Материнский Плачъ Святой Руси. Княгиня Н. Урусова, урожденная - Запись на стене пользователя Вероника Вовденко в Вконтакте. Комментарии и лайки к записи.

Вероника Вовденко

Материнский Плачъ Святой Руси.
Княгиня Н. Урусова, урожденная Истомина (1974-1963), отрывки из дневника. (1)

«Подходили дни страстной недели и затем встреча Светлого Праздника Пасхи. Полная беспомощность. Дети голодны, раздеты. От всех условий жизни, у двух старших девочек моих, завелось в голове столько насекомых, что бороться с ними не было возможности без частого гребешка; у нас его не было; купить не на что абсолютно, и если б и нашлась возможность, то достать негде. У обеих волосы длинные, хорошие. Что делать! Настал четверг Страстной Недели. Такой день великий, а мне пришлось огорчить детей и сказать: «Ничего не остается, дорогие мои, как обрезать наголо волосы. Обе в слезы и я с ними, но стараюсь, как всегда, уговорить их, покориться неизбежности, раз другого выхода нет. Никогда, за всю свою жизнь, до этого дня, я не расставалась с детьми, во время церковных служб. Всегда, все они были при мне, около меня, и мы вместе молились, а тут, на меня, точно извне, напало, неотступное желание, вечером, ко всенощной, на 12-ть Евангелий, не идти с детьми в Троицкий собор, где покоились мощи Преподобного Сергия, а пойти, за четыре версты, в Черниговский скит, стоящий в еловом лесу, где находилась Чудотворная Икона, Черниговской Божьей Матери. Я сообщила о своем желании детям. Огорчение их было невыразимое: «Что это мамочка, у нас и так столько горя, да еще перед таким Праздником, и ты еще прибавляешь нам слезы. Как мы будем слушать 12-ть Евангелий без тебя, и как ты пойдешь лесом, ночью одна? Нет, останься с нами, пойдем, как всегда прежде, с нами!» Но меня неудержимо влекла, необъяснимая сила, в скит, и я не поддалась никаким просьбам и слезам бывших, при мне пяти детей, из которых младшему Андрюше, было четыре года. Они пошли заплаканные с гувернанткой, продолжавшей до этого года, жить у меня безвозмездно, из за нежной привязанности к Андрюше, в собор, а я лесом в скит. Меня всегда влекло в эту скитскую церковь. Чтоб взойти в нее, нужно было спуститься 12 ступеней вниз, под землю. Церковь маленькая, без дневного света, освещенная массой разноцветных, дорогих лампад и громадным количеством восковых, всех размеров свечей. Черниговская Чудотворная Икона, Матери Божьей, очень почитаема, не только в Московском округе, но и во всей России. В церкви, через крошечные отверстия, в которые нужно согнувшись проходить, шли подземные, длинные ходы. Два раза в жизни, решалась я посетить такие святыя, таинственные пещеры, бывшие местом, добровольного спасения древних монахов. Обычно впереди шел с фонарем провожатый монах. Холод охватывал тело от сырости, текущей по стенам тоненькими струйками воды, а душу охватывал непередаваемый ужас и благоговейный почтительный страх, когда монах останавливался перед вырытыми углублениями в этих стенах и объяснял, что тут проводил жизнь и умер не погребенным тот или иной отшельник… В этот вечер, я войдя в церковь, стала непосредственно близко, перед Самой Иконой Божьей Матери. Народу было полно. Трогательное чтение 12-ти Евангелий, строгие лица монахов, поющих стройно печальные песнопения, все это сливалось с моими личными переживаниями и горестями. Меня никто, ни один человек не знал, и о том, что я должна была огорчить в тот день дочерей, объяснив им необходимость обрить волосы, никто не мог знать, кроме Матери Божьей, которой я, в слезах и просьбе о помощи, изложила свою печаль. Кончилось чтение, народ прикладывался и сразу уходил, т. к. было часов 12-ть ночи. Я подошла последней. Служба закончилась; в церкви полутемно, так как погасили, почти все свечи и большую часть лампад, оставив только неугосимыя. Я приложилась и чувствую, что меня осторожно, берет кто-то за плечо. Обернулась…, вижу старенький монах, но не скитский, так как на нем был серый, стеганный подрясник, подвязанный ремешком и темно-синяя скуфейка. Он, приветливо улыбаясь, протягивает мне ладонь, со словами «Вам не надо?» На руке у него, два частых гребешка! Я, как говорится, остолбенела и спросила, не зная, что говорю: «Откуда у Вас?» А он отвечает: «А я продавал, вот два остались, может Вам нужно? Я отвечаю: «Да, но у меня денег нет», а он говорит: «Мне не надо денег». Я взяла один и не успела его хорошенько поблагодарить, как он быстро вышел. Я пошла вслед за ним, но его нигде не было. Я принесла домой, пораженным своим девочкам, частый гребешок и печаль их, сменилась необъяснимой радостью.»

