В связи с темой леса вспомнил историю детско-юношеских...

В связи с темой леса вспомнил историю детско-юношеских лет о борьбе с так называемыми «шанхайцами». У нас деревня располагалась на холме, ухоженный парк на окраине постепенно спускался к речушке, где начинался полноценный лес. Но в начале 1990 годов у подножия холма, прям перед лесом, начали появляться самопальные постройки, которые стали величать «шанхай». Шанхаем обычно называют бедные районы с лачугами, я потом неоднократно сталкивался с этим наименованием. Но наш шанхай был необычный. Люди там захватывали землю, словно крестьяне во время революции, устраивали огороды и ставили там убогие мерзкие хижины.

Взрослые их презирали, а мы - ненавидели. Это сейчас я понимаю, что это были несчастные люди, травмированные 1990 годами. Они были вынуждены, чтобы прокормиться, разводить огороды. Но эти огородники были для нас чужаками, пришлыми захватчиками. Выглядели они отталкивающе. Неопределённого возраста в грязно-серой одежде и в обязательных панамках они шли через деревню с рюкзаками к своим угодьям. Никогда не здоровались. Шанхайцы были похожи на беженцев из фильмов про войну. Но никакого чувства сострадания. Стащить какие-нибудь овощи у них не считалось зазорным. Они никто.

Мы с моим деревенским другом Пашком стали активно тусоваться в лесу. Мы с раннего детства туда ходили, разумеется, но редко, а лет в 13 начали постоянно гулять. Лес мы очень любили, относились к нему с трепетом. В лесу было намусорено – несильно, это теперь людская доблесть нагадить в лесу, но всё равно было что собирать. Мы с Пашком принялись утрамбовывать мусор по мешкам. Винили мы огородников. Они же жили ближе всего к лесу. Хоть и чаще всего этот мусор был последствием шашлыков, которые устраивали явно не огородники. Шашлыки – это же радость, а шанхайцы были слишком сумрачными, чтобы чему-то радоваться. Но мы тогда так не анализировали. Мы просто собирали мусор в мешки и высыпали на участки этих шанхайцев. Когда мешки прекратили быть дефицитом (это когда Пашок стал работать где-то строителем, он постарше меня был), мы закидывали эти мешки так, чтобы весь мусор высыпался в полёте.

Нас проклинали, за нами гонялись, на нас спускали собак, в нас пытались чем-то кинуть. Если бы у этих шанхайцев были ружья, они, конечно же, в нас стреляли бы. Но мы были неуловимы, как мстители. Мы быстро бегали и ориентировались в нашем лесу с закрытыми глазами. В течение нескольких дачных сезонов мы терроризировали шанхайцев. Потом появились другие увлечения, мы вышли из того возраста, когда мусор разбрасывают.

Затем деревню снесли. Там теперь вместо наших домов какой-то недострой. Ничего путного не могут построить уже почти 10 лет. И я недавно расспросил свою подругу, когда-то односельчанку, которая живёт неподалёку, про шанхай. Она ответила, что стоит шанхай, жизнь там кипит. Кажется, эти угрюмые огородники даже атомную катастрофу переживут и будут продолжать мотаться на свои захваченные участки.
In connection with the theme of the forest, I remembered the story of the youth years about the struggle with the so-called "Shanghai". Our village was located on a hill, a well-groomed park on the outskirts gradually descended to the rivulet, where a full-fledged forest began. But in the early 1990s, at the foot of the hill, right in front of the forest, self-made buildings began to appear, which began to dignify "Shanghai." Shanghai is usually called poor areas with shacks, and then I repeatedly came across this name. But our Shanghai was unusual. People there seized the land, like peasants during the revolution, arranged gardens and set up miserable, vile huts there.
 
Adults despised them, and we hated them. It is now I understand that these were unhappy people injured in the 1990s. They were forced to feed, plant gardens. But these gardeners were strangers to us, alien invaders. They looked repulsive. Undetermined age, in dirty gray clothes and in mandatory panamas, they walked through the village with backpacks to their lands. Never greeted. The Shanghaiers were like refugees from war films. But no sense of compassion. Pulling any vegetables from them was not considered shameful. They are nobody.
 
My village friend Pashk and I began to hang out actively in the forest. We went there from early childhood, of course, but rarely, and at age 13 we began to constantly walk. We loved the forest very much, treated it with trepidation. It was littered in the forest - not much, now it’s human valor to shit in the forest, but there was still something to collect. Pashka and I began to ram the garbage into bags. We blamed the gardeners. They lived closest to the forest. Although most often this garbage was the result of barbecue, which obviously was not arranged by gardeners. Shish kebabs are a joy, and the Shanghaiers were too gloomy to rejoice at something. But then we did not analyze it. We simply collected garbage in bags and poured into the sites of these Shanghaiers. When the bags ceased to be in short supply (this is when Pashok began to work somewhere as a builder, he was older than me), we threw these bags so that all the debris spilled out in flight.
 
We were cursed, chased after us, dogs were let down on us, they tried to throw something at us. If these Shanghaiers had guns, they, of course, would shoot at us. But we were elusive, like the avengers. We quickly ran and oriented in our forest with our eyes closed. For several summer seasons, we terrorized the Shanghai. Then other hobbies appeared, we got out of the age when the garbage is scattered.
 
Then the village was demolished. There is now some kind of unfinished building instead of our houses. They have not been able to build anything worthwhile for almost 10 years. And I recently asked my girlfriend, once a fellow villager who lives nearby, about Shanghai. She replied that Shanghai was standing, life was in full swing there. It seems that these gloomy gardeners will survive the atomic catastrophe and will continue to dangle to their captured areas.
У записи 2 лайков,
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Сергей Лунёв

Понравилось следующим людям