Жила-была древняя Многобожка. Когда она была молодой, её боги, и правые и левые, и те, что росли на шее и под мышками, лоснились и своими медными лбами освещали ледники и моря. Потом они покрылись морщинками и у некоторых за ушами начал расти мох.
Сейчас она была настолько стара, что самые старые боги уже усохли и позабыли себя. Другие лепетали на священных языках древности, и взывали друг к другу, но этот лепет был не важнее шума листьев. Один бог уже врос ей под кожицу и смотрел внутрь себя. Он уже не говорил. Молодые, новые боги (они выросли по весне) звали себя ануннаками, и говорили на таких языках, которые Многобожка не понимала сама.
Ночью, за две тысячи лет до первого рассвета, Многобожка проснулась в своём логове. От жажды во ртах было горько и черно. Она поползла к источнику не-воды. Боги левой стороны ворчали, жались друг к другу и их бороды ощетинились от холода ужасного льда. Боги правой стороны сначала притворялись спящими, но потом проснулись, и затянули свою обычную песню. В ней не было рассказа, а слова творения шли вперемешку с рекламами, которые они увидели в мирах, которые не устояли и погасли как яркие искры.
«Почему рекламы миров-искр такие навязчивые?» — Спросила себя Многобожка. Слушать в сотый раз о том, что именно сейчас самый лучший день, чтобы взять ипотеку на Кипре было противно. Тем более, Кипр ещё не был сотворён, а от слова «ипотека» у многобожки болели зубы. Бог, который ей врос под кожу, жевал свою богобороду и заунывно мычал.
Ползти было одиноко. Нетварный и невечерний свет тускло светил над безвидными камнями и только зелёная линия Чего-То приятно разнообразила горизонт. Многобожка старалась сделать так, чтобы боги левой стороны не увидели эту линию. «Опять начнут судть и рядить,» — думала она — «ну вот сколько можно это делать? И ещё зачем-то насылают кары. И знают ведь, что зелёной линии Чего-То всё нипочём, но шлют и шлют свои дурные кары. Они вообще поумнеют? Или это уже у них от старости?»
«Ко-ко, продо кородо» — заворчал беззубым ртом бог Старикич-Старухич, который уже и не помнил как говорить на языке и без языка. Это разбудило другого ветхого бога и тот сердито ответил: «Я боюсь, что это не те трубы, которые ведут к нашему дому». Некоторым богам стало жутко и они заплакали.
А ануннаки стали высмеивать стариков. Когда это им надоело, они начали угрожать, что сейчас-де зарежут старика и сделают из его мозгов облака.
«Но-но,» — сказала Многобожка, — «за такое можно и в табло словить». Все боги слышали мысли друг друга и не могли не слышать мыслей Многобожки, но слово всегда было значимее мысли.
Ануннаки сначала съёжились, а потом прыснули со смеху. «Старуха Многобожка! Давай, давай, сотвори нам людей-мух, мы их будем ловить!»
Многобожка сплюнула. Она действительно как-то сотворила людей-мух, и те сначала пели гимны, а потом надоели. Они летали и просили разных богов дать им того и другого. Они ползали у них по глазам и ушам, и боги гневно и трогательно таращили глаза. Потом богиня-чума наслала на них корчи и смерти. Сначала Многобожка плакала, а потом сказала спасибо. Больше она не творила людей-мух.
Когда она доползла до источника живой не-воды, все боги замолчали и стали ждать, когда Многобожка напьётся. Они росли из неё, и без не-воды они не могли. Многобожка была им всем противна, но что они без неё? Их головы закрыли глаза и стали впитывать не-воду, которая наполняла бесконечное тело их Многобожки.
Ничего не происходило; мир ещё не был сотворён. Зелёная линия Чего-То кружила над горизонтом. Ястреб не кричал в синем небе. Боги смотрели рекламы миров-искр, которые творились и гасли.
«На сегодня всё,» — подумала Многобожка и поползла к себе в логово.
Сейчас она была настолько стара, что самые старые боги уже усохли и позабыли себя. Другие лепетали на священных языках древности, и взывали друг к другу, но этот лепет был не важнее шума листьев. Один бог уже врос ей под кожицу и смотрел внутрь себя. Он уже не говорил. Молодые, новые боги (они выросли по весне) звали себя ануннаками, и говорили на таких языках, которые Многобожка не понимала сама.
Ночью, за две тысячи лет до первого рассвета, Многобожка проснулась в своём логове. От жажды во ртах было горько и черно. Она поползла к источнику не-воды. Боги левой стороны ворчали, жались друг к другу и их бороды ощетинились от холода ужасного льда. Боги правой стороны сначала притворялись спящими, но потом проснулись, и затянули свою обычную песню. В ней не было рассказа, а слова творения шли вперемешку с рекламами, которые они увидели в мирах, которые не устояли и погасли как яркие искры.
