Издрав об острые шипы
Ворчливую старуху душу,
В бездарной тщете шаря тушу
Всёнадругающей толпы.
Я был, как горний клавикорд,
В объятьях барабанной дроби,
Как странный крест среди надгробий,
С которых зрил чужой милорд.
Все хохотало подо мною.
Все отвращалось и кляло.
Не умирало, не жило,
Не поглощалося водою,
Свет не любило и не жгло.
Безмолвие тому свидетель,
В застывшем взоре круговерть,
Как нежный запах слова "смерть",
Мой долгожданный добродетель
Лобзал мою больную твердь.
Я звал звезду. Я ждал прихода.
Среди бесчисленных примет,
В себе несущих "да" и "нет",
Искал врача-экскурсовода,
Его бессмертный лазарет.
Всему свой врач, свое лекарство.
Кому - любовь, кому - стена.
Всему свой срок, своя цена
И безраздельное мытарство.
Я этим жил. Больной игрою
Из бездны цифер бытия
Лепил подобье фонаря,
Слепящего мой взор слезою.
Приход был близок. Путь - далек.
И я был страшно одинок
Средь тех, кого я не любил,
Среди пустых глазниц - могил.
Я раздирался, Заживал.
То утомлялся, то алкал.
И этих страстей череда,
Как иступленная вода
Над жерлом кратера слепого,
Текла безлико и сурово.
Исподний рай внутри меня
Манил открытьем тайны дня,
Созвучьем предопределенья
И встречей с перевоплощеньем
В кругу родных, открытых душ.
Я в даль глядел как спелый муж.
Он появился раньше срока.
А может - вовремя. Как знать?
Мое слепое третье око
Какой-то тайною по крохам
Узрело Божью благодать.
Не вознестись и не отвергнуть,
Не опуститься, не родить.
Как дальше жить,
Когда я ввергнут
В его божественную нить?
О, эта нить для всех едина.
Как золотая середина
Она роднит нас и рознит.
И эта мысль меня трезвит
И упивает одночасно.
И верую, что не напрасно
Его свеча для нас горит.
Я видел в строках сердце брата.
Всеразделенно, безвозвратно
Делился он своей душой,
В страде очищенной когда-то,
Всепонимающей, большой.
О, Господи! Как ты велик!
Своих бесчисленных музык
Ты порождаешь в мире тленном,
Седым глаголом незабвенным
В преданьях скромно пряча Лик.
НЕ подобает чтить живущих -
Традиция за то корит.
Но памятью сердец мятущих
Его глагол во мне горит.
Ю.
Ворчливую старуху душу,
В бездарной тщете шаря тушу
Всёнадругающей толпы.
Я был, как горний клавикорд,
В объятьях барабанной дроби,
Как странный крест среди надгробий,
С которых зрил чужой милорд.
Все хохотало подо мною.
Все отвращалось и кляло.
Не умирало, не жило,
Не поглощалося водою,
Свет не любило и не жгло.
Безмолвие тому свидетель,
В застывшем взоре круговерть,
Как нежный запах слова "смерть",
Мой долгожданный добродетель
Лобзал мою больную твердь.
Я звал звезду. Я ждал прихода.
Среди бесчисленных примет,
В себе несущих "да" и "нет",
Искал врача-экскурсовода,
Его бессмертный лазарет.
Всему свой врач, свое лекарство.
Кому - любовь, кому - стена.
Всему свой срок, своя цена
И безраздельное мытарство.
Я этим жил. Больной игрою
Из бездны цифер бытия
Лепил подобье фонаря,
Слепящего мой взор слезою.
Приход был близок. Путь - далек.
И я был страшно одинок
Средь тех, кого я не любил,
Среди пустых глазниц - могил.
Я раздирался, Заживал.
То утомлялся, то алкал.
И этих страстей череда,
Как иступленная вода
Над жерлом кратера слепого,
Текла безлико и сурово.
Исподний рай внутри меня
Манил открытьем тайны дня,
Созвучьем предопределенья
И встречей с перевоплощеньем
В кругу родных, открытых душ.
Я в даль глядел как спелый муж.
Он появился раньше срока.
А может - вовремя. Как знать?
Мое слепое третье око
Какой-то тайною по крохам
Узрело Божью благодать.
Не вознестись и не отвергнуть,
Не опуститься, не родить.
Как дальше жить,
Когда я ввергнут
В его божественную нить?
О, эта нить для всех едина.
Как золотая середина
Она роднит нас и рознит.
И эта мысль меня трезвит
И упивает одночасно.
И верую, что не напрасно
Его свеча для нас горит.
Я видел в строках сердце брата.
Всеразделенно, безвозвратно
Делился он своей душой,
В страде очищенной когда-то,
Всепонимающей, большой.
О, Господи! Как ты велик!
