В последний период переговоров главным козырем в руках Кюльмана и Чернина явилось самостоятельное и враждебное Москве выступление киевской Рады. Ее вожди представляли собою украинскую разновидность керенщины. Они мало чем отличались от своего великорусского образца. Разве лишь были еще более провинциальны. Брестские делегаты Рады были самой природой созданы для… того, чтобы любой капиталистический дипломат водил их за нос. Не только Кюльман, но и Чернин занимался этим делом со снисходительной брезгливостью. Демократические простачки не чувствовали земли под собою при виде того, что солидные фирмы Гогенцоллерна и Габсбурга берут их всерьез. Когда глава украинской делегации Голубович, подав очередную реплику, садился на стул, тщательно раздвигая длинные полы черного сюртука, возникало опасение, что он растает на месте от кипевшего в нем восхищения. Чернин подбил украинцев, как он сам рассказывает в своем дневнике, выступить против советской делегации с открыто враждебным заявлением. Украинцы переусердствовали. В течение четверти часа их оратор нагромождал грубость на наглость, ставя в затруднительное положение добросовестного немецкого переводчика, которому нелегко было настроиться по этому камертону. Изображая эту сцену, габсбургский граф повествует о моей растерянности, бледности, судороге, о каплях холодного пота и пр. Если отбросить преувеличения, то нужно признать, что сцена действительно была из самых тяжких. Тяжесть ее состояла, однако, совсем не в том, как думает Чернин, что соотечественники оскорбляли нас в присутствии иностранцев. Нет, невыносимым было исступленное самоунижение как-никак представителей революции пред презиравшими их чванными аристократами. Высокопарная низость, захлебывающееся от восторга лакейство били фонтаном из этих несчастных национальных демократов, приобщившихся на миг к власти. Кюльман, Чернин, Гофман и прочие жадно дышали, как игроки на скачках, которые поставили свою ставку на надлежащую лошадь. Оглядываясь на своих покровителей после каждой фразы за поощрением, украинский делегат считывал со своей бумажки все те ругательства, которые его делегация заготовила в течение 48 часов коллективного труда. Да, это была одна из самых гнусных сцен, которые мне пришлось пережить. Но под перекрестным огнем оскорблений и злорадных взглядов я не сомневался ни на минуту, что слишком усердные лакеи скоро будут выброшены за дверь торжествующими господами, которым, в свою очередь, придется вскоре очистить насиженные в течение столетий места." Лев Троцкий
In the last period of negotiations, the main trump card in the hands of Kulman and Chernin was the independent and hostile performance of the Kiev Rada by Moscow. Her leaders were the Ukrainian kind of Kerensky. They were not much different from their Great Russian model. Unless they were even more provincial. The Brest delegates of the Rada were created by nature to ... so that any capitalist diplomat would lead them by the nose. Not only Kulman, but Chernin, too, dealt with this matter with condescending disgust. Democratic simpletons did not feel the earth beneath them at the sight of the respectable firms of Hohenzollern and Habsburg taking them seriously. When the head of the Ukrainian delegation, Golubovich, making another remark, sat down on a chair, carefully pushing the long floors of the black frock coat, there was a fear that he would melt away from his raptures. Chernin knocked out the Ukrainians, as he himself says in his diary, to speak out against the Soviet delegation with an openly hostile statement. Ukrainians overdid it. For a quarter of an hour, their speaker piled rudeness on impudence, putting in a difficult position a conscientious German translator who was not easy to tune into this tuning fork. Depicting this scene, the Hapsburg count tells of my bewilderment, pallor, cramp, drops of cold sweat, etc. If we exaggerate exaggeration, we must admit that the scene was indeed one of the most difficult. Its severity, however, was not at all in the way Chernin thought that our compatriots insulted us in the presence of foreigners. No, it was intolerable that the frenzied self-humiliation of the representatives of the revolution before the boastful aristocrats despised by them. The grandiloquent baseness, the servility choking with rapture, beat a fountain of these unfortunate national democrats, who had joined the power for a moment. Kühlman, Chernin, Hoffmann and others breathed eagerly, like the players at the races, who had placed their bets on a proper horse. Looking back at their patrons after each phrase for encouragement, the Ukrainian delegate read from his paper all the curses that his delegation had prepared during 48 hours of collective work. Yes, it was one of the most heinous scenes I had to go through. But under the crossfire of insults and malevolent glances, I did not doubt for a moment that too zealous footmen would soon be thrown out the door by triumphant gentlemen, who, in turn, would soon have to clear the places that had been inhabited for centuries. "Leon Trotsky
У записи 1 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Максим Бромберг