«Почему рекламы миров-искр такие навязчивые?» — Спросила себя Многобожка. Слушать в сотый раз о том, что именно сейчас самый лучший день, чтобы взять ипотеку на Кипре было противно. Тем более, Кипр ещё не был сотворён, а от слова «ипотека» у многобожки болели зубы. Бог, который ей врос под кожу, жевал свою богобороду и заунывно мычал.
Ползти было одиноко. Нетварный и невечерний свет тускло светил над безвидными камнями и только зелёная линия Чего-То приятно разнообразила горизонт. Многобожка старалась сделать так, чтобы боги левой стороны не увидели эту линию. «Опять начнут судть и рядить,» — думала она — «ну вот сколько можно это делать? И ещё зачем-то насылают кары. И знают ведь, что зелёной линии Чего-То всё нипочём, но шлют и шлют свои дурные кары. Они вообще поумнеют? Или это уже у них от старости?»
«Ко-ко, продо кородо» — заворчал беззубым ртом бог Старикич-Старухич, который уже и не помнил как говорить на языке и без языка. Это разбудило другого ветхого бога и тот сердито ответил: «Я боюсь, что это не те трубы, которые ведут к нашему дому». Некоторым богам стало жутко и они заплакали.
А ануннаки стали высмеивать стариков. Когда это им надоело, они начали угрожать, что сейчас-де зарежут старика и сделают из его мозгов облака.
«Но-но,» — сказала Многобожка, — «за такое можно и в табло словить». Все боги слышали мысли друг друга и не могли не слышать мыслей Многобожки, но слово всегда было значимее мысли.
Ануннаки сначала съёжились, а потом прыснули со смеху. «Старуха Многобожка! Давай, давай, сотвори нам людей-мух, мы их будем ловить!»
Многобожка сплюнула. Она действительно как-то сотворила людей-мух, и те сначала пели гимны, а потом надоели. Они летали и просили разных богов дать им того и другого. Они ползали у них по глазам и ушам, и боги гневно и трогательно таращили глаза. Потом богиня-чума наслала на них корчи и смерти. Сначала Многобожка плакала, а потом сказала спасибо. Больше она не творила людей-мух.
Когда она доползла до источника живой не-воды, все боги замолчали и стали ждать, когда Многобожка напьётся. Они росли из неё, и без не-воды они не могли. Многобожка была им всем противна, но что они без неё? Их головы закрыли глаза и стали впитывать не-воду, которая наполняла бесконечное тело их Многобожки.
Ничего не происходило; мир ещё не был сотворён. Зелёная линия Чего-То кружила над горизонтом. Ястреб не кричал в синем небе. Боги смотрели рекламы миров-искр, которые творились и гасли.
«На сегодня всё,» — подумала Многобожка и поползла к себе в логово.
Once upon a time there was an ancient Polytheism. When she was young, her gods, both right and left, and those that grew on the neck and under the arms, glittered and illuminated glaciers and seas with their copper foreheads. Then they became wrinkled, and some began to grow moss behind their ears.
Now she was so old that the oldest gods had already dried out and forgotten themselves. Others babbled in the sacred languages of antiquity, and cried out to each other, but this babble was no more important than the noise of the leaves. One god had already grown into her skin and was looking inward. He did not speak. Young, new gods (they grew up in the spring) called themselves the Anunnaki, and spoke languages that Polygod did not understand.
At night, two thousand years before the first dawn, Polytheism woke up in its den. The thirst in the mouth was bitter and black. She crawled to a source of non-water. The gods of the left side grumbled, huddled together and their beards bristled from the cold of terrible ice. The gods of the right side at first pretended to be sleeping, but then woke up and dragged on their usual song. There was no story in it, and the words of creation were mixed with advertisements that they saw in worlds that could not resist and went out like bright sparks.
“Why are spark-world advertisements so obsessive?” - Asked herself Polytheism. Hearing for the hundredth time that right now is the best day to take a mortgage in Cyprus was disgusting. Moreover, Cyprus has not yet been created, and the word "mortgage" in the polytheism hurt teeth. God, who had grown into her skin, chewed his beard and mumbled mournfully.
Crawling was lonely. Uncreated and non-evening light shone dimly above the unseen stones, and only the green line of Something pleasantly diversified the horizon. Polytheism tried to make the gods of the left side not see this line. “They will start to judge and row again,” she thought, “well, how much can this be done?” And for some reason they send punishment. And they know, after all, that the green line of Something is all the same, but they send and send their bad punishment. Will they even grow wiser? Or is it already from their old age? ”
“Ko-ko, food korodo,” the old man Starikich-Starukhich grumbled his toothless mouth, who no longer remembered how to speak a language without a language. This woke up another decrepit god, and he angrily replied: "I am afraid that these are not the pipes that lead to our house." Some gods felt terrible and they cried.
