Очень мне понравилось это интерьвью.
Серега: Итак, здорово.
Егор: Привет.
С.: Давай устроим этакое… простое собеседование. Ибо то интервью, которое ты приготовил для Контр Культ Ур?а N 3 или там… отдельным изданием — пусть будет этаким программным заявлением. А мы вот здесь посидим и просто поговорим — о том о сем. Хорошо? Без всякого громыхания, помпеза и пр.
Е.: Давай.
С.: Мне вот на днях попало в руки твое интервью с Мейнертом, в 333 . Подивился я, честно говоря, сказанному тобой…
Е.: Ха-ха… Да! Интервью на редкость идиотское вышло, что говорить. Даже еще более дурацкое, чем то, что я в Барнауле давал. Просто красота!
С.: Что это ты там (в 333 ) про выступление Exploited в Вильнюсе наговорил?
Е.: Это КРАСИВЕЙШАЯ история! У меня есть в Вильнюсе приятель Вервяклис, местный панкер, скинхэд, лидер группы Разрушители (не помню, как это звучит по-ихнему). Так вот, у него Exploited это… как Пушкин — для Пети Мамонова, как Гребенщиков или Цой… или там Кинчев — для Питера. Так вот. Он жрал чуть ли не год всякие колеса и прочее горючее и поехал. Умом. А местные панки, его друганы, решили над ним подшутить — пришли к нему однажды и говорят: вот, мол, Ватти (вокалист Exploited)приехал в Вильнюс, на пару дней, как турист, проездом, из Финляндии. Вервяклис тут же побежал на него смотреть. А они там где-то на какой-то хате уже приготовили какого-то здоровенного чувака, с гребнем, в клепаной коже и тому подобном, который Ватти и изображал из себя, пиво пил, рыгал, иногда что-нибудь типа хау дую ду произносил. А вечером якобы концерт должен
был происходить, где Ватти с литовскими панками собирался джемовать… Так вот, Вервяклис стал мне звонить, истерически хохотать, взахлеб рассказывать о Ватти — какой, мол, это клевый чувак, братан и прочее. Ну, я, соответственно, поверил и всем тут же эту информацию и передал. Впоследствии оказалось (Сергеев, наш бывший дорожный менеджер, ездил в Вильнюс, встречался с потерпевшим и все досконально расследовал), что бедный Вервяклис пошел вечером на мифический концерт Ватти — оного, разумеется, не обнаружил, ибо ДК, в котором все должно было происходить, был закрыт и более того — заколочен. Вервяклис, немудрствуя лукаво, стал ломать двери, кричать, что, мол, Punk?s not Dead!, Exploited давай! и проявлять прочее игнорирование реальности — приехали менты, посмотрели на него, призадумались — и отправили в психушку, где Вервяклис после инсулина там… галаперидола и тому подобного несколько пришел в себя через пару месяцев. Вот такая история о концертах Exploited в Вильнюсе.
Согласись, что красиво!
С.: Красиво!
Е.: А то, что армия мне после 8-го класса грозила… так это факт. Я в школу поздно пошел — болел… и не хотел. А вообще глупейшее интервью вышло — глупейшее до такой степени, что даже хорошо. Коля Мейнерт — хороший очень человек, но имеет скверное свойство все воспринимать через этакую упрематическую социально-политическую призму. Мы с ним часов пять говорили о том, что для меня тогда имело (да и имеет) первостепенный смысл — вместо всего этого он помещает самое начало разговора — его как бы вступление, где повествуется о КГБистских гонениях и тому подобной романтике. Как будто это имеет хоть какой-либо смысл сейчас! Все мои политические приключения породили в лучшем случае сериал этаких песен протеста типа
КГБ-рок, Новый 37-й, Анархия, КГБ и др. А это, надо признаться, отнюдь не самые ценные мои сочинения.
С.: Для него так, возможно, что и самые ценные.
