Проведешь с ней сутки – считай, бывал на войне.
она много давала, но и брала вдвойне.
девка-яд, девка-ересь, дурная полынь-трава.
с ней что мед, что кумыс кислит и делается кровав.
с ней невинные агнцы теряют свое естество,
отрастают рога на нежных безрогих лбах,
она в песню вплетает древнее колдовство,
а кому рассказать, что было – так стыдоба.
кто заходит в шатер к ней, выходит – совсем другим,
у нее нет сестер и братьев, одни враги,
поцелуй ее режет лезвием, жалит язык крапивой,
но до чего же девка-беда красива!
потому-то каждый мальчишка, муж или даже старец
после нее не хочет других красавиц.
жаждет хоть раз обладать ей, проникнуть в лоно,
только сама красавица непреклонна.
говорит: коснешься меня, умрешь,
я тебе станцую, но сам – не трожь,
я тебе спою, только сам – молчи,
но ломались сильнейшие из мужчин:
кто хватал за плечи, кто за ладонь,
кто сцеловывал слезы с соленых губ,
а потом изнутри их сжигал огонь,
и они просыпались в своем гробу.
и хотели убить ее, приходили с вилами и ножами,
но стояли у шатра ее дотемна, все решали,
то ли сперва заколоть, потом разрубить и сжечь,
то ли пускай подохнет сама уже…
но она оставалась жива, неизменно за разом раз,
и луна на нее направляла свой желтый глаз,
говорила: доченька, хватит вертеть хвостом,
засиделась на сотни лет ты в краю людском.
видишь же, слабовольное сердце у них в груди,
что их – зверей двуногих – теперь щадить?
а она отвечала: мама, добавь мне год,
я здесь живу, и мне кажется, что вот-вот,
откинется занавес и гордо войдет сюда
тот, кого не затронет бессмертная красота,
тот, у кого благородное сердце стучит в груди.
тот, кто меня не тронет – и победит.
вздыхала луна, оставляла ее одну.
но до сих пор ни один не прошел войну.
она много давала, но и брала вдвойне.
девка-яд, девка-ересь, дурная полынь-трава.
с ней что мед, что кумыс кислит и делается кровав.
с ней невинные агнцы теряют свое естество,
отрастают рога на нежных безрогих лбах,
она в песню вплетает древнее колдовство,
а кому рассказать, что было – так стыдоба.
кто заходит в шатер к ней, выходит – совсем другим,
у нее нет сестер и братьев, одни враги,
поцелуй ее режет лезвием, жалит язык крапивой,
но до чего же девка-беда красива!
потому-то каждый мальчишка, муж или даже старец
после нее не хочет других красавиц.
жаждет хоть раз обладать ей, проникнуть в лоно,
только сама красавица непреклонна.
говорит: коснешься меня, умрешь,
я тебе станцую, но сам – не трожь,
я тебе спою, только сам – молчи,
но ломались сильнейшие из мужчин:
кто хватал за плечи, кто за ладонь,
кто сцеловывал слезы с соленых губ,
а потом изнутри их сжигал огонь,
и они просыпались в своем гробу.
и хотели убить ее, приходили с вилами и ножами,
но стояли у шатра ее дотемна, все решали,
то ли сперва заколоть, потом разрубить и сжечь,
то ли пускай подохнет сама уже…
но она оставалась жива, неизменно за разом раз,
и луна на нее направляла свой желтый глаз,
говорила: доченька, хватит вертеть хвостом,
засиделась на сотни лет ты в краю людском.
видишь же, слабовольное сердце у них в груди,
что их – зверей двуногих – теперь щадить?
а она отвечала: мама, добавь мне год,
я здесь живу, и мне кажется, что вот-вот,
откинется занавес и гордо войдет сюда
тот, кого не затронет бессмертная красота,
тот, у кого благородное сердце стучит в груди.
тот, кто меня не тронет – и победит.
вздыхала луна, оставляла ее одну.
но до сих пор ни один не прошел войну.
Spend a day with her - consider it, been in the war.
she gave a lot, but she took twice as much.
poison girl, heresy girl, bad wormwood-grass.
with her that honey, that koumiss sour and becomes bloody.
with her innocent lambs lose their nature
horns grow on gentle hornless foreheads,
she weaves ancient witchcraft into a song,
and to whom to tell what happened was so shame.
who comes into the tent to her, goes out - completely different,
she has no sisters and brothers, only enemies,
her kiss cuts with a blade, stinging the tongue with nettles,
but how beautiful the trouble girl is!
that's why every boy, husband or even old man
after her does not want other beauties.
longs for at least once to possess her, to penetrate into the bosom,
only beauty herself is adamant.
says: touch me, die
I'll dance to you, but don’t touch it myself
I will sing to you, only myself - be silent,
but the strongest of men broke:
who grabbed by the shoulders, who by the palm,
who kissed tears from salty lips
and then fire burned from within,
and they woke up in their grave.
and they wanted to kill her, they came with a pitchfork and knives,
but stood by her tent in the dark, they all decided
either stabbed first, then chopped and burned,
whether let it die itself already ...
but she remained alive, invariably over and over again,
and the moon directed her yellow eye at her,
said: daughter, stop twirling your tail,
You have sat for hundreds of years in the land of men.
you see, a weak-willed heart in their chest,
that they - the animals of the biped - now spare?
and she answered: mom, add me a year,
I live here, and it seems to me that just about
the curtain will drop back and proudly enter here
one who will not be affected by immortal beauty,
one with a noble heart beating in his chest.
the one who does not touch me will win.
the moon sighed, left her alone.
but so far not a single one has gone through the war.
she gave a lot, but she took twice as much.
poison girl, heresy girl, bad wormwood-grass.
with her that honey, that koumiss sour and becomes bloody.
with her innocent lambs lose their nature
horns grow on gentle hornless foreheads,
she weaves ancient witchcraft into a song,
and to whom to tell what happened was so shame.
who comes into the tent to her, goes out - completely different,
she has no sisters and brothers, only enemies,
her kiss cuts with a blade, stinging the tongue with nettles,
but how beautiful the trouble girl is!
that's why every boy, husband or even old man
after her does not want other beauties.
longs for at least once to possess her, to penetrate into the bosom,
only beauty herself is adamant.
says: touch me, die
I'll dance to you, but don’t touch it myself
I will sing to you, only myself - be silent,
but the strongest of men broke:
who grabbed by the shoulders, who by the palm,
who kissed tears from salty lips
and then fire burned from within,
and they woke up in their grave.
and they wanted to kill her, they came with a pitchfork and knives,
but stood by her tent in the dark, they all decided
either stabbed first, then chopped and burned,
whether let it die itself already ...
but she remained alive, invariably over and over again,
and the moon directed her yellow eye at her,
said: daughter, stop twirling your tail,
You have sat for hundreds of years in the land of men.
you see, a weak-willed heart in their chest,
that they - the animals of the biped - now spare?
and she answered: mom, add me a year,
I live here, and it seems to me that just about
the curtain will drop back and proudly enter here
one who will not be affected by immortal beauty,
one with a noble heart beating in his chest.
the one who does not touch me will win.
the moon sighed, left her alone.
but so far not a single one has gone through the war.
У записи 9 лайков,
0 репостов,
332 просмотров.
0 репостов,
332 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Марина Житарева