And the Anunnaki began to make fun of the old. When they got tired of it, they began to threaten that now they would kill the old man and make clouds out of his brain.
“But-but,” said Polytheide, “for this you can catch the scoreboard.” All the gods heard each other's thoughts and could not help but hear the thoughts of Polytheism, but the word was always more significant than thought.
The Anunnaki cringed at first, and then burst out laughing. "The Old Woman Polytheist! Come on, come on, make us fly people, we will catch them! ”
The polytheism spat. She really somehow made people-flies, and they first sang hymns, and then they got tired. They flew and asked different gods to give them both. They crawled in their eyes and ears, and the gods gazed angrily and touchingly. Then the plague goddess sent cramps and death upon them. Polygame first cried, and then said thanks. She did not create fly people anymore.
When she crawled to the source of living non-water, all the gods were silent and began to wait for the Polygod to get drunk. They grew out of it, and without no-water they could not. Polytheism was disgusting to them all, but what would they be without it? Their heads closed their eyes and began to absorb the non-water that filled the endless body of their Polytheism.
Nothing happened; the world has not yet been created. The green line of Something circled the horizon. The hawk did not scream in the blue sky. The gods watched advertisements of spark-worlds that were going on and off.
“That's it for today,” thought Polytheism and crawled into her lair.
Now she was so old that the oldest gods had already dried out and forgotten themselves. Others babbled in the sacred languages of antiquity, and cried out to each other, but this babble was no more important than the noise of the leaves. One god had already grown into her skin and was looking inward. He did not speak. Young, new gods (they grew up in the spring) called themselves the Anunnaki, and spoke languages that Polygod did not understand.
At night, two thousand years before the first dawn, Polytheism woke up in its den. The thirst in the mouth was bitter and black. She crawled to a source of non-water. The gods of the left side grumbled, huddled together and their beards bristled from the cold of terrible ice. The gods of the right side at first pretended to be sleeping, but then woke up and dragged on their usual song. There was no story in it, and the words of creation were mixed with advertisements that they saw in worlds that could not resist and went out like bright sparks.
“Why are spark-world advertisements so obsessive?” - Asked herself Polytheism. Hearing for the hundredth time that right now is the best day to take a mortgage in Cyprus was disgusting. Moreover, Cyprus has not yet been created, and the word "mortgage" in the polytheism hurt teeth. God, who had grown into her skin, chewed his beard and mumbled mournfully.
Crawling was lonely. Uncreated and non-evening light shone dimly above the unseen stones, and only the green line of Something pleasantly diversified the horizon. Polytheism tried to make the gods of the left side not see this line. “They will start to judge and row again,” she thought, “well, how much can this be done?” And for some reason they send punishment. And they know, after all, that the green line of Something is all the same, but they send and send their bad punishment. Will they even grow wiser? Or is it already from their old age? ”
“Ko-ko, food korodo,” the old man Starikich-Starukhich grumbled his toothless mouth, who no longer remembered how to speak a language without a language. This woke up another decrepit god, and he angrily replied: "I am afraid that these are not the pipes that lead to our house." Some gods felt terrible and they cried.
And the Anunnaki began to make fun of the old. When they got tired of it, they began to threaten that now they would kill the old man and make clouds out of his brain.
“But-but,” said Polytheide, “for this you can catch the scoreboard.” All the gods heard each other's thoughts and could not help but hear the thoughts of Polytheism, but the word was always more significant than thought.
The Anunnaki cringed at first, and then burst out laughing. "The Old Woman Polytheist! Come on, come on, make us fly people, we will catch them! ”
The polytheism spat. She really somehow made people-flies, and they first sang hymns, and then they got tired. They flew and asked different gods to give them both. They crawled in their eyes and ears, and the gods gazed angrily and touchingly. Then the plague goddess sent cramps and death upon them. Polygame first cried, and then said thanks. She did not create fly people anymore.
When she crawled to the source of living non-water, all the gods were silent and began to wait for the Polygod to get drunk. They grew out of it, and without no-water they could not. Polytheism was disgusting to them all, but what would they be without it? Their heads closed their eyes and began to absorb the non-water that filled the endless body of their Polytheism.
Nothing happened; the world has not yet been created. The green line of Something circled the horizon. The hawk did not scream in the blue sky. The gods watched advertisements of spark-worlds that were going on and off.
“That's it for today,” thought Polytheism and crawled into her lair.
У записи 8 лайков,
2 репостов,
309 просмотров.
2 репостов,
309 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Марк Гондельман