Е.: Ну и что же тогда получается? Вот и говори после этого…
Ведь вроде взрослый человек, а все воспринимает как цацки какие-то! Впрочем, там, где он живет, все так, может быть, и есть. Игрушечная страна, игрушечные понятия… А все оттого, что об искусстве, о творчестве берутся судить люди, не писавшие ни единой песни, ни одного стиха, ни одной картины!! Кто может судить о Ван Гоге? Только какой-нибудь Босх… или там… да хотя бы и Глазунов! Кто может писать о Янке? Я могу писать,
Жариков, Плюха… Но ведь пишет всякая сволочь! Липницкие всякие, какие-то, сука, Мальцевы… или кто там эту херню в Комсомольской правде родил? Я не хочу обидеть Колю Мейнерта, он очень хороший человек, и я очень хорошо к нему отношусь, но, мне кажется, он занимается… не своим делом. Ему бы о политике статьи писать, о социологии. К року он отношение имеет… ну… самое минимальное.
Самое плохое то, что все статьи так или иначе — я это совершенно твердо и ясно ощущаю — влияют неотвратимо на происходящее. Это действует как магия. Напишет какой-нибудь пидор какую-нибудь статейку — и пошло-поехало. Это формирует — зычно выражаясь — и народное сознание, и подсознание, и общую ситуацию. Голдинг правильно писал в Чрезвычайном после обо всей этой херне.
С.: Ты считаешь, что какая-нибудь грязная статейка способна перечеркнуть само творение?
Е.: Хрен его знает. Может быть, само творение и не перечеркнет, так как все НАСТОЯЩЕЕ, выстраданное — уже отчетливо, уже в другом измерении, уже принадлежит Вечности… Но… может уничтожить его в глазах поколения, а может и… вообще — нации или человечества. Навсегда. Так уже бывало. И не раз. Хочется уповать на то, что имеющий уши — услышит, все-таки услышит. Очень хочется на это уповать.
С.: А вот скажи, что ты собираешься теперь делать? Записывать, сочинять?.. Каковы, дурацки выражаясь, твои творческие планы?
Е.: Каждый раз, как закончу очередную какую-нибудь вещь — альбом ли, песню ли… — кажется, все. Дальше некуда. И ничего. И каждый раз вновь, по прошествии времени, напрягаешься, и прешь, и прешь… Вот Тарковский в каком-то интервью своем говорил о том, что ему больше остальных-прочих близки люди, осознающие свою ОТВЕТСТВЕННОСТЬ и имеющие НАДЕЖДУ. Может быть, это и есть — надежда. Она и вытягивает каждый раз, заставляя вновь
шаг за шагом наутек. А иногда мне кажется, что самое сильное и НАСТОЯЩЕЕ — если отказаться и от надежды. Вот тогда-то, может быть, ВСЕ и АЧНЕТСЯ!.. И все-таки, не знаю — слабость это или сила — надежда. Дело в том, что я всю жизнь верил — ВЕРИЛ — в то, что я делал. Я не понимаю, как без ВЕРЫ и надежды можно что-либо вообще делать — хотя бы и гвозди забивать! Все, что не имеет в себе этой веры, — не имеет и СИЛЫ и являет собой, стало быть, — то, что и являет (а ныне так повсеместно), — СТЕБАЛОВО. И не более того.
С.: Подожди, мы о твоих творческих планах хотели…
Е.: А! Да. Так вот. Пока я верил, что-то, что я делаю, свернет на фиг весь этот миропорядок, — я и пел, и писал, и выступал. А теперь вышла ситуация из-под контроля. Проехали! ВИЖУ я, что никому это на хуй не нужно. Теперь во всяком случае. Это как развлечение стало для них для всех. Этакий цирк. А развлекать кого бы то ни было я вот чей-то не хочу. Вот не возникает у меня почему-то этого весомого желания. Пусть этим Пригов и Ко занимаются. И Мамонов. Бердяев, судя по всему, прав оказался — действительно, настал катакомбный период для носителей, хранителей культуры. Все превратилось в слизь и грязь. Стало быть, надо уходить отселе пока не поздно — незачем свои святыни на всеобщее осмеяние выставлять. Хотел я, по правде сказать, записать напоследок альбом… о любви. Давно хотел. И хотел я назвать его Сто лет одиночества Это очень красиво и здорово. В этом очень много любви — Сто лет одиночества.
