"Трудовое законодательство нарушалось злостно, и я почувствовал, что у меня исчезло всякое желание бороться с этими нарушениями, потому что сюда в двенадцать часов новогодней ночи, прорвавшись через пургу, пришли люди, которым было интереснее доводить до конца или начинать сызнова какое-нибудь полезное дело, чем глушить себя водкой, бессмысленно дрыгать ногами, играть в фанты и заниматься флиртом разных степеней легкости. Сюда пришли люди, которым было приятнее быть друг с другом, чем порознь, которые терпеть не могли всякого рода воскресений, потому что в воскресенье им было скучно. Маги, Люди с большой буквы, и девизом их было -- "Понедельник начинается в субботу". Да, они знали кое-какие заклинания, умели превращать воду в вино, и каждый из них не затруднился бы накормить пятью хлебами тысячу человек. Но магами они были не поэтому. Это была шелуха, внешнее. Они были магами потому, что очень много знали, так много, что количество перешло у них наконец в качество, и они стали с миром в другие отношения, нежели обычные люди. Они работали в институте, который занимался прежде всего проблемами человеческого счастья и смысла человеческой жизни, но даже среди них никто точно не знал, что такое счастье и в чем именно смысл жизни. И они приняли рабочую гипотезу, что счастье в непрерывном познании неизвестного и смысл жизни в том же. Каждый человек -- маг в душе, но он становится магом только тогда, когда начинает меньше думать о себе и больше о других, когда работать ему становится интереснее, чем развлекаться в старинном смысле этого слова. И наверное, их рабочая гипотеза была недалека от истины, потому что так же как труд превратил обезьяну в человека, точно так же отсутствие труда в гораздо более короткие сроки превращает человека в обезьяну. Даже хуже, чем в обезьяну.
В жизни мы не всегда замечаем это. Бездельник и тунеядец, развратник и карьерист продолжают ходить на задних конечностях, разговаривать вполне членораздельно (хотя круг тем у них сужается до предела). Что касается узких брюк и увлечения джазом, по которым одно время пытались определить степень обезьяноподобия, то довольно быстро выяснилось, что они свойственны даже лучшим из магов.
В институте же регресс скрыть было невозможно. Институт представлял неограниченные возможности для превращения человека в мага. Но он был беспощаден к отступникам и метил их без промаха. Стоило сотруднику предаться хотя бы на час эгоистическим и инстинктивным действиям (а иногда даже просто мыслям), как он со страхом замечал, что пушок на его ушах становится гуще. Это было предупреждение. Так милицейский свисток предупреждает о возможном штрафе, так боль предупреждает о возможной травме. Теперь все зависело от себя. Человек сплошь и рядом не может бороться со своими кислыми мыслями, на то он и человек -- переходная ступень от неандертальца к магу. Но он может поступать вопреки этим мыслям, и тогда у него сохраняются шансы. А может и уступить, махнуть на все рукой ("Живем один раз", "Надо брать от жизни все", "Все человеческое мне не чуждо"), и тогда ему остается одно: как можно скорее уходить из института. Там, снаружи, он еще может остаться по крайней мере добропорядочным мещанином, честно, но вяло отрабатывающим свою зарплату. Но трудно решиться на уход. В институте тепло, уютно, работа чистая, уважаемая, платят неплохо, люди прекрасные, а стыд глаза не выест. Вот и слоняются, провожаемые сочувственными и неодобрительными взглядами, по коридорам и лабораториям, с ушами, покрытыми жесткой серой шерстью, бестолковые, теряющие связность речи, глупеющие на глазах. Но этих еще можно пожалеть, можно пытаться помочь им, можно еще надеяться вернуть им человеческий облик...
Есть другие. С пустыми глазами. Достоверно знающие, с какой стороны у бутерброда масло. По-своему очень даже неглупые. По-своему немалые знатоки человеческой природы. Расчетливые и беспринципные, познавшие всю силу человеческих слабостей, умеющих любое зло обратить себе в добро и в этом неутомимые. Они тщательно выбривают свои уши и зачастую изобретают удивительные средства для уничтожения волосяного покрова. И как часто они достигают значительных высот и крупных успехов в своем основном деле -- строительстве светлого будущего в одной отдельно взятой квартире и на одном отдельно взятом приусадебном участке, отгороженном от остального человечества колючей проволокой..."