Своих бесчисленных музык
Ты порождаешь в мире тленном,
Седым глаголом незабвенным
В преданьях скромно пряча Лик.
НЕ подобает чтить живущих -
Традиция за то корит.
Но памятью сердец мятущих
Его глагол во мне горит.
Ю.
Having published about sharp spikes
Grouchy old woman soul
In mediocre vanity rummaging a carcass
The all-overwhelming crowd.
I was like a mountain clavichord
In the arms of a drum roll
Like a strange cross among tombstones,
With whom the stranger saw my lord.
Everything laughed beneath me.
Everything averted and cursed.
Not dying, not living
Not absorbed by water
The light did not love and did not burn.
Silence is a witness
In a frozen gaze, whirl
Like the sweet smell of the word death
My long-awaited virtue
Lobzal my sick firmament.
I called a star. I was waiting for the arrival.
Among the countless signs
Bearing "yes" and "no" in themselves,
I was looking for a tour guide,
His immortal infirmary.
There is a doctor for everything, a medicine.
To whom - love, to whom - the wall.
Everything has its own time, its price
And undivided ordeal.
I lived it. Sick game
From the abyss of numbers of being
Sculpted like a lantern,
Blinding my eyes with a tear.
The parish was close. The path is far.
And I was terribly lonely
Among those whom I did not like
Among the empty eye sockets there are graves.
I was torn, Healed.
Now tired, then hungry.
And a series of these passions,
Like stale water
Over the vent of the blind crater
Thekla was faceless and severe.
The inner paradise inside me
Manil discover the secrets of the day
Consonance of predestination
And meeting with reincarnation
In the circle of family, open souls.
I looked into the distance like a ripe husband.
He appeared prematurely.
Or maybe on time. How to know?
My blind third eye
Some kind of secret crumbs
God's grace has seen.
Do not ascend or reject
Do not go down, do not give birth.
How to live further,
When I Plunged
In his divine thread?
Oh, this thread is one for all.
Like a middle ground
She is related and rooted in us.
And this thought is sobering me
And he drinks at once.
And I believe that it’s not in vain
His candle is burning for us.
I saw in the lines the brother’s heart.
Inseparably, irrevocably
He shared his soul
Once upon a time,
Comprehensive, big.
Oh my God! How great you are!
Of my countless music
You spawn in a perishable world
The gray verb unforgettable
In the tales of modestly hiding Face.
It is not fitting to honor the living -
The tradition is reproachful.
But the memory of the hearts of the troubled
His verb burns in me.
YU.
Grouchy old woman soul
In mediocre vanity rummaging a carcass
The all-overwhelming crowd.
I was like a mountain clavichord
In the arms of a drum roll
Like a strange cross among tombstones,
With whom the stranger saw my lord.
Everything laughed beneath me.
Everything averted and cursed.
Not dying, not living
Not absorbed by water
The light did not love and did not burn.
Silence is a witness
In a frozen gaze, whirl
Like the sweet smell of the word death
My long-awaited virtue
Lobzal my sick firmament.
I called a star. I was waiting for the arrival.
Among the countless signs
Bearing "yes" and "no" in themselves,
I was looking for a tour guide,
His immortal infirmary.
There is a doctor for everything, a medicine.
To whom - love, to whom - the wall.
Everything has its own time, its price
And undivided ordeal.
I lived it. Sick game
From the abyss of numbers of being
Sculpted like a lantern,
Blinding my eyes with a tear.
The parish was close. The path is far.
And I was terribly lonely
Among those whom I did not like
Among the empty eye sockets there are graves.
I was torn, Healed.
Now tired, then hungry.
And a series of these passions,
Like stale water
Over the vent of the blind crater
Thekla was faceless and severe.
The inner paradise inside me
Manil discover the secrets of the day
Consonance of predestination
And meeting with reincarnation
In the circle of family, open souls.
I looked into the distance like a ripe husband.
He appeared prematurely.
Or maybe on time. How to know?
My blind third eye
Some kind of secret crumbs
God's grace has seen.
Do not ascend or reject
Do not go down, do not give birth.
How to live further,
When I Plunged
In his divine thread?
Oh, this thread is one for all.
Like a middle ground
She is related and rooted in us.
And this thought is sobering me
And he drinks at once.
And I believe that it’s not in vain
His candle is burning for us.
I saw in the lines the brother’s heart.
Inseparably, irrevocably
He shared his soul
Once upon a time,
Comprehensive, big.
Oh my God! How great you are!
Of my countless music
You spawn in a perishable world
The gray verb unforgettable
In the tales of modestly hiding Face.
It is not fitting to honor the living -
The tradition is reproachful.
But the memory of the hearts of the troubled
His verb burns in me.
YU.
У записи 19 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Людмила Косарева
