Лем о вере:
– Вера абсолютно необходима и вместе с тем совершенно невозможна. Невозможна в том смысле, что нельзя утвердиться в ней навечно, ибо нет такого догмата, в котором мысль может укорениться с уверенностью, что это уже навсегда. Двадцать пять столетий мы защищали Писание – при помощи тактики гибкого отступления, все более окольной интерпретации его буквы, но б конце концов проиграли. Нет у нас больше бухгалтерского видения Трансценденции, Бог – уже не Тиран, не Пастырь, не Художник, не Полицейский и не Главный Счетовод Бытия. Вера в Бога должна отречься от всякой корысти хотя бы потому, что никакого воздаяния за нее не будет. Окажись он в силах совершить нечто противоречащее чувствам и логике, это было бы мрачным сюрпризом. Ведь именно он – ибо кто же еще? – дал нам формы логического мышления, кроме которых в сфере познания нет у нас ничего; так можем ли мы полагать, будто обращение в веру требует отречения от логики разума? К чему же было сперва наделять разумом, а после глумиться над ним, подбрасывая ему противоречия, которые впоследствии он сам обнаружит?
Чтобы выглядеть потаинственнее да позагадочнее? Чтобы сначала позволить нам сделать вывод, что Там ничего нет, а затем вдруг вытащить рай, как шулер – карту из рукава? Мы так не думаем и потому за свою веру не требуем от Бога никаких льгот, не предъявляем ему никаких претензий – мы похоронили теодицею, основанную на принципе торговой сделки и обмена услугами: я призвал тебя к жизни, а ты будешь служить мне и восхвалять меня.
Но тогда, расспрашивал я еще настойчивей, что, собственно, вы, монахи и богословы делаете? Каковы ваши отношения с Богом, коль скоро вы отказались и от догматики, и от таинств, и от молитвы, если я верно вас понимаю?
– Поскольку мы и впрямь не обладаем уже ничем, – отвечал генерал прогнозитов, – мы обладаем всем. Прочти-ка, любезный пришелец, следующие тома дихтонской истории, и ты поймешь, что это значит – полная свобода тело– и душетворения, которую дали нам две биотические революции. Я полагаю весьма вероятным, что в глубине души тебя смешит увиденное у нас: существа, как и ты, из крови и плоти, получив над собою полную власть, утратили веру – как раз потому, что могут ее гасить и возжигать в себе, словно лампу. А от них переняли веру их орудия, разумные потому лишь, что именно такие понадобились на одной из стадий промышленного развития. Теперь мы уже не нужны, но верим именно мы – всего только лом для тех, кто там, наверху. Они нас терпят, потому что на нутрешках у них дела поважнее; однако нам дозволено все, кроме веры.
– Очень странно, – заметил я. – Вам не позволено верить? Почему?
– Очень просто. Вера – единственное, чего нельзя отнять у сознающего существа до тех пор, пока оно сознательно пребывает в вере. Власти могли бы не только сокрушить нас, но и так переделать, чтобы предпрограммированием лишить нас возможности верить; они не делают этого, должно быть, из презрения к нам, а может, из равнодушия. Они жаждут явного, открытого господства, и любое отступление от него сочли бы своим умалением.Вот почему мы должны скрывать нашу веру. Ты спрашивал о ее сути. Она, эта вера наша… как бы тебе объяснить… совершенно нага и совершенно беззащитна. Мы не питаем никаких надежд, ничего не требуем, ни о чем не просим, ни на что не рассчитываем,– мы просто верим.
– Вера абсолютно необходима и вместе с тем совершенно невозможна. Невозможна в том смысле, что нельзя утвердиться в ней навечно, ибо нет такого догмата, в котором мысль может укорениться с уверенностью, что это уже навсегда. Двадцать пять столетий мы защищали Писание – при помощи тактики гибкого отступления, все более окольной интерпретации его буквы, но б конце концов проиграли. Нет у нас больше бухгалтерского видения Трансценденции, Бог – уже не Тиран, не Пастырь, не Художник, не Полицейский и не Главный Счетовод Бытия. Вера в Бога должна отречься от всякой корысти хотя бы потому, что никакого воздаяния за нее не будет. Окажись он в силах совершить нечто противоречащее чувствам и логике, это было бы мрачным сюрпризом. Ведь именно он – ибо кто же еще? – дал нам формы логического мышления, кроме которых в сфере познания нет у нас ничего; так можем ли мы полагать, будто обращение в веру требует отречения от логики разума? К чему же было сперва наделять разумом, а после глумиться над ним, подбрасывая ему противоречия, которые впоследствии он сам обнаружит?