С.: А ты не боишься цитировать Маркеса? Ведь это же он сочинил. А не ты.
Е.: Да какая разница — кто сочинил! Я уверен, что это и не Маркс сочинил. Все это и до него было. Вообще — ВСЕ ВСЕГДА БЫЛО И БУДЕТ — это ЗНАНИЕ. Оно кругом. Вот — в деревне за окошком. В коте моем, который на матрасике спит. Знание не принадлежит никому лично. Так же как и мои песни в высшем смысле не принадлежат лично мне. Или наоборот — Знание принадлежит всем. Мне вот постоянно кажется, когда я встречаю что-нибудь
НАСТОЯЩЕЕ, — что это — я. Я впервые когда Doors услышал… или Love… или песню Непрерывный суицид — первое, что во мне возникло, это фраза: Это я пою. То же самое могу сказать и о фильмах Тарковского, и о Хлебникове, и о Достоевском, и о Вадиме Сидуре… могу до ночи перечислять. А что касаемо цитирования… это очень здорово — взять и привнести что-то неожиданное и новое, красивое — в то, что уже… Это как взять и достать с чердака старую игрушку, сдуть с нее пыль, подмигнуть, оживить — и да будет Праздник! Понимаешь?
С.: И что же это за альбом бы был… или все-таки будет?
Е.: Не знаю, наверное, не будет. Это никому, кроме меня самого, не нужно. Я это не из каприза говорю. Это факт. А я не могу и не хочу делать то, во что не верю. Это должно быть подарком, каждая твоя песня, каждое твое слово. А если это никому не нужно — всепоглощающе, до смерти — и ты знаешь это — если
к этому твоему подарку отношение, как в поучительнейшем сочинении Мартышка и очки — стоит ли его создавать?
С.: Наверное, стоит.
Е.: Видимо, да. Но это нужно понять. Это нужно прожить. Раньше я сочинял и пел для близких, тех, кто меня окружал, — пел для них по большому счету — для Янки там, Зеленского, Фирика… и для потенциальных, невидимых братьев, сынов и отцов. А чем дальше живешь, тем меньше иллюзий остается — ныне каждый, как оказалось, сам в себе в самом хреновом смысле. Времечко такое. Дух умер. Надо ждать.
С.: И сколько, по-твоему, ждать?
Е.: Лет двести.
С.: Вот ты говоришь — дух умер…
Е.: Умер, для них для всех. Покинул. Такого, я уверен, не было никогда. У меня недавно как будто что-то открылось внутри. Я понял. Это — пиздец. Тут бесполезно словеса говорить, руками махать… Это ведь не только в нашей стране. Это везде так. Нас это в последнюю очередь коснулось из всей цивилизации. Зато у нас это быстро произошло и раскидисто. По-русски.
С.: Так что, по-твоему, сейчас даже творчество смысла не имеет?
Е.: Мне кажется, уже нет. Не имеет. Вот то, что я говорю ты поверь, я не от ума говорю. Я это чувствую. Как факт, существующий явственно и наглядно. Для меня. Поэтому спорить и аргументировать я не буду, ты только не обижайся. Может быть, это от того, что во мне что-то важное сломалось. У меня был даже стих такой: Когда я умер, не было никого, кто бы это опроверг. Может быть, это самое главное, что я создал, — это
Серега: Итак, здорово.
Егор: Привет.
С.: Давай устроим этакое… простое собеседование. Ибо то интервью, которое ты приготовил для Контр Культ Ур?а N 3 или там… отдельным изданием — пусть будет этаким программным заявлением. А мы вот здесь посидим и просто поговорим — о том о сем. Хорошо? Без всякого громыхания, помпеза и пр.
Е.: Давай.
С.: Мне вот на днях попало в руки твое интервью с Мейнертом, в 333 . Подивился я, честно говоря, сказанному тобой…
Е.: Ха-ха… Да! Интервью на редкость идиотское вышло, что говорить. Даже еще более дурацкое, чем то, что я в Барнауле давал. Просто красота!
