Материнский Плачъ Святой Руси.
Княгиня Н. Урусова, урожденная Истомина (1974-1963), отрывки из дневника. (3)
"Еще интересный случай я лично слышала от сестер Боткинской больницы в Москве. Там в 1927 или 1928 году, не помню, лежала девочка 10-ти лет, очень тяжело больная туберкулезом позвоночника. Страдала невероятно. В ней принимал участие весь персонал больницы. Девочка тихая, кроткая, страдала больше года, и все только ждали ее смерти как избавление от мук, а смерть не шла к ней. Ея родители были простые крестьяне в подмосковном селе. Сестра ее каждое утро привозила в Москву молоко и каждый день навещала ее. Один раз девочка проснулась в большом волнении и, обливаясь слезами, никому не хотела объяснить причины. Когда пришла ее сестра, она сказала ей: «Сегодня ночью я во сне шла по белой лестнице, которая упиралась в небо. Шло много людей, взрослых и детей, были такие девочки, как я. Долго мы шли и видели в конце большой свет. Когда подошли, то увидели, что Свет этот шел от Кого-то, Кто стоял на самом верху. Одних Он пропускал в большую светлую дверь, а других нет… Двух девочек, шедших со мной, Он ласково пропустил, а меня остановил: «Тебе нельзя сюда, ты— пионерка», —сказал Он. И стала она просить сестру пойти к учителю, заведующему школой, и сказать, чтоб вычеркнул ее из списка пионерок, и так просила, в таких слезах, что сестра пошла к учителю и просила его вычеркнуть девочку из списка. На это он ответил: «Вот еще вздор, какой-то бред больной, и буду я ее вычеркивать, останется пионеркой, а ты ей скажи, что я вычеркнул, вот и все». На другой день, когда сестра пришла в больницу, то застала больную еще в больших слезах. Она видела тот же самый сон, и когда сестра, желая ее успокоить, сказала, что она вычеркнута и больше не пионерка, она ответила: «Это не правда! Не правда… Он меня не пустил. Пойди опять, скажи, что я не хочу, пусть вычеркнет, а еще пойди в церковь и попроси у священника для меня красную большую книгу. Я один раз, когда никто не видел, забежала посмотреть, что в церкви, я ведь никогда не видела. Священник держал большую красную книгу и читал. Попроси его дать мне эту книгу». Все это она говорила, лежа без движения. Она не один месяц уже не могла поднять голову. Сестры больницы говорят, что невозможно было без слез видеть горе этого умирающего ребенка, и в этом горе было что-то особое, затрагивающее страхом душу. Они сказали молочнице во что бы то ни стало потребовать ее исключения. Она пошла к учителю и не отстала до тех пор, пока учитель не вычеркнул девочку и не разорвал ее документа. Затем она пошла к священнику и все рассказала. Он был потрясен. Большая красная книга была Евангелием. «Не могу же я дать церковное Евангелие, вот у меня есть листки от разорванного Евангелия, ты их ей отнеси». Когда на другое утро она вошла в палату больницы, то с удивлением увидела, что доктора и сестры окружают девочку, она сидела радостная и какая-то совсем необычайная. Она протянула свои худенькие ручки, как палочки, взяла из рук сестры листочки, прижала к груди и сказала: «Он, Тот Светлый, что на верху лестницы, сказал мне: «Сегодня я тебя возьму к Себе, ты больше не пионерка». Сказав это, она опустилась на подушку и вздохнула в последний раз. Господь взял ее к Себе. Человеку верующему, тому, кто знает, что такое пионерство, рассказ этот является несомненно возможным фактом и может быть только трогательным, но не удивительным.»
«Андрюша мой в то время учился в семилетней школе, ему было 12 лет. Преподаватель русского языка объявил, что будет диктант с заголовком: «Суд над Богом». Андрюша положил перо и отодвинул тетрадь. Учитель увидел и спрашивает его: «Ты почему не пишешь?» —«Я не могу и не буду писать такого диктанта». —«Но как ты смеешь отказываться? Садись и пиши». —«Не буду». —«Я тебя поведу к директору». —«Как хотите, исключайте меня, но «Суда над Богом» я писать не буду». Учитель продиктовал и ушел. Вызывают Андрюшу к директору. Тот с удивлением на него смотрит. Небывалое явление: 12-летний мальчик и так тверд и непоколебим, и при этом спокоен в своих ответах. Директор, видно, имел еще где-то в глубине души искру Божию и не решился ни о нем, ни обо мне как матери заявить кому следует, а сказал: «Ну и храбрый же ты, иди!» Что я могла сказать своему дорогому мальчику? Я обняла его и поблагодарила. Все это нанизывалось ему, и в 1933 он был сослан на первую ссылку 17-ти лет. [Впоследствии принял мученическую кончину]».
