(с)
Мой друг скарификатор рисует на людях шрамами, обучает их мастерству добровольной боли. Просит уважать ее суть, доверяться, не быть упрямыми, не топить ее в шутке, в панике, в алкоголе. Он преподаёт ее как науку, язык и таинство, он знаком со всеми ее законами и чертами. И кровавые раны под его пальцами заплетаются дивными узорами, знаками и цветами.
Я живу при ашраме, я учусь миру, трезвости, монотонности, пресности, дисциплине. Ум воспитывать нужно ровно, как и надрез вести вдоль по трепетной и нагой человечьей глине. Я хочу уметь принимать свою боль без ужаса, наблюдать ее как один из процессов в теле. Я надеюсь, что мне однажды достанет мужества отказать ей в ее огромности, власти, цели.
Потому что болью налито всё, и довольно страшною - из нее не свить ни стишка, ни бегства, ни куклы вуду; сколько ни иду, никак ее не откашляю, сколько ни реву, никак ее не избуду. Кроме боли, нет никакого иного опыта, ею задано все, она требует подчиниться. И поэтому я встаю на заре без ропота, я служу и молюсь, я прилежная ученица.
Вырежи на мне птицу, серебряного пера, от рожденья правую, не боящуюся ни шторма, ни голода, ни обвала. Вырежи и залей самой жгучей своей растравою, чтоб поглубже въедалась, помедленней заживала. Пусть она будет, Господи, мне наградою, пусть в ней вечно таится искомая мною сила. Пусть бы из холодного ада, куда я падаю, за минуту до мрака она меня выносила.
Мой друг скарификатор рисует на людях шрамами, обучает их мастерству добровольной боли. Просит уважать ее суть, доверяться, не быть упрямыми, не топить ее в шутке, в панике, в алкоголе. Он преподаёт ее как науку, язык и таинство, он знаком со всеми ее законами и чертами. И кровавые раны под его пальцами заплетаются дивными узорами, знаками и цветами.
Я живу при ашраме, я учусь миру, трезвости, монотонности, пресности, дисциплине. Ум воспитывать нужно ровно, как и надрез вести вдоль по трепетной и нагой человечьей глине. Я хочу уметь принимать свою боль без ужаса, наблюдать ее как один из процессов в теле. Я надеюсь, что мне однажды достанет мужества отказать ей в ее огромности, власти, цели.
Потому что болью налито всё, и довольно страшною - из нее не свить ни стишка, ни бегства, ни куклы вуду; сколько ни иду, никак ее не откашляю, сколько ни реву, никак ее не избуду. Кроме боли, нет никакого иного опыта, ею задано все, она требует подчиниться. И поэтому я встаю на заре без ропота, я служу и молюсь, я прилежная ученица.
Вырежи на мне птицу, серебряного пера, от рожденья правую, не боящуюся ни шторма, ни голода, ни обвала. Вырежи и залей самой жгучей своей растравою, чтоб поглубже въедалась, помедленней заживала. Пусть она будет, Господи, мне наградою, пусть в ней вечно таится искомая мною сила. Пусть бы из холодного ада, куда я падаю, за минуту до мрака она меня выносила.
(from)
My friend, a scarifier, draws scars on people and teaches them the art of voluntary pain. He asks to respect her essence, to trust, not to be stubborn, not to drown her in jest, in panic, in alcohol. He teaches it as a science, language and sacrament; he is familiar with all its laws and traits. And bloody wounds under his fingers are woven with marvelous patterns, signs and flowers.
I live under the ashram, I learn peace, sobriety, monotony, freshness, discipline. The mind must be brought up exactly, as well as an incision is carried along along the reverent and naked human clay. I want to be able to accept my pain without horror, observe it as one of the processes in the body. I hope that one day I will have the courage to refuse her vastness, power, purpose.
Because everything is poured with pain, and quite frightening - you cannot make a rhyme, flight, or a voodoo doll from it; no matter how much I go, I can’t cough her up, no matter how much I roar, I won’t get her out of my way. Apart from pain, there is no other experience; everything has been set with it; it requires submission. And so I get up at dawn without a murmur, I serve and pray, I am a diligent student.
Cut a bird on me, a silver feather, right from birth, not afraid of either a storm, hunger or a collapse. Cut it out and fill it with the most burning of its own, so that it eats deeper, heals more slowly. May it be, Lord, a reward to me, may the strength I seek be forever hidden in it. Let her take me out of the cold hell where I fall a minute before the gloom.
My friend, a scarifier, draws scars on people and teaches them the art of voluntary pain. He asks to respect her essence, to trust, not to be stubborn, not to drown her in jest, in panic, in alcohol. He teaches it as a science, language and sacrament; he is familiar with all its laws and traits. And bloody wounds under his fingers are woven with marvelous patterns, signs and flowers.
I live under the ashram, I learn peace, sobriety, monotony, freshness, discipline. The mind must be brought up exactly, as well as an incision is carried along along the reverent and naked human clay. I want to be able to accept my pain without horror, observe it as one of the processes in the body. I hope that one day I will have the courage to refuse her vastness, power, purpose.
Because everything is poured with pain, and quite frightening - you cannot make a rhyme, flight, or a voodoo doll from it; no matter how much I go, I can’t cough her up, no matter how much I roar, I won’t get her out of my way. Apart from pain, there is no other experience; everything has been set with it; it requires submission. And so I get up at dawn without a murmur, I serve and pray, I am a diligent student.
Cut a bird on me, a silver feather, right from birth, not afraid of either a storm, hunger or a collapse. Cut it out and fill it with the most burning of its own, so that it eats deeper, heals more slowly. May it be, Lord, a reward to me, may the strength I seek be forever hidden in it. Let her take me out of the cold hell where I fall a minute before the gloom.
У записи 12 лайков,
0 репостов,
662 просмотров.
0 репостов,
662 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Анна Бро