С.: Что это ты там (в 333 ) про выступление Exploited в Вильнюсе наговорил?
Е.: Это КРАСИВЕЙШАЯ история! У меня есть в Вильнюсе приятель Вервяклис, местный панкер, скинхэд, лидер группы Разрушители (не помню, как это звучит по-ихнему). Так вот, у него Exploited это… как Пушкин — для Пети Мамонова, как Гребенщиков или Цой… или там Кинчев — для Питера. Так вот. Он жрал чуть ли не год всякие колеса и прочее горючее и поехал. Умом. А местные панки, его друганы, решили над ним подшутить — пришли к нему однажды и говорят: вот, мол, Ватти (вокалист Exploited)приехал в Вильнюс, на пару дней, как турист, проездом, из Финляндии. Вервяклис тут же побежал на него смотреть. А они там где-то на какой-то хате уже приготовили какого-то здоровенного чувака, с гребнем, в клепаной коже и тому подобном, который Ватти и изображал из себя, пиво пил, рыгал, иногда что-нибудь типа хау дую ду произносил. А вечером якобы концерт должен
был происходить, где Ватти с литовскими панками собирался джемовать… Так вот, Вервяклис стал мне звонить, истерически хохотать, взахлеб рассказывать о Ватти — какой, мол, это клевый чувак, братан и прочее. Ну, я, соответственно, поверил и всем тут же эту информацию и передал. Впоследствии оказалось (Сергеев, наш бывший дорожный менеджер, ездил в Вильнюс, встречался с потерпевшим и все досконально расследовал), что бедный Вервяклис пошел вечером на мифический концерт Ватти — оного, разумеется, не обнаружил, ибо ДК, в котором все должно было происходить, был закрыт и более того — заколочен. Вервяклис, немудрствуя лукаво, стал ломать двери, кричать, что, мол, Punk?s not Dead!, Exploited давай! и проявлять прочее игнорирование реальности — приехали менты, посмотрели на него, призадумались — и отправили в психушку, где Вервяклис после инсулина там… галаперидола и тому подобного несколько пришел в себя через пару месяцев. Вот такая история о концертах Exploited в Вильнюсе.
Согласись, что красиво!
С.: Красиво!
Е.: А то, что армия мне после 8-го класса грозила… так это факт. Я в школу поздно пошел — болел… и не хотел. А вообще глупейшее интервью вышло — глупейшее до такой степени, что даже хорошо. Коля Мейнерт — хороший очень человек, но имеет скверное свойство все воспринимать через этакую упрематическую социально-политическую призму. Мы с ним часов пять говорили о том, что для меня тогда имело (да и имеет) первостепенный смысл — вместо всего этого он помещает самое начало разговора — его как бы вступление, где повествуется о КГБистских гонениях и тому подобной романтике. Как будто это имеет хоть какой-либо смысл сейчас! Все мои политические приключения породили в лучшем случае сериал этаких песен протеста типа
КГБ-рок, Новый 37-й, Анархия, КГБ и др. А это, надо признаться, отнюдь не самые ценные мои сочинения.
С.: Для него так, возможно, что и самые ценные.
Е.: Ну и что же тогда получается? Вот и говори после этого…
Ведь вроде взрослый человек, а все воспринимает как цацки какие-то! Впрочем, там, где он живет, все так, может быть, и есть. Игрушечная страна, игрушечные понятия… А все оттого, что об искусстве, о творчестве берутся судить люди, не писавшие ни единой песни, ни одного стиха, ни одной картины!! Кто может судить о Ван Гоге? Только какой-нибудь Босх… или там… да хотя бы и Глазунов! Кто может писать о Янке? Я могу писать,
Жариков, Плюха… Но ведь пишет всякая сволочь! Липницкие всякие, какие-то, сука, Мальцевы… или кто там эту херню в Комсомольской правде родил? Я не хочу обидеть Колю Мейнерта, он очень хороший человек, и я очень хорошо к нему отношусь, но, мне кажется, он занимается… не своим делом. Ему бы о политике статьи писать, о социологии. К року он отношение имеет… ну… самое минимальное.
