактуна только скрылись из виду. Отпускаю Хулио и Адониаса, а сам решаю чуть задержаться, чтобы сделать фотографии раскопа при удачном вечернем свете.
Беру в руки камеру и настраиваю выдержку – благодаря этому счастливому случаю мне и удастся его сфотографировать.
Ленивой трусцой с добычей в зубах мой вечерний гость пересекает центральную площадь Петналя в двух десятках метров от меня. Я оборачиваюсь на звук ломающихся веток, несколько секунд разглядываю зверя, а потом делаю две-три фотографии. Он слышит щелчок затвора и останавливается, уставившись на меня. Я тоже перестаю фотографировать и, уставившись на него, опускаю фотоаппарат. Так мы, уставившись друг на друга, проводим следующие мгновения. «Долгий взгляд короткой встречи», словом. Я пытаюсь понять, кто передо мной. Он, наверняка, делает то же самое.
А потом я опомнюсь и сделаю еще несколько фотографий, по которым койот будет опознан как койот.
И в этот раз щелчок фотокамеры возымеет иной эффект – виляя пушистым хвостом, мой новый знакомец скроется за зарослями.
А я продолжу фотографировать раскоп при удачном вечернем свете.
.
День 48-й.
.
– Они не поймут, - отрезает Тибор и ставит стакан.
Кубо разливает остатки пятилетнего и достает следующую бутылку.
На веранду базы Вашактунского проекта в Эль-Ремате наползают сумерки. Озеро Петен-Ица дает о себе знать легким бризом, который, впрочем, не слишком спасает от чудовищной жары и влажности.
Тибор говорит о том, что им – близким, друзьям, коллегам – не понять нас. Мы можем рассказывать; они могут проникаться; но понять – не поймут. Это совсем другой мир, говорит Тибор, другая реальность, другой образ жизни.
– Ведь, серьезно, я запросто мог несколько раз погибнуть за последние дни, - продолжает он. - В Эль-Манантиале барба появилась в нескольких сантиметрах от моей руки. В Петнале скорпион заполз мне под спальник. А потом, когда я делал фотограметрию сакео Милана, огромный камень, сорвавшийся с вершины пирамиды, упал в нескольких шагах от меня. Это можно превратить в красивый, интригующий рассказ, но кто сможет оценить реальность подстерегающих нас здесь опасностей, кроме нас самих.
Злоключения Тибора уже стали притчей во языцех и породили множество шуток о его особых отношениях с фортуной. Впрочем, мне не кажется, что эти происшествия свидетельствуют о фатальном невезении. В какой-то степени даже наоборот. Непоправимое могло случиться, но не случилось.
Озвучиваю свою мысль. Тибор соглашается.
Начинается дождь.
Кубо разливает по стаканам пятилетний и достает следующую бутылку.
.
День 55-й.
.
– Мы едем смотреть новый монумент, - Милан с мачете в руках появляется на пороге лаборатории. – Ты эпиграфист. Хочу, чтобы ты поехал с нами.
– Когда?
– Нужно ехать сейчас. Всю неделю пытались договориться с проводником о времени. И вот, наконец.
Через минуту экспедиционная Тойота уже поднимает пыль с вашактунских дорог.
Проводник – преклонного возраста чапин (самоназвание гватемальтеков) с иссушенным солнцем лицом – не вполне трезв. Говорит, до места полчаса. Значит, монумент где-то в окрестностях Вашактуна. И вряд ли на своем прежнем месте – вероятно, был спрятан для несостоявшейся в итоге продажи на черном рынке. Доезжаем до царского дворца Вашактуна; дальше пешком по узеньким тропкам. 15 минут спустя стоим посреди руин внушительной жилой группы.
Пришли, говорит старик.
А стела где, спрашиваем.
Да вы только посмотрите, какие руины красивые – и никому неизвестные, отвечает проводник.
Как же неизвестные, удивляется Милан: и деревья вокруг попилены, и туннели грабительские в каждом здании. Да и от дворца всего несколько сотен метров.
Нет, отвечает, пошатываясь, практически никто не знает об этом месте. Смотрите, какие красивые пирамиды, думаю, вам нужно копать здесь.
Стела-то где, вновь вопрошает Милан.