В жизни мы не всегда замечаем это. Бездельник и тунеядец, развратник и карьерист продолжают ходить на задних конечностях, разговаривать вполне членораздельно (хотя круг тем у них сужается до предела). Что касается узких брюк и увлечения джазом, по которым одно время пытались определить степень обезьяноподобия, то довольно быстро выяснилось, что они свойственны даже лучшим из магов.
В институте же регресс скрыть было невозможно. Институт представлял неограниченные возможности для превращения человека в мага. Но он был беспощаден к отступникам и метил их без промаха. Стоило сотруднику предаться хотя бы на час эгоистическим и инстинктивным действиям (а иногда даже просто мыслям), как он со страхом замечал, что пушок на его ушах становится гуще. Это было предупреждение. Так милицейский свисток предупреждает о возможном штрафе, так боль предупреждает о возможной травме. Теперь все зависело от себя. Человек сплошь и рядом не может бороться со своими кислыми мыслями, на то он и человек -- переходная ступень от неандертальца к магу. Но он может поступать вопреки этим мыслям, и тогда у него сохраняются шансы. А может и уступить, махнуть на все рукой ("Живем один раз", "Надо брать от жизни все", "Все человеческое мне не чуждо"), и тогда ему остается одно: как можно скорее уходить из института. Там, снаружи, он еще может остаться по крайней мере добропорядочным мещанином, честно, но вяло отрабатывающим свою зарплату. Но трудно решиться на уход. В институте тепло, уютно, работа чистая, уважаемая, платят неплохо, люди прекрасные, а стыд глаза не выест. Вот и слоняются, провожаемые сочувственными и неодобрительными взглядами, по коридорам и лабораториям, с ушами, покрытыми жесткой серой шерстью, бестолковые, теряющие связность речи, глупеющие на глазах. Но этих еще можно пожалеть, можно пытаться помочь им, можно еще надеяться вернуть им человеческий облик...
Есть другие. С пустыми глазами. Достоверно знающие, с какой стороны у бутерброда масло. По-своему очень даже неглупые. По-своему немалые знатоки человеческой природы. Расчетливые и беспринципные, познавшие всю силу человеческих слабостей, умеющих любое зло обратить себе в добро и в этом неутомимые. Они тщательно выбривают свои уши и зачастую изобретают удивительные средства для уничтожения волосяного покрова. И как часто они достигают значительных высот и крупных успехов в своем основном деле -- строительстве светлого будущего в одной отдельно взятой квартире и на одном отдельно взятом приусадебном участке, отгороженном от остального человечества колючей проволокой..."
“Labor laws were violated maliciously, and I felt that I had no desire to fight these violations, because here at twelve o’clock on New Year’s Eve, breaking through the snowstorm, people came to whom it was more interesting to finish or start something useful again the thing is to stifle yourself with vodka, make no sense to kick your legs, play forfeits and engage in flirting of different degrees of ease.This is where people came who were more pleasant to be with each other than separately who could not stand and all sorts of Sundays, because on Sunday they were bored. Mages, People with a capital letter, and their motto was “Monday begins on Saturday.” Yes, they knew some spells, knew how to turn water into wine, and everyone of them, it would not be difficult to feed a thousand people with five loaves of bread, but they were not magicians, therefore. It was husk, external. They were magicians because they knew a lot, so much that their quantity finally turned into quality, and they became the world in other ways than ordinary people. They worked at the institute, which was primarily concerned with the problems of human happiness and the meaning of human life, but even among them no one knew exactly what happiness was and what exactly was the meaning of life. And they accepted the working hypothesis that happiness is in the continuous knowledge of the unknown and the meaning of life is the same. Each person is a magician in his soul, but he becomes a magician only when he begins to think less about himself and more about others, when he becomes more interested in working than having fun in the old sense of the word. And probably, their working hypothesis was not far from the truth, because just as labor turned a monkey into a man, just like the absence of labor in a much shorter time turns a man into a monkey. Even worse than a monkey.