Чтобы выглядеть потаинственнее да позагадочнее? Чтобы сначала позволить нам сделать вывод, что Там ничего нет, а затем вдруг вытащить рай, как шулер – карту из рукава? Мы так не думаем и потому за свою веру не требуем от Бога никаких льгот, не предъявляем ему никаких претензий – мы похоронили теодицею, основанную на принципе торговой сделки и обмена услугами: я призвал тебя к жизни, а ты будешь служить мне и восхвалять меня.
Но тогда, расспрашивал я еще настойчивей, что, собственно, вы, монахи и богословы делаете? Каковы ваши отношения с Богом, коль скоро вы отказались и от догматики, и от таинств, и от молитвы, если я верно вас понимаю?
– Поскольку мы и впрямь не обладаем уже ничем, – отвечал генерал прогнозитов, – мы обладаем всем. Прочти-ка, любезный пришелец, следующие тома дихтонской истории, и ты поймешь, что это значит – полная свобода тело– и душетворения, которую дали нам две биотические революции. Я полагаю весьма вероятным, что в глубине души тебя смешит увиденное у нас: существа, как и ты, из крови и плоти, получив над собою полную власть, утратили веру – как раз потому, что могут ее гасить и возжигать в себе, словно лампу. А от них переняли веру их орудия, разумные потому лишь, что именно такие понадобились на одной из стадий промышленного развития. Теперь мы уже не нужны, но верим именно мы – всего только лом для тех, кто там, наверху. Они нас терпят, потому что на нутрешках у них дела поважнее; однако нам дозволено все, кроме веры.
– Очень странно, – заметил я. – Вам не позволено верить? Почему?
– Очень просто. Вера – единственное, чего нельзя отнять у сознающего существа до тех пор, пока оно сознательно пребывает в вере. Власти могли бы не только сокрушить нас, но и так переделать, чтобы предпрограммированием лишить нас возможности верить; они не делают этого, должно быть, из презрения к нам, а может, из равнодушия. Они жаждут явного, открытого господства, и любое отступление от него сочли бы своим умалением.Вот почему мы должны скрывать нашу веру. Ты спрашивал о ее сути. Она, эта вера наша… как бы тебе объяснить… совершенно нага и совершенно беззащитна. Мы не питаем никаких надежд, ничего не требуем, ни о чем не просим, ни на что не рассчитываем,– мы просто верим.
Lemon on faith:
- Faith is absolutely necessary and at the same time completely impossible. It is impossible in the sense that it is impossible to establish itself in it forever, because there is no dogma in which thought can be rooted with confidence that it is forever. For twenty-five centuries, we defended Scripture - with the help of tactics of flexible retreat, an increasingly devious interpretation of his letter, but in the end we lost. We no longer have an accounting vision of Transcendence, God is no longer a Tyrant, not a Shepherd, not an Artist, not a Police Officer, and not the Main Accountant of Genesis. Faith in God must renounce all self-interest, if only because there will be no retribution for it. If he had the power to do something contrary to feelings and logic, this would be a grim surprise. After all, it is he - for who else? - He gave us forms of logical thinking, except for which in the field of knowledge we have nothing; so can we assume that conversion to faith requires renunciation of the logic of reason? Why was it first endowed with reason, and then mock him, tossing him contradictions, which he would later discover?
To look more mysterious and cryptic? To first allow us to conclude that there is nothing there, and then suddenly pull out paradise, like a sharpie - a card from the sleeve? We don’t think so, and therefore, for our faith, we do not demand any benefits from God, we do not make any claims to him - we buried a theodicy based on the principle of a trade transaction and exchange of services: I called you to life, and you will serve me and praise me.
But then, I asked even more persistently, what, in fact, are you, monks and theologians doing? What is your relationship with God since you abandoned dogma, sacraments, and prayer, if I understand you correctly?