Проводник издает смешок. Да я с вами просто играл, отвечает, прищурившись, нет стелы. Но к руинам-то вас привел – и, гляньте, какие они красивые!
Уговор был такой – с вас стела, с нас вознаграждение, говорит Милан. Уверен, что эта группа есть на наших планах памятника, добавляет, и, глядя на меня, сокрушенно качает головой.
Взгляд проводника тускнеет. Очевидно, он не ожидал, что заморские археологи окажутся столь невосприимчивыми к красотам трех разграбленных и покрытых кустарником холмов – некогда домов жителей древнего Вашактуна.
Возвращаемся к машине в тишине. Престарелый пропойца получает от Милана несколько монет на пиво в качестве компенсации «за беспокойство». Заметно оживляется и говорит, что до дома дойдет пешком.
По пути назад Милан заводит разговор о специфике работы с информаторами:
– Увы, алкоголь на всех действует по-разному. Некоторые выбалтывают все свои – и чужие – секреты, а у некоторых фантазия разыгрывается. И никогда не знаешь, с кем имеешь дело, с первыми или со вторыми. Другая сложность в том, что некоторых информаторов очень непросто разыскать, а у нас на это есть всего два месяца. Другие хотят половину вознаграждения вперед. А некоторые говорят – отвести к месту, где спрятана иероглифическая стела, могу, но о том, где она хранится, знают четыре человека, и все четыре хотят быть в доле. Но проверять нужно любую информацию. Даже она окажется правдивой в одном случае из десяти – этого того стоит.
– Стало быть, в следующий раз. Ojalá, - говорю я.
– Ojalá, - отвечает Милан, - Ojalá.
.
День 16-й.
.
Одним из первых слов, выученных мною, стало слово «чапеар» (исп. гв. chapear). Точный перевод мне неизвестен, но местные жители, и мы вслед за ними, используют его в значении «расчищать сельву». Пускать в ход мачете приходится на тех участках, где мы собираемся проводить археологические исследования, или тех, что подготавливаются для топографической съемки. Мы также расчищаем джунгли, «открывая» заброшенные дороги чиклерос и рубщиков дерева – нередко единственные дороги, по которым возможно добраться до руин городов и селений древних майя. При «расчистке» крупные многолетние деревья (рамон, пимьента, сапоте) остаются нетронутыми. Вся прочая растительность идет под нож.
За исключением шáте.
Этот высокий куст, имеющий длинный стебель и большие продолговатые листья, сиротливо возвышается над горами поверженных в ходе «расчистки» пальм, небольших деревец и прочего кустарника. Если же нетронутый куст все же мешает проведению намеченных работ, он выкапывается с корнем и бережно пересаживается на новое место. Однажды он будет срублен, но совсем в иных целях.
– … 15 пальмит шате уходят за один и шесть кецаля. Это если листья большие. Их мы называем «супер».
Адониас сидит на краю раскопа, курит и меланхолично, с печальной улыбкой на лице, наблюдает за тем, как Хулио раз за разом вгоняет свою небольшую кирку в землю. Затягивается и продолжает:
– Те, что с листьями обычного размера, как вот эти, - нежно берет в руку лист распустившегося рядом куста, - идут за один и четыре кецаля. Их мы называем «регулар». Лет двенадцать назад за связку из 30 пальмит давали два кецаля. Но тогда было неважно, поедено ли растение насекомыми, болеет ли. 30 пальмит – два кецаля. А сейчас хоть одна коричневая полосочка на листе – и уже не примут. Этим мы и занимаемся круглый год – рубим шате. Раньше он рос повсюду, а теперь во многих районах Петена не встречается вообще, - Адониас вновь затягивается, а мне вспоминается рассказ живущего в Вашактуне Висенте о том, что ему в поисках заветного куста приходится углублятья в джунгли на расстояние, по меньшей мере, двух часов езды на мотоцикле.
В словаре петенских гватемальтеков существует специальное слово «шатеар» (исп. гв. xatear), означающее сбор шате. В Вашактуне в этот процесс вовлечена добрая половина мужского населения. Неудивительно, что самое большое здание в Вашактуне – это склад шате. Каждый житель деревни, имеющий лицензию рубщика шате, имеет свою здесь свою ячейку – резервуар с водой для хранения собранных растений. Два раза в неделю в Вашактун из столицы приезжает специальный человек, чтобы забрать имеющиеся на складе пальмиты и доставить их в Сьюдад-де-Гватемала, откуда они будут переправлены в Соединенные Штаты. Именно Соединенные Штаты на протяжении многих и многих лет – главный и единственный импортер листьев шате.