«В Лавре, я познакомилась с родителями одной рясофорной монахини Кати, из бывшего Казанского монастыря, в Ярославле. В то время, монастыри были разорены, разогнаны; монашеское одеяние, приказано было снять, и сопротивлявшихся, или не исполняющих этих неприемлемых, для истинных монахов и монахинь, распоряжений, арестовывали, увозили в Москву на Лубянку (О. Г. П. У. ), и там они или просто пропадали без вести, или слух о них, доходил из далеких лагерей Сибири, иногда через несколько лет. Отец Кати монахини, был главным обер кондуктором, на северной железной дороге, и за много лет службы сумел выстроить себе, в Посаде, при Лавре, маленький домик. Я очень любила у них бывать. Люди простые, верующие и гостеприимные. Уютно было; четыре комнаты, и в каждой, как в келье, много икон, в правом углу, и лампады, горевшие и день и ночь. На стенах олеографии из библейских и Новозаветных времен, и в ярких красках, портреты Государя непременно, при Андреевской голубой ленте и Государыни одной, или со всеми детьми. За это они подвергались ежеминутно расстрелу.
Побывав у них раза два, три, уже становилось ясным почему их единственная, очень красивая, скромная, преисполненная всеми добрыми качествами дочь, избрала себе путь отречения, монашества. Монахиня она была строгая, в смысле исполнения обетов и большая молитвенница. Долго не хотела она одеть на себя мирскую одежду и много плакала об этом, а когда ее уговорили, доказывая, что для души, это не есть главное, она надела простое черное платье и белый платочек на голову. Я не сумею объяснить, но как не переодень бывшую монахиню, она чувствуется под всякой оболочкой. В 1919-м году у ее родителей была еще материальная возможность прожить, но в 1920-м наступил голод, и Кате пришлось наняться к крестьянам на летние сельскохозяйственные работы. В то время колхозов еще не было. Первое лето прошло благополучно, и она вернулась осенью домой, заработав хлеб на всю зиму. Затем, когда я рассталась с Лаврой, принужденная уехать из-за невозможности существования, я о ней года три ничего не слыхала. Пришлось мне встретиться с ее матерью, которая рассказала мне необыкновенную, но, конечно, не выдуманную, а несомненную историю. На второе лето Катя, весной поехала, как и прошлое лето, в город Александров для подыскания работы. Город Александров - это большая, при Иоанне Грозном знаменитая, разбойничья слобода — Александровская, сборище и жительство опричников.
Катя стояла скромно на базарной площади, с другими работницами, ожидавшими, когда кто-нибудь из крестьян подойдет их нанимать и условиться на летние работы. Подходит к ней молодой парень и зовет к себе на хутор. Очень скоро договорились. Когда он отошел, чтоб привести свою лошадь и ехать, к ней подходит старый крестьянин и говорит: «Избави Бог; не езди на этот хутор, там живут колдуны; всего 14-ть дворов и стоит он на болоте». Не поверила Катя, а подумала: «Какие могут быть колдуны на свете; это все бредни старых людей; да и что может ей быть страшным… ей, монахине? Крест и молитва, от всего уберегут». «Уехала,» продолжала ее мать. «Прошло лето, ни одного письма; осень на исходе; все работницы давно вернулись по домам, а Кати нет и нет. Затосковали мы с отцом; только молитвой и утешались, не зная, что и думать! Они не знали ведь, даже куда и с кем она уехала и к кому нанялась. Один раз, уже перед самой зимой, сидим мы у окошка, полные печали, когда видим: идет Катя, но не своей обычной, смиренной походкой, а словно она - и не она. Мы бросились навстречу ей, с желанием обнять и порадоваться ее возвращению, когда вдруг, наша тихая голубка, молитвенница наша, не поздоровавшись, грубо оттолкнула нас, стариков родителей, и войдя в дом, первое, что сделала, начала срывать иконы, и с кощунственными словами, бросать их на пол. Затем стала забирать вещи, но не свои, а всё лучшее, принадлежащее нам! Мы обезумели! Сперва не могли проронить слова, а затем хотели уговорить: «Катя, дитя наше, что с тобой? Да побойся ты Бога!» Она как закричит: «Какого Бога? Никакого Бога нет!» Мы решили, что она помешалась. Забрала все ценное, что было, все лучшия вещи и, не простившись, ушла. Ясно, какое горе овладело нами; только и разговору, что о Кате; ни спать не можем, ни еда не идет в горло. Исхудали оба; соседи ахают, и никто понять ничего не может. Вот я решила, съезжу я к схимонаху Зосиме, подвизавшемуся в то время в Зосимовой Пустыне, недалеко от Лавры, за три остановки по железной дороге, близ Хотькова монастыря. Как увидела его, так в слезах и припала к нему, все свое горе рассказала, а он и говорит: «Она у колдунов, и вышла за колдуна, к которому поехала, замуж. Вы не тоскуйте с отцом, а молитесь усиленно о ней. Ровно через год, в этот день она придет к вам с ребенком на руках. Примите ее, она будет уже свободна от беса, вселившегося в нее». Длинным показался нам этот год. И верилось и не верилось, так ли оно будет, как сказал схимник, и все молились, и Преподобному Сергию свечи ставили. Ровно через год мы с утра, уже не отходили от окна, и страшно было нам, и хотелось радоваться, что увидим ее. Среди дня видим, что к дому нашему идет женщина с грудным ребенком на руках, до того худая, что словно не человек, а тень. Все же мы сразу поняли, что это она, наша Катя. Открыли дверь, и первое, что она сделала, бросилась с рыданием нам в ноги, прося прощенье. Перед нами была наша прежняя, смиренная монахиня-Катя. Старец не велел ни о чем ее расспрашивать, что мы и исполнили. Божьей Милостью, младенец через три дня скончался, а Катя вся отдалась молитве».»