Самое плохое то, что все статьи так или иначе — я это совершенно твердо и ясно ощущаю — влияют неотвратимо на происходящее. Это действует как магия. Напишет какой-нибудь пидор какую-нибудь статейку — и пошло-поехало. Это формирует — зычно выражаясь — и народное сознание, и подсознание, и общую ситуацию. Голдинг правильно писал в Чрезвычайном после обо всей этой херне.
С.: Ты считаешь, что какая-нибудь грязная статейка способна перечеркнуть само творение?
Е.: Хрен его знает. Может быть, само творение и не перечеркнет, так как все НАСТОЯЩЕЕ, выстраданное — уже отчетливо, уже в другом измерении, уже принадлежит Вечности… Но… может уничтожить его в глазах поколения, а может и… вообще — нации или человечества. Навсегда. Так уже бывало. И не раз. Хочется уповать на то, что имеющий уши — услышит, все-таки услышит. Очень хочется на это уповать.
С.: А вот скажи, что ты собираешься теперь делать? Записывать, сочинять?.. Каковы, дурацки выражаясь, твои творческие планы?
Е.: Каждый раз, как закончу очередную какую-нибудь вещь — альбом ли, песню ли… — кажется, все. Дальше некуда. И ничего. И каждый раз вновь, по прошествии времени, напрягаешься, и прешь, и прешь… Вот Тарковский в каком-то интервью своем говорил о том, что ему больше остальных-прочих близки люди, осознающие свою ОТВЕТСТВЕННОСТЬ и имеющие НАДЕЖДУ. Может быть, это и есть — надежда. Она и вытягивает каждый раз, заставляя вновь
шаг за шагом наутек. А иногда мне кажется, что самое сильное и НАСТОЯЩЕЕ — если отказаться и от надежды. Вот тогда-то, может быть, ВСЕ и АЧНЕТСЯ!.. И все-таки, не знаю — слабость это или сила — надежда. Дело в том, что я всю жизнь верил — ВЕРИЛ — в то, что я делал. Я не понимаю, как без ВЕРЫ и надежды можно что-либо вообще делать — хотя бы и гвозди забивать! Все, что не имеет в себе этой веры, — не имеет и СИЛЫ и являет собой, стало быть, — то, что и являет (а ныне так повсеместно), — СТЕБАЛОВО. И не более того.
С.: Подожди, мы о твоих творческих планах хотели…
Е.: А! Да. Так вот. Пока я верил, что-то, что я делаю, свернет на фиг весь этот миропорядок, — я и пел, и писал, и выступал. А теперь вышла ситуация из-под контроля. Проехали! ВИЖУ я, что никому это на хуй не нужно. Теперь во всяком случае. Это как развлечение стало для них для всех. Этакий цирк. А развлекать кого бы то ни было я вот чей-то не хочу. Вот не возникает у меня почему-то этого весомого желания. Пусть этим Пригов и Ко занимаются. И Мамонов. Бердяев, судя по всему, прав оказался — действительно, настал катакомбный период для носителей, хранителей культуры. Все превратилось в слизь и грязь. Стало быть, надо уходить отселе пока не поздно — незачем свои святыни на всеобщее осмеяние выставлять. Хотел я, по правде сказать, записать напоследок альбом… о любви. Давно хотел. И хотел я назвать его Сто лет одиночества Это очень красиво и здорово. В этом очень много любви — Сто лет одиночества.
С.: А ты не боишься цитировать Маркеса? Ведь это же он сочинил. А не ты.