Такая история.
А напоследок загадка: как вы думаете, чему обязана своим цветом долларовая банкнота?
Хотя, возможно, это просто слухи.
.
День 42-й.
.
Гистоплазмоз – грибковое заболевание, преимущественно легочное и, при отсутствии должного лечения, крайне опасное. Согласно Википедии, заболевание может развиться вследствие вдыхания спор с почвы или гуано – разложившихся естественным образом остатков помёта морских птиц и летучих мышей.
Знаю я теперь.
Но в тот момент это стало для меня подлинным откровением.
– Как себя чувствуешь? На твоем месте я бы была осторожна с пещерами и сакео, в которых спят летучие мыши. И нужно обязательно как можно чаще выходить на свежий воздух. Ты знаешь о гистоплазмозе? Это очень опасная болезнь – и достаточно фатальная, - сказала Вероника.
– И сейчас как раз сезон, - сказал Томаш.
– О, ну, вы уж слишком не драматизируйте! Да, существует вероятность заболеть, но это еще неточно. Да и, если летучих мышей там нет, тогда совсем ничего страшного, - сказала Татьяна.
– И вероятность минимальна, если не вступать в контакт с их испражнениями, - сказал Напис.
Проблема заключалась в том, что в этом сакео («грабительском туннеле»), фотографируя и рисуя разграбленную гробницу, я провел не меньше часа. Безвылазно. В компании, по меньшей мере, двадцати летучих мышей, в чью опочивальню площадью с десяток квадратных метров я имел наглость бесцеремонно явиться. Разумеется, здесь же летучие сквоттеры и испражнялись, чему свидетелями были практически все мои органы чувств.
В итоге обошлось. Но в Москве проверюсь.
Мораль истории придумать не могу. Предупрежден – значит, вооружен? Незнание не освобождает от ответственности? Не могу, в общем.
Хотя.
Чаще выбирайтесь на свежий воздух.
.
День 44-й.
.
Приехавшие навестить нас на Севере гости из Вашактуна только скрылись из виду. Отпускаю Хулио и Адониаса, а сам решаю чуть задержаться, чтобы сделать фотографии раскопа при удачном вечернем свете.
Беру в руки камеру и настраиваю выдержку – благодаря этому счастливому случаю мне и удастся его сфотографировать.
Ленивой трусцой с добычей в зубах мой вечерний гость пересекает центральную площадь Петналя в двух десятках метров от меня. Я оборачиваюсь на звук ломающихся веток, несколько секунд разглядываю зверя, а потом делаю две-три фотографии. Он слышит щелчок затвора и останавливается, уставившись на меня. Я тоже перестаю фотографировать и, уставившись на него, опускаю фотоаппарат. Так мы, уставившись друг на друга, проводим следующие мгновения. «Долгий взгляд короткой встречи», словом. Я пытаюсь понять, кто передо мной. Он, наверняка, делает то же самое.
А потом я опомнюсь и сделаю еще несколько фотографий, по которым койот будет опознан как койот.
И в этот раз щелчок фотокамеры возымеет иной эффект – виляя пушистым хвостом, мой новый знакомец скроется за зарослями.
А я продолжу фотографировать раскоп при удачном вечернем свете.
.
День 48-й.
.
– Они не поймут, - отрезает Тибор и ставит стакан.
Кубо разливает остатки пятилетнего и достает следующую бутылку.
На веранду базы Вашактунского проекта в Эль-Ремате наползают сумерки. Озеро Петен-Ица дает о себе знать легким бризом, который, впрочем, не слишком спасает от чудовищной жары и влажности.
Тибор говорит о том, что им – близким, друзьям, коллегам – не понять нас. Мы можем рассказывать; они могут проникаться; но понять – не поймут. Это совсем другой мир, говорит Тибор, другая реальность, другой образ жизни.
