Кто-то должен переписать гл. поэта земли русской. К сожалению, видимо, сего дня это я.
Когда мне явится архангел,
Стотонный, рыжий серафим —
Меня сразит виденьем штанги
Огромной как Гаргацофим.
Я буду долго извиняться
И говорить, что я — не я,
Дурной повадкою паяца
Смешить скрижали бытия.
...Вот мы стоим на перепутье,
И в сердце тонкая тоска...
Перстом прозрачным ангел крутит
У венценосного виска.
Пусть у виска он грозно вертит
Не моего, а своего —
Я чую приближенье смерти
И как змеится вещество.
И вот он очи трёт со скуки —
Я ж прозреваю невпопад:
И ныне вижу сердце звука
И горний писк, и дольний ад,
И слышу лопухов беседы,
И как автобус тарахтит,
И лучше б я о том не ведал,
Что печень точит паразит!
Я говорю ему: "Послушай,
Ты, друг, явился не к тому;
Я был среди друзей не лучший
И позабыл небес тесьму".
Он смотрит даже без презренья,
И ничего не говоря
Приподнимает крылий звенья
И отлетает, как заря.
А я бы мог стихами виждить,
И внемлить и глаголом жечь,
Но только поперхнулся трижды
И выплюнул родную речь.
Когда мне явится архангел,
Стотонный, рыжий серафим —
Меня сразит виденьем штанги
Огромной как Гаргацофим.
Я буду долго извиняться
И говорить, что я — не я,
Дурной повадкою паяца
Смешить скрижали бытия.
...Вот мы стоим на перепутье,
И в сердце тонкая тоска...
Перстом прозрачным ангел крутит
У венценосного виска.
Пусть у виска он грозно вертит
Не моего, а своего —
Я чую приближенье смерти
И как змеится вещество.
И вот он очи трёт со скуки —
Я ж прозреваю невпопад:
И ныне вижу сердце звука
И горний писк, и дольний ад,
И слышу лопухов беседы,
И как автобус тарахтит,
И лучше б я о том не ведал,
Что печень точит паразит!
Я говорю ему: "Послушай,
Ты, друг, явился не к тому;
Я был среди друзей не лучший
И позабыл небес тесьму".
Он смотрит даже без презренья,
И ничего не говоря
Приподнимает крылий звенья
И отлетает, как заря.
А я бы мог стихами виждить,
И внемлить и глаголом жечь,
Но только поперхнулся трижды
И выплюнул родную речь.
Someone should rewrite ch. poet of the Russian land. Unfortunately, apparently, this is me today.
When the archangel appears to me,
Stotonny, red seraph -
I will be struck by a vision of the bar
Huge as Gargatsofim.
I will apologize for a long time
And to say that I'm not me
Bad hare of the clown
Mix the tablets of being.
... here we are at a crossroads
And in the heart is a thin longing ...
Finger transparent angel twists
At the crowned temple.
Let him twirl menacingly at the temple
Not mine, but mine -
I can smell death
And how the substance snakes.
And so he rubs his eyes with boredom -
Well I see out of place:
And now I see the heart of sound
And the mountain squeak, and the hell of a valley,
And I hear mugs of conversation
And how the bus rumbles
And it’s better if I didn’t know
That the liver sharpens the parasite!
I tell him: “Listen,
You, friend, have not come to that;
I was not the best among friends
And he forgot the lace of heaven. "
He looks even without contempt
And without saying anything
Raises wing links
And flies off like a dawn.
And I could see poems
And heed and burn with a verb,
But only choked three times
And he spat out his native speech.
When the archangel appears to me,
Stotonny, red seraph -
I will be struck by a vision of the bar
Huge as Gargatsofim.
I will apologize for a long time
And to say that I'm not me
Bad hare of the clown
Mix the tablets of being.
... here we are at a crossroads
And in the heart is a thin longing ...
Finger transparent angel twists
At the crowned temple.
Let him twirl menacingly at the temple
Not mine, but mine -
I can smell death
And how the substance snakes.
And so he rubs his eyes with boredom -
Well I see out of place:
And now I see the heart of sound
And the mountain squeak, and the hell of a valley,
And I hear mugs of conversation
And how the bus rumbles
And it’s better if I didn’t know
That the liver sharpens the parasite!
I tell him: “Listen,
You, friend, have not come to that;
I was not the best among friends
And he forgot the lace of heaven. "
He looks even without contempt
And without saying anything
Raises wing links
And flies off like a dawn.
And I could see poems
And heed and burn with a verb,
But only choked three times
And he spat out his native speech.
У записи 9 лайков,
1 репостов.
1 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Марк Гондельман