Е.: Да какая разница — кто сочинил! Я уверен, что это и не Маркс сочинил. Все это и до него было. Вообще — ВСЕ ВСЕГДА БЫЛО И БУДЕТ — это ЗНАНИЕ. Оно кругом. Вот — в деревне за окошком. В коте моем, который на матрасике спит. Знание не принадлежит никому лично. Так же как и мои песни в высшем смысле не принадлежат лично мне. Или наоборот — Знание принадлежит всем. Мне вот постоянно кажется, когда я встречаю что-нибудь
НАСТОЯЩЕЕ, — что это — я. Я впервые когда Doors услышал… или Love… или песню Непрерывный суицид — первое, что во мне возникло, это фраза: Это я пою. То же самое могу сказать и о фильмах Тарковского, и о Хлебникове, и о Достоевском, и о Вадиме Сидуре… могу до ночи перечислять. А что касаемо цитирования… это очень здорово — взять и привнести что-то неожиданное и новое, красивое — в то, что уже… Это как взять и достать с чердака старую игрушку, сдуть с нее пыль, подмигнуть, оживить — и да будет Праздник! Понимаешь?
С.: И что же это за альбом бы был… или все-таки будет?
Е.: Не знаю, наверное, не будет. Это никому, кроме меня самого, не нужно. Я это не из каприза говорю. Это факт. А я не могу и не хочу делать то, во что не верю. Это должно быть подарком, каждая твоя песня, каждое твое слово. А если это никому не нужно — всепоглощающе, до смерти — и ты знаешь это — если
к этому твоему подарку отношение, как в поучительнейшем сочинении Мартышка и очки — стоит ли его создавать?
С.: Наверное, стоит.
Е.: Видимо, да. Но это нужно понять. Это нужно прожить. Раньше я сочинял и пел для близких, тех, кто меня окружал, — пел для них по большому счету — для Янки там, Зеленского, Фирика… и для потенциальных, невидимых братьев, сынов и отцов. А чем дальше живешь, тем меньше иллюзий остается — ныне каждый, как оказалось, сам в себе в самом хреновом смысле. Времечко такое. Дух умер. Надо ждать.
С.: И сколько, по-твоему, ждать?
Е.: Лет двести.
С.: Вот ты говоришь — дух умер…
Е.: Умер, для них для всех. Покинул. Такого, я уверен, не было никогда. У меня недавно как будто что-то открылось внутри. Я понял. Это — пиздец. Тут бесполезно словеса говорить, руками махать… Это ведь не только в нашей стране. Это везде так. Нас это в последнюю очередь коснулось из всей цивилизации. Зато у нас это быстро произошло и раскидисто. По-русски.
С.: Так что, по-твоему, сейчас даже творчество смысла не имеет?
Е.: Мне кажется, уже нет. Не имеет. Вот то, что я говорю ты поверь, я не от ума говорю. Я это чувствую. Как факт, существующий явственно и наглядно. Для меня. Поэтому спорить и аргументировать я не буду, ты только не обижайся. Может быть, это от того, что во мне что-то важное сломалось. У меня был даже стих такой: Когда я умер, не было никого, кто бы это опроверг. Может быть, это самое главное, что я создал, — это
I really liked this interiorview.
Serge: So, great.
Egor: Hi.
S .: Let's arrange a sort of ... simple interview. For the interview that you prepared for Counter Cult Ur? And N 3 or there ... as a separate publication - let it be such a programmatic statement. And we’ll sit here and just talk about this and that. Good? Without any rumble, pomp, etc.
E .: Come on.
S .: I recently fell into the hands of your interview with Meinert, in 333. I marveled, frankly, what you said ...
E .: Ha ha ... Yes! The interview was extremely idiotic, what to say. Even more stupid than what I gave in Barnaul. Just beauty!
S .: What are you talking about (in 333) about the performance of Exploited in Vilnius?