– Ведь, серьезно, я запросто мог несколько раз погибнуть за последние дни, - продолжает он. - В Эль-Манантиале барба появилась в нескольких сантиметрах от моей руки. В Петнале скорпион заполз мне под спальник. А потом, когда я делал фотограметрию сакео Милана, огромный камень, сорвавшийся с вершины пирамиды, упал в нескольких шагах от меня. Это можно превратить в красивый, интригующий рассказ, но кто сможет оценить реальность подстерегающих нас здесь опасностей, кроме нас самих.
Злоключения Тибора уже стали притчей во языцех и породили множество шуток о его особых отношениях с фортуной. Впрочем, мне не кажется, что эти происшествия свидетельствуют о фатальном невезении. В какой-то степени даже наоборот. Непоправимое могло случиться, но не случилось.
Озвучиваю свою мысль. Тибор соглашается.
Начинается дождь.
Кубо разливает по стаканам пятилетний и достает следующую бутылку.
.
День 55-й.
.
– Мы едем смотреть новый монумент, - Милан с мачете в руках появляется на пороге лаборатории. – Ты эпиграфист. Хочу, чтобы ты поехал с нами.
– Когда?
– Нужно ехать сейчас. Всю неделю пытались договориться с проводником о времени. И вот, наконец.
Через минуту экспедиционная Тойота уже поднимает пыль с вашактунских дорог.
Проводник – преклонного возраста чапин (самоназвание гватемальтеков) с иссушенным солнцем лицом – не вполне трезв. Говорит, до места полчаса. Значит, монумент где-то в окрестностях Вашактуна. И вряд ли на своем прежнем месте – вероятно, был спрятан для несостоявшейся в итоге продажи на черном рынке. Доезжаем до царского дворца Вашактуна; дальше пешком по узеньким тропкам. 15 минут спустя стоим посреди руин внушительной жилой группы.
Пришли, говорит старик.
А стела где, спрашиваем.
Да вы только посмотрите, какие руины красивые – и никому неизвестные, отвечает проводник.
Как же неизвестные, удивляется Милан: и деревья вокруг попилены, и туннели грабительские в каждом здании. Да и от дворца всего несколько сотен метров.
Нет, отвечает, пошатываясь, практически никто не знает об этом месте. Смотрите, какие красивые пирамиды, думаю, вам нужно копать здесь.
Стела-то где, вновь вопрошает Милан.
Проводник издает смешок. Да я с вами просто играл, отвечает, прищурившись, нет стелы. Но к руинам-то вас привел – и, гляньте, какие они красивые!
Уговор был такой – с вас стела, с нас вознаграждение, говорит Милан. Уверен, что эта группа есть на наших планах памятника, добавляет, и, глядя на меня, сокрушенно качает головой.
Взгляд проводника тускнеет. Очевидно, он не ожидал, что заморские археологи окажутся столь невосприимчивыми к красотам трех разграбленных и покрытых кустарником холмов – некогда домов жителей древнего Вашактуна.
Возвращаемся к машине в тишине. Престарелый пропойца получает от Милана несколько монет на пиво в качестве компенсации «за беспокойство». Заметно оживляется и говорит, что до дома дойдет пешком.
По пути назад Милан заводит разговор о специфике работы с информаторами:
– Увы, алкоголь на всех действует по-разному. Некоторые выбалтывают все свои – и чужие – секреты, а у некоторых фантазия разыгрывается. И никогда не знаешь, с кем имеешь дело, с первыми или со вторыми. Другая сложность в том, что некоторых информаторов очень непросто разыскать, а у нас на это есть всего два месяца. Другие хотят половину вознаграждения вперед. А некоторые говорят – отвести к месту, где спрятана иероглифическая стела, могу, но о том, где она хранится, знают четыре человека, и все четыре хотят быть в доле. Но проверять нужно любую информацию. Даже она окажется правдивой в одном случае из десяти – этого того стоит.
– Стало быть, в следующий раз. Ojalá, - говорю я.
– Ojalá, - отвечает Милан, - Ojalá.
Excerpts from the nonexistent Guatemalan diary
.
Day 16
.