«Матушка Анастасия Андреевна пользовалась особым почитанием, она за свою святую жизнь имела от Бога дар ясновидения. Монахини расс

Maternal Cry of Holy Russia.
Princess N. Urusova, nee Istomina (1974-1963), excerpts from the diary. (one)

“The days of Holy Week approached and then the meeting of the Bright Easter Holiday. Complete helplessness. Children are hungry, undressed. From all living conditions, my two oldest girls got so many insects in my head that it was impossible to fight them without a frequent scallop; we did not have it; there’s absolutely nothing to buy, and if there was an opportunity, then there’s nowhere to get it. Both have long, good hair. What to do! Thursday of Holy Week has arrived. Such a great day, but I had to upset the children and say: “There is nothing left, my dears, how to cut off my hair. Both are in tears and I am with them, but I try, as always, to persuade them, to obey the inevitability, since there is no other way. Never, in my whole life, until this day, have I parted with children during church services. Always, they were all with me, beside me, and we prayed together, and here, like from the outside, I was attacked by a relentless desire, in the evening, to the all-night service, for the 12 Gospels, not to go with the children to Trinity Cathedral, where the relics of St. Sergius rested, and go, four versts, to the Chernigov monastery, standing in the spruce forest, where the Miracle-working Icon was located, of the Chernigov Mother of God. I reported my desire to the children. Their chagrin was inexpressible: “That this is mommy, we have so much grief, and even before such a holiday, and you still add tears to us. How will we listen to the 12 Gospels without you, and how will you go through the forest, alone at night? No, stay with us, let's go, as always, with us! ”But I was irresistibly attracted by an inexplicable force to the monastery, and I did not succumb to any requests and tears of the former, with me five children, of whom the youngest Andryusha was four years old . They went weeping with the governess, who continued until this year, to live with me for free, because of a tender affection for Andryusha, to the cathedral, and I went to the monastery in the forest. I have always been attracted to this monastery church. To get into it, it was necessary to go down 12 steps down, underground. The church is small, without daylight, lit by a mass of multi-colored, expensive lamps and a huge number of wax candles of all sizes. Chernihiv Miracle-working Icon, Mother of God, is very revered, not only in the Moscow District, but throughout Russia. In the church, through tiny holes, which you need to bend over to pass, underground, long passages went. Twice in my life, I decided to visit such holy, mysterious caves, which were the place for the voluntary salvation of ancient monks. Usually a guide monk walked ahead with a lantern. The cold swept over the body from the dampness flowing along the walls in thin streams of water, and indescribable horror and reverent reverential fear swept the soul when the monk stopped before the dug grooves in these walls and explained that this or that hermit had spent his life here and died unburied ... In this evening, when I entered the church, I became directly close, in front of the Icon of the Mother of God. The people were full. The touching reading of the 12 Gospels, the strict faces of monks singing harmoniously sad chants, all this merged with my personal experiences and sorrows. Nobody, not a single person knew me, and that I had to upset my daughters that day, explaining to them the need to shave their hair, no one could know except the Mother of God, whom I, in tears and asking for help, set out sadness. The reading ended, the people applied themselves and immediately left, because it was 12 o'clock in the night. I came last. The service is over; in the church in the dark, as they extinguished almost all the candles and most of the lamps, leaving only the indestructible. I kissed and I feel that I am cautiously, someone is taking by the shoulder. Turned around ... I see an old monk, but not skit, as he wore a gray, quilted cassock, tied with a strap and a dark blue skufeyka. He, with a friendly smile, holds out his hand to me, with the words “Do you need it?” On his hand are two frequent scallops! As they say, I was dumbfounded and asked, not knowing what I was saying: “Where are you from?” And he answered: “But I sold, there are two left, maybe you need to?” I reply: “Yes, but I have no money,” and he says: “I do not need money.” I took one and did not have time to thank him well, as he quickly left. I followed him, but he was nowhere to be found. "I brought home, struck by my girls, a frequent scallop and their sadness, gave way to inexplicable joy."

“In the Lavra, I met the parents of a cassock nun Katya, from the former Kazan monastery, in Yaroslavl. At that time, the monasteries were ravaged, dispersed; the monastic robe, it was ordered to take off, and those who resisted, or do not fulfill these unacceptable instructions for true monks and nuns, were arrested, taken to Moscow to the Lubyanka (O. G.P. U.), and there they simply disappeared , or a rumor about them, came from distant camps in Siberia, sometimes after a few years. Katya’s father, a nun, was the chief conductor, on the northern railway, and for many years of service he managed to build himself, in Posad, under Lavra, small