E .: This is a BEAUTIFUL story! I have a friend Vervyaklis, a local punker, skinhead, leader of the Destroyers group in Vilnius (I don’t remember how it sounds in their words). So, he has Exploited it ... like Pushkin - for Petya Mamonov, like Grebenshchikov or Tsoi ... or there Kinchev - for Peter. So here. For almost a year he ate all kinds of wheels and other fuel and drove off. The mind. And the local punks, his friends, decided to play a trick on him - they came to him once and said: Well, they say, Vatti (Exploited vocalist) arrived in Vilnius, for a couple of days, as a tourist, he was traveling from Finland. Vervyaklis immediately ran to look at him. And there, somewhere, on some hut, they had already prepared some hefty dude, with a comb, in riveted leather and the like, which Watty pretended to be, drank beer, burped, sometimes uttered something like how . And in the evening supposedly a concert should
happened where Watti with Lithuanian punks was going to jam ... So, Vervyaklis began to call me, laughing hysterically, excitedly talking about Vatti - which, they say, is a cool dude, bro and so on. Well, I, accordingly, believed and immediately transmitted this information to everyone. Subsequently, it turned out (Sergeyev, our former road manager, traveled to Vilnius, met with the victim and thoroughly investigated everything) that poor Vervyaklis went to Watti's mythical concert in the evening - which, of course, he did not find, because a recreation center in which everything was supposed to happen, was closed and moreover - boarded up. Vervyaklis, without further ado, began to break doors, shout that, they say, Punk? S not Dead !, Exploited come on! and to show other disregard for reality - the cops arrived, looked at him, became thoughtful - and sent them to a psychiatric hospital, where Vervyaklis, after insulin ... galaperidol and the like, came to his senses a few months later. Here's a story about Exploited concerts in Vilnius.
Agree that is beautiful!
S .: Beautiful!
E .: And the fact that the army threatened me after the 8th grade ... is a fact. I went to school late - I was ill ... and did not want to. In general, a stupid interview came out - stupid to such an extent that it’s even good. Kolya Meinert is a very good person, but he has a bad ability to perceive everything through a sort of pre-creative sociopolitical prism. We talked for about five hours about what was of primary importance to me (and it does) then - instead of all this, it puts the very beginning of the conversation - it’s like an introduction, which tells of KGB persecutions and similar romance. As if that makes any sense now! All my political adventures at best spawned a series of sort of protest songs like
KGB rock, New 37th, Anarchy, KGB and others. And this, I must admit, is by no means my most valuable works.
S .: For him, it is possible that the most valuable ones are.
E .: Well, then what happens? So say after that ...
After all, it seems like an adult, but he perceives everything as some kind of tzatsk! However, where he lives, everything may well be so. A toy country, toy concepts ... And all because people who have not written a single song, not a single verse, not a single picture are taken to judge art and creativity! Who can judge Van Gogh? Only some Bosch ... or there ... but even Glazunov! Who can write about Janka? I can write
Zharikov, Plush ... But after all, every bastard writes! All kinds of Lipnitsky, some kind of bitch, Maltsevs ... or who gave birth to this garbage in Komsomolskaya Pravda? I don’t want to offend Kolya Meinert, he is a very good person, and I treat him very well, but, it seems to me, he is engaged in ... not his own business. He would write about politics about politics, about sociology. It has to do with rock ... well ... the most minimal.
The worst thing is that all the articles in one way or another - I feel it absolutely firmly and clearly - affect inevitably what is happening. It acts like magic. Write some fag some article - and off and on. It forms - speaking out loudly - both the national consciousness, and the subconscious, and the general situation. Golding correctly wrote in Extraordinary after all this garbage.
S .: Do you think that some dirty article is able to cross out the creation itself?
E .: Fuck knows. Maybe the creation itself will not cross out, since everything PRESENT, suffered, already distinctly, already in another dimension, already belongs to Eternity ... But ... it can destroy it in the eyes of a generation, or maybe ... in general - the national
Serge: So, great.
Egor: Hi.
S .: Let's arrange a sort of ... simple interview. For the interview that you prepared for Counter Cult Ur? And N 3 or there ... as a separate publication - let it be such a programmatic statement. And we’ll sit here and just talk about this and that. Good? Without any rumble, pomp, etc.
E .: Come on.
S .: I recently fell into the hands of your interview with Meinert, in 333. I marveled, frankly, what you said ...
E .: Ha ha ... Yes! The interview was extremely idiotic, what to say. Even more stupid than what I gave in Barnaul. Just beauty!
S .: What are you talking about (in 333) about the performance of Exploited in Vilnius?