One of the first words I learned was the word "chapar" (Spanish: chapear). I don’t know the exact translation, but the locals, and we follow them, use it in the meaning of “clearing the selva”. The machete should be used in those areas where we are going to conduct archaeological research, or those that are being prepared for topographic surveys. We also clear the jungle by “discovering” the abandoned roads of the Chikleros and the woodcutters - often the only roads by which it is possible to reach the ruins of the cities and villages of ancient Mayans. When “clearing” large perennial trees (ramon, pimenta, sapote) remain intact. All other vegetation goes under the knife.
Except for the sháte.
This tall bush with a long stem and large oblong leaves lonely rises above the mountains of the defeated during the "clearing" of palm trees, small trees and other shrubs. If the untouched bush nevertheless interferes with the planned work, he digs out with the root and carefully transplanted to a new place. One day it will be cut down, but for completely different purposes.
- ... 15 palmit shate go for one and six quetzals. This is if the leaves are large. We call them "super."
Adonias sits on the edge of the excavation site, smokes and melancholy, with a sad smile on his face, watches as Julio repeatedly drives his little pickaxe into the ground. Tightens and continues:
“Those with ordinary-sized leaves, like these,” gently picks up a leaf of a bush that has blossomed nearby, “follow one and four quetzals.” We call them "regular." About twelve years ago, two quetzal were given for a bunch of 30 palmites. But then it did not matter if the plant was eaten by insects, whether it was sick. 30 palmites - two quetzals. And now at least one brown stripe on the sheet - and will not be accepted. This is what we do all year round - chop the chateau. He used to grow everywhere, but now he’s not found in many areas of Pétain at all - Adonias is again delayed, and I recall the story of Vicente living in Vashaktuna that he has to go deep into the jungle at least two hours in search of the treasured bush riding a motorcycle.
In the dictionary of Petén Guatemaltecs there is a special word “châtear” (Spanish: Guatem xatear), meaning collection of châtea. In Vashaktun, a good half of the male population is involved in this process. Unsurprisingly, the largest building in Vashaktun is a chatroom warehouse. Each resident of the village, who has a license of a chateau cutter, has his own cell here - a water tank for storing collected plants. Twice a week, a special person comes to Vashaktun from the capital to pick up the palmites available at the warehouse and deliver them to Ciudad de Guatemala, from where they will be transported to the United States. It is the United States for many, many years - the main and only importer of chateau leaves.
Such a story.
And finally, a riddle: what do you think the dollar bill owes its color to?
Although, perhaps, these are just rumors.
.
Day 42
.
Histoplasmosis is a fungal disease, mainly pulmonary and, in the absence of proper treatment, extremely dangerous. According to Wikipedia, the disease can develop as a result of inhalation of spores from the soil or guano - naturally decomposed litter from seabirds and bats.
I know now.
But at that moment it became a real revelation for me.
- How are you feeling? If I were you, I would be careful with caves and sakeo, in which bats sleep. And you must always go out into the fresh air as often as possible. Do you know about histoplasmosis? This is a very dangerous disease - and quite fatal, ”Veronica said.
“And now is the season,” said Tomas.
“Oh, well, you don’t dramatize too much!” Yes, there is a chance of getting sick, but this is still inaccurate. And if there are no bats there, then there’s nothing to worry about at all, ”Tatyana said.
“And the likelihood is minimal if you don't come in contact with their bowel movements,” wrote Writ.
The problem was that in this sakeo (“predatory tunnel”), I took at least an hour to photograph and paint the looted tomb. It is safe. In the company of at least twenty bats, in whose bedchamber with an area of ten square meters I had the audacity to appear unceremoniously. Of course, here the flying squatters defecated, which was witnessed by almost all of my senses.
In the end, nothing happened. But in Moscow I’ll check it out.
I can’t think of a moral of history. Forewarned is forearmed? Ignorance is not an excuse? I can’t, in general.
Though.
Get out into the fresh air more often.
.
Day 44
.
The guests from Vashaktun who came to visit us in the North only disappeared from sight. I am letting go of Julio and Adonias, and I myself decide to linger a bit to take photos of the excavation in the good evening light.
I pick up the camera and adjust the shutter speed - thanks to this happy occasion I will be able to photograph it.
Lazy jogging with booty in my teeth my evening guest crosses
.
Day 16
.