«Так прошло около двух недель, когда этих трех матросов вызвали на палубу на допрос. Часа через три их привели обратно со связанными назад руками, приговоренных к расстрелу. Несмотря на все их злодейство к нам, у всех было чувство жалости и хотелось что-нибудь сказать, подбодрить, что и пробовали мы, и особенно епископ. Чем можно утешить озверелого безбожника? Мы спросили, чего бы они хотели. Один попросил поесть, другой покурить, а третий угрюмо молчал. Когда все мы улеглись на ночь, и я лег в меховой мешок, бывший со мной, т. к. была осень и холодно, спать я не мог. Вдруг подходит ко мне этот третий матрос и говорит: «Вот Вы, как я видел, имеете дело с духовенством, так скажите мне, где же Ваш Бог? Если б Он был, то не дал бы меня, совершенно безвиннаго, присудить к смерти за дело, которое я не совершал. Нет, нет Бога!» А я ему и говорю: «Почему Вы думаете, что Бог Вас именно за это дело, о котором Вы говорите, что не были виновны, наказывает? Может быть, Вы совершили какое-нибудь другое тяжкое преступление, бывшее прежде?» А он отвечает: «Да, я убил из мести нашего капитана, а когда его маленький сын бросился его защищать, я и его убил». —«Так видите, Вы как неверующий не покаялись, за что и должны теперь пострадать, но Бог есть и Бог Милосердный, всепрощающий. Он и теперь мог бы Вас простить и избавить от смерти, если б Вы Ему помолились». Он нервно и быстро говорит: «Научите меня, скажите мне хоть коротенькую молитву и я буду молиться». Я стал думать, какие ему слова сказать и вдруг все забыл, не могу вспомнить ни одного слова, а он умоляет. Тут я смог только вспомнить и сказал: «Да говорите хоть бы два слова: «Господи, помилуй». Он отошел, и я видел, как он просил о спасении. Под утро я заснул, но очень скоро нас разбудил окрик, вызывающий этих трех. Вскоре послышался ружейный залп. Мы все перекрестились, как вдруг вбегает тот, что молился и кричит: «Есть Бог, есть Бог!» Когда он пришел в себя и немного успокоился, то сказал: «Я молился и все говорил: «Господи, помилуй». Наконец устал и немного забылся. Вижу, подходит ко мне старичок и так ласково говорит: «Ты не бойся, Господь услышал тебя, иди с верой». Когда нас поставили и взвели курки, то один из двух приговоренных сказал: «Подождите, отпустите его, он правильно показывал, что не участвовал в нашем деле и невиновен». Мне развязали руки и отпустили». Он уехал совсем с баржи. «Целый год я ничего о нем не знал, — продолжал, священник. —Меня отпустили через месяц. На Пасхальную заутреню я как староста пришел раньше всех в храм и вижу спину стоящего на коленях человека. Фигура его мне показалась знакомой. Подхожу ближе к иконе Спасителя, перед которой он молился, и вижу, что он плачет. Я не хотел мешать и отошел. Тут вспомнил, кто этот молящийся с такой верой, это был спасенный матрос. За ранней обедней он исповедовался и приобщался Святых Тайн. По окончании службы он вручает мне 50 тысяч руб. и просит принять в дар для храма, но я не нашел возможным принять, т. к. он сам сказал, что эти деньги заработаны преступлениями и он не хочет их теперь иметь. Он стал умолять. Мы пошли вместе к владыке, но он тоже не нашел возможным принять их на нужды церкви. Тогда он сказал: «Эти деньги—цена слез одних людей, им я вернуть их уже не могу, так дайте их другим нуждающимся, пускай за счет одних получат помощь и порадуются другие». На это владыка согласился и деньгами этими утешили много бедных семейств. Это было в 1920 году.»
«В то время еще оставляли кое-какие храмы для живых и обновленческих церквей. Конечно, никто из истинно верующих не ходил в эти места кощунств. Я не могу их называть храмами или церквами. Когда взорван был храм Христа Спасителя в Москве, который весь внутри, начиная с громадных икон знаменитых художников и кончая полом, был из мрамора и тонкой мозаики, вы могли видеть, как из нагроможденных гор развалин этих увозили на грузовиках и превращали в щебень святые мозаичные остатки икон, которыми мостили улицы. Это было сделано, чтоб люди под ногами топтали святыню. Волей неволей приходилось ходить по таким тротуарам и улицам. Всё роскошное метро, которым большевики гордятся, построено из разноцветных мраморов разрушенных старинных церквей и памятников с уничтоженных кладбищ. По улицам сбирали мусор и навоз в мешки, сшитые из дорогих золотых и серебряных риз. На месте богатейшего кладбища «Скорбященского» при Скорбященском бывшем монастыре, снесенном целиком, устроен парк культуры с разными увеселениями. Там был похоронен мой отец, скончавшийся в 1914 г. Родственникам было предложено открыть могилы и перевезти гробы с покойниками на Ваганьковское кладбище. Я в то время была на Кавказе. Сестра моя перевезла отца. Это было крайне трудно и стоило очень дорого, но она сумела кое-что спрятать, до чего ГПУ не добралось. Прошло десять лет уже с его смерти. Был подведен цинковый гроб и в него сдвинут прежний. В 1941 г. весной было предложено опять отрыть, перевезти за много верст от Москвы, т. к. на месте Ваганьковского кладбища должно было быть вырыто озеро для спортивных целей и катанья.»