E .: This is a BEAUTIFUL story! I have a friend Vervyaklis, a local punker, skinhead, leader of the Destroyers group in Vilnius (I don’t remember how it sounds in their words). So, he has Exploited it ... like Pushkin - for Petya Mamonov, like Grebenshchikov or Tsoi ... or there Kinchev - for Peter. So here. For almost a year he ate all kinds of wheels and other fuel and drove off. The mind. And the local punks, his friends, decided to play a trick on him - they came to him once and said: Well, they say, Vatti (Exploited vocalist) arrived in Vilnius, for a couple of days, as a tourist, he was traveling from Finland. Vervyaklis immediately ran to look at him. And there, somewhere, on some hut, they had already prepared some hefty dude, with a comb, in riveted leather and the like, which Watty pretended to be, drank beer, burped, sometimes uttered something like how . And in the evening supposedly a concert should
happened where Watti with Lithuanian punks was going to jam ... So, Vervyaklis began to call me, laughing hysterically, excitedly talking about Vatti - which, they say, is a cool dude, bro and so on. Well, I, accordingly, believed and immediately transmitted this information to everyone. Subsequently, it turned out (Sergeyev, our former road manager, traveled to Vilnius, met with the victim and thoroughly investigated everything) that poor Vervyaklis went to Watti's mythical concert in the evening - which, of course, he did not find, because a recreation center in which everything was supposed to happen, was closed and moreover - boarded up. Vervyaklis, without further ado, began to break doors, shout that, they say, Punk? S not Dead !, Exploited come on! and to show other disregard for reality - the cops arrived, looked at him, became thoughtful - and sent them to a psychiatric hospital, where Vervyaklis, after insulin ... galaperidol and the like, came to his senses a few months later. Here's a story about Exploited concerts in Vilnius.
Agree that is beautiful!
S .: Beautiful!
E .: And the fact that the army threatened me after the 8th grade ... is a fact. I went to school late - I was ill ... and did not want to. In general, a stupid interview came out - stupid to such an extent that it’s even good. Kolya Meinert is a very good person, but he has a bad ability to perceive everything through a sort of pre-creative sociopolitical prism. We talked for about five hours about what was of primary importance to me (and it does) then - instead of all this, it puts the very beginning of the conversation - it’s like an introduction, which tells of KGB persecutions and similar romance. As if that makes any sense now! All my political adventures at best spawned a series of sort of protest songs like
KGB rock, New 37th, Anarchy, KGB and others. And this, I must admit, is by no means my most valuable works.
S .: For him, it is possible that the most valuable ones are.
E .: Well, then what happens? So say after that ...
After all, it seems like an adult, but he perceives everything as some kind of tzatsk! However, where he lives, everything may well be so. A toy country, toy concepts ... And all because people who have not written a single song, not a single verse, not a single picture are taken to judge art and creativity! Who can judge Van Gogh? Only some Bosch ... or there ... but even Glazunov! Who can write about Janka? I can write
Zharikov, Plush ... But after all, every bastard writes! All kinds of Lipnitsky, some kind of bitch, Maltsevs ... or who gave birth to this garbage in Komsomolskaya Pravda? I don’t want to offend Kolya Meinert, he is a very good person, and I treat him very well, but, it seems to me, he is engaged in ... not his own business. He would write about politics about politics, about sociology. It has to do with rock ... well ... the most minimal.
The worst thing is that all the articles in one way or another - I feel it absolutely firmly and clearly - affect inevitably what is happening. It acts like magic. Write some fag some article - and off and on. It forms - speaking out loudly - both the national consciousness, and the subconscious, and the general situation. Golding correctly wrote in Extraordinary after all this garbage.
S .: Do you think that some dirty article is able to cross out the creation itself?
E .: Fuck knows. Maybe the creation itself will not cross out, since everything PRESENT, suffered, already distinctly, already in another dimension, already belongs to Eternity ... But ... it can destroy it in the eyes of a generation, or maybe ... in general - the national
У записи 12 лайков,
1 репостов.
1 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Даша Хорева