One of the first words I learned was the word "chapar" (Spanish: chapear). I don’t know the exact translation, but the locals, and we follow them, use it in the meaning of “clearing the selva”. The machete should be used in those areas where we are going to conduct archaeological research, or those that are being prepared for topographic surveys. We also clear the jungle by “discovering” the abandoned roads of the Chikleros and the woodcutters - often the only roads by which it is possible to reach the ruins of the cities and villages of ancient Mayans. When “clearing” large perennial trees (ramon, pimenta, sapote) remain intact. All other vegetation goes under the knife.
Except for the sháte.
This tall bush with a long stem and large oblong leaves lonely rises above the mountains of the defeated during the "clearing" of palm trees, small trees and other shrubs. If the untouched bush nevertheless interferes with the planned work, he digs out with the root and carefully transplanted to a new place. One day it will be cut down, but for completely different purposes.
- ... 15 palmit shate go for one and six quetzals. This is if the leaves are large. We call them "super."
Adonias sits on the edge of the excavation site, smokes and melancholy, with a sad smile on his face, watches as Julio repeatedly drives his little pickaxe into the ground. Tightens and continues:
“Those with ordinary-sized leaves, like these,” gently picks up a leaf of a bush that has blossomed nearby, “follow one and four quetzals.” We call them "regular." About twelve years ago, two quetzal were given for a bunch of 30 palmites. But then it did not matter if the plant was eaten by insects, whether it was sick. 30 palmites - two quetzals. And now at least one brown stripe on the sheet - and will not be accepted. This is what we do all year round - chop the chateau. He used to grow everywhere, but now he’s not found in many areas of Pétain at all - Adonias is again delayed, and I recall the story of Vicente living in Vashaktuna that he has to go deep into the jungle at least two hours in search of the treasured bush riding a motorcycle.
In the dictionary of Petén Guatemaltecs there is a special word “châtear” (Spanish: Guatem xatear), meaning collection of châtea. In Vashaktun, a good half of the male population is involved in this process. Unsurprisingly, the largest building in Vashaktun is a chatroom warehouse. Each resident of the village, who has a license of a chateau cutter, has his own cell here - a water tank for storing collected plants. Twice a week, a special person comes to Vashaktun from the capital to pick up the palmites available at the warehouse and deliver them to Ciudad de Guatemala, from where they will be transported to the United States. It is the United States for many, many years - the main and only importer of chateau leaves.
Such a story.
And finally, a riddle: what do you think the dollar bill owes its color to?
Although, perhaps, these are just rumors.
.
Day 42
.
Histoplasmosis is a fungal disease, mainly pulmonary and, in the absence of proper treatment, extremely dangerous. According to Wikipedia, the disease can develop as a result of inhalation of spores from the soil or guano - naturally decomposed litter from seabirds and bats.
I know now.
But at that moment it became a real revelation for me.
- How are you feeling? If I were you, I would be careful with caves and sakeo, in which bats sleep. And you must always go out into the fresh air as often as possible. Do you know about histoplasmosis? This is a very dangerous disease - and quite fatal, ”Veronica said.
“And now is the season,” said Tomas.
“Oh, well, you don’t dramatize too much!” Yes, there is a chance of getting sick, but this is still inaccurate. And if there are no bats there, then there’s nothing to worry about at all, ”Tatyana said.
“And the likelihood is minimal if you don't come in contact with their bowel movements,” wrote Writ.
The problem was that in this sakeo (“predatory tunnel”), I took at least an hour to photograph and paint the looted tomb. It is safe. In the company of at least twenty bats, in whose bedchamber with an area of ten square meters I had the audacity to appear unceremoniously. Of course, here the flying squatters defecated, which was witnessed by almost all of my senses.
In the end, nothing happened. But in Moscow I’ll check it out.
I can’t think of a moral of history. Forewarned is forearmed? Ignorance is not an excuse? I can’t, in general.
Though.
Get out into the fresh air more often.
.
Day 44
.
The guests from Vashaktun who came to visit us in the North only disappeared from sight. I am letting go of Julio and Adonias, and I myself decide to linger a bit to take photos of the excavation in the good evening light.
I pick up the camera and adjust the shutter speed - thanks to this happy occasion I will be able to photograph it.
Lazy jogging with booty in my teeth my evening guest crosses
У записи 16 лайков,
1 репостов.
1 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Иван Савченко