In life, we do not always notice this. An idler and a parasite, a lecher and a careerist continue to walk on their hind limbs, talk quite articulate (although the circle of topics is narrowed to the limit). As for the narrow trousers and the passion for jazz, by which at one time they tried to determine the degree of monkey-like, it quickly became clear that they are characteristic of even the best of magicians.
At the institute, it was impossible to hide the regression. The institute presented unlimited possibilities for turning a person into a magician. But he was merciless to the apostates and threw them without a miss. As soon as an employee indulges in at least an hour of selfish and instinctive actions (and sometimes even just thoughts), he fearfully noticed that the fluff on his ears was becoming thicker. That was a warning. So a police whistle warns of a possible fine, so pain warns of a possible injury. Now everything depended on itself. A man can’t fight his sour thoughts all the time, and that’s why he and man are a transitional stage from Neanderthal to magician. But he can act contrary to these thoughts, and then he still has chances. Or maybe give in, give up on everything (“We live once”, “We must take everything from life”, “Everything human is not alien to me”), and then he has only one thing: to leave the institute as soon as possible. Outside, he can still remain at least a respectable tradesman, honestly, but sluggishly working out his salary. But it is difficult to decide on leaving. The institute is warm, comfortable, the work is clean, respected, they pay well, people are wonderful, and shame does not eat up. So they roam, escorted by sympathetic and disapproving glances, along the corridors and laboratories, with ears covered with hard gray wool, stupid, speechless, stupid eyes. But you can still feel sorry for these, you can try to help them, you can still hope to restore their human appearance ...
There are others. With empty eyes. Reliably knowing which side of the sandwich has butter. In their own way, very intelligent. In their own way, considerable connoisseurs of human nature. Calculating and unprincipled, knowing all the power of human weaknesses, knowing how to turn any evil into good and tireless in this. They carefully shave their ears and often invent amazing remedies for destroying the hairline. And how often they achieve significant heights and major successes in their main business - the construction of a bright future in one separate apartment and on one separate personal plot, fenced off from the rest of humanity by barbed wire ... "
In life, we do not always notice this. An idler and a parasite, a lecher and a careerist continue to walk on their hind limbs, talk quite articulate (although the circle of topics is narrowed to the limit). As for the narrow trousers and the passion for jazz, by which at one time they tried to determine the degree of monkey-like, it quickly became clear that they are characteristic of even the best of magicians.
At the institute, it was impossible to hide the regression. The institute presented unlimited possibilities for turning a person into a magician. But he was merciless to the apostates and threw them without a miss. As soon as an employee indulges in at least an hour of selfish and instinctive actions (and sometimes even just thoughts), he fearfully noticed that the fluff on his ears was becoming thicker. That was a warning. So a police whistle warns of a possible fine, so pain warns of a possible injury. Now everything depended on itself. A man can’t fight his sour thoughts all the time, and that’s why he and man are a transitional stage from Neanderthal to magician. But he can act contrary to these thoughts, and then he still has chances. Or maybe give in, give up on everything (“We live once”, “We must take everything from life”, “Everything human is not alien to me”), and then he has only one thing: to leave the institute as soon as possible. Outside, he can still remain at least a respectable tradesman, honestly, but sluggishly working out his salary. But it is difficult to decide on leaving. The institute is warm, comfortable, the work is clean, respected, they pay well, people are wonderful, and shame does not eat up. So they roam, escorted by sympathetic and disapproving glances, along the corridors and laboratories, with ears covered with hard gray wool, stupid, speechless, stupid eyes. But you can still feel sorry for these, you can try to help them, you can still hope to restore their human appearance ...
There are others. With empty eyes. Reliably knowing which side of the sandwich has butter. In their own way, very intelligent. In their own way, considerable connoisseurs of human nature. Calculating and unprincipled, knowing all the power of human weaknesses, knowing how to turn any evil into good and tireless in this. They carefully shave their ears and often invent amazing remedies for destroying the hairline. And how often they achieve significant heights and major successes in their main business - the construction of a bright future in one separate apartment and on one separate personal plot, fenced off from the rest of humanity by barbed wire ... "
У записи 1 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Ксения Линкевич