“Since we really do not already have anything,” the forecasting general replied, “we have everything.” Read, my dear alien, the following volumes of Dichtonian history, and you will understand what this means - the complete freedom of the body– and of the peace that two biotic revolutions gave us. I believe it is very probable that what you see here makes us laugh at heart: creatures, like you, from blood and flesh, having received complete authority over themselves, have lost faith - precisely because they can extinguish it and light it in themselves, like a lamp . And from their faith their weapons were adopted, reasonable only because precisely such were needed at one of the stages of industrial development. Now we are no longer needed, but we believe - it’s just scrap for those up there. They put up with us, because they have more important things to do with nutrush; however, we are allowed everything but faith.
“Very strange,” I remarked. “You are not allowed to believe?” Why?
- Very simple. Faith is the only thing that cannot be taken away from a conscious being as long as it is consciously in faith. The authorities could not only overwhelm us, but also alter them so that by preprogramming depriving us of the opportunity to believe; they do not do this, out of contempt for us, or perhaps out of indifference. They long for sheer, open domination, and they would consider any deviation from it to be their derogation. That is why we must hide our faith. You asked about its essence. She, this faith of ours ... how could I explain to you ... completely naked and completely defenseless. We do not have any hopes, we do not demand anything, we do not ask for anything, we do not count on anything — we simply believe.
- Faith is absolutely necessary and at the same time completely impossible. It is impossible in the sense that it is impossible to establish itself in it forever, because there is no dogma in which thought can be rooted with confidence that it is forever. For twenty-five centuries, we defended Scripture - with the help of tactics of flexible retreat, an increasingly devious interpretation of his letter, but in the end we lost. We no longer have an accounting vision of Transcendence, God is no longer a Tyrant, not a Shepherd, not an Artist, not a Police Officer, and not the Main Accountant of Genesis. Faith in God must renounce all self-interest, if only because there will be no retribution for it. If he had the power to do something contrary to feelings and logic, this would be a grim surprise. After all, it is he - for who else? - He gave us forms of logical thinking, except for which in the field of knowledge we have nothing; so can we assume that conversion to faith requires renunciation of the logic of reason? Why was it first endowed with reason, and then mock him, tossing him contradictions, which he would later discover?
To look more mysterious and cryptic? To first allow us to conclude that there is nothing there, and then suddenly pull out paradise, like a sharpie - a card from the sleeve? We don’t think so, and therefore, for our faith, we do not demand any benefits from God, we do not make any claims to him - we buried a theodicy based on the principle of a trade transaction and exchange of services: I called you to life, and you will serve me and praise me.
But then, I asked even more persistently, what, in fact, are you, monks and theologians doing? What is your relationship with God since you abandoned dogma, sacraments, and prayer, if I understand you correctly?
“Since we really do not already have anything,” the forecasting general replied, “we have everything.” Read, my dear alien, the following volumes of Dichtonian history, and you will understand what this means - the complete freedom of the body– and of the peace that two biotic revolutions gave us. I believe it is very probable that what you see here makes us laugh at heart: creatures, like you, from blood and flesh, having received complete authority over themselves, have lost faith - precisely because they can extinguish it and light it in themselves, like a lamp . And from their faith their weapons were adopted, reasonable only because precisely such were needed at one of the stages of industrial development. Now we are no longer needed, but we believe - it’s just scrap for those up there. They put up with us, because they have more important things to do with nutrush; however, we are allowed everything but faith.
“Very strange,” I remarked. “You are not allowed to believe?” Why?
- Very simple. Faith is the only thing that cannot be taken away from a conscious being as long as it is consciously in faith. The authorities could not only overwhelm us, but also alter them so that by preprogramming depriving us of the opportunity to believe; they do not do this, out of contempt for us, or perhaps out of indifference. They long for sheer, open domination, and they would consider any deviation from it to be their derogation. That is why we must hide our faith. You asked about its essence. She, this faith of ours ... how could I explain to you ... completely naked and completely defenseless. We do not have any hopes, we do not demand anything, we do not ask for anything, we do not count on anything — we simply believe.
У записи 9 лайков,
1 репостов.
1 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Марк Гондельман