Княгиня Н. Урусова, урожденная Истомина (1974-1963), отрывки из дневника. (3)
"Еще интересный случай я лично слышала от сестер Боткинской больницы в Москве. Там в 1927 или 1928 году, не помню, лежала девочка 10-ти лет, очень тяжело больная туберкулезом позвоночника. Страдала невероятно. В ней принимал участие весь персонал больницы. Девочка тихая, кроткая, страдала больше года, и все только ждали ее смерти как избавление от мук, а смерть не шла к ней. Ея родители были простые крестьяне в подмосковном селе. Сестра ее каждое утро привозила в Москву молоко и каждый день навещала ее. Один раз девочка проснулась в большом волнении и, обливаясь слезами, никому не хотела объяснить причины. Когда пришла ее сестра, она сказала ей: «Сегодня ночью я во сне шла по белой лестнице, которая упиралась в небо. Шло много людей, взрослых и детей, были такие девочки, как я. Долго мы шли и видели в конце большой свет. Когда подошли, то увидели, что Свет этот шел от Кого-то, Кто стоял на самом верху. Одних Он пропускал в большую светлую дверь, а других нет… Двух девочек, шедших со мной, Он ласково пропустил, а меня остановил: «Тебе нельзя сюда, ты— пионерка», —сказал Он. И стала она просить сестру пойти к учителю, заведующему школой, и сказать, чтоб вычеркнул ее из списка пионерок, и так просила, в таких слезах, что сестра пошла к учителю и просила его вычеркнуть девочку из списка. На это он ответил: «Вот еще вздор, какой-то бред больной, и буду я ее вычеркивать, останется пионеркой, а ты ей скажи, что я вычеркнул, вот и все». На другой день, когда сестра пришла в больницу, то застала больную еще в больших слезах. Она видела тот же самый сон, и когда сестра, желая ее успокоить, сказала, что она вычеркнута и больше не пионерка, она ответила: «Это не правда! Не правда… Он меня не пустил. Пойди опять, скажи, что я не хочу, пусть вычеркнет, а еще пойди в церковь и попроси у священника для меня красную большую книгу. Я один раз, когда никто не видел, забежала посмотреть, что в церкви, я ведь никогда не видела. Священник держал большую красную книгу и читал. Попроси его дать мне эту книгу». Все это она говорила, лежа без движения. Она не один месяц уже не могла поднять голову. Сестры больницы говорят, что невозможно было без слез видеть горе этого умирающего ребенка, и в этом горе было что-то особое, затрагивающее страхом душу. Они сказали молочнице во что бы то ни стало потребовать ее исключения. Она пошла к учителю и не отстала до тех пор, пока учитель не вычеркнул девочку и не разорвал ее документа. Затем она пошла к священнику и все рассказала. Он был потрясен. Большая красная книга была Евангелием. «Не могу же я дать церковное Евангелие, вот у меня есть листки от разорванного Евангелия, ты их ей отнеси». Когда на другое утро она вошла в палату больницы, то с удивлением увидела, что доктора и сестры окружают девочку, она сидела радостная и какая-то совсем необычайная. Она протянула свои худенькие ручки, как палочки, взяла из рук сестры листочки, прижала к груди и сказала: «Он, Тот Светлый, что на верху лестницы, сказал мне: «Сегодня я тебя возьму к Себе, ты больше не пионерка». Сказав это, она опустилась на подушку и вздохнула в последний раз. Господь взял ее к Себе. Человеку верующему, тому, кто знает, что такое пионерство, рассказ этот является несомненно возможным фактом и может быть только трогательным, но не удивительным.»
«Андрюша мой в то время учился в семилетней школе, ему было 12 лет. Преподаватель русского языка объявил, что будет диктант с заголовком: «Суд над Богом». Андрюша положил перо и отодвинул тетрадь. Учитель увидел и спрашивает его: «Ты почему не пишешь?» —«Я не могу и не буду писать такого диктанта». —«Но как ты смеешь отказываться? Садись и пиши». —«Не буду». —«Я тебя поведу к директору». —«Как хотите, исключайте меня, но «Суда над Богом» я писать не буду». Учитель продиктовал и ушел. Вызывают Андрюшу к директору. Тот с удивлением на него смотрит. Небывалое явление: 12-летний мальчик и так тверд и непоколебим, и при этом спокоен в своих ответах. Директор, видно, имел еще где-то в глубине души искру Божию и не решился ни о нем, ни обо мне как матери заявить кому следует, а сказал: «Ну и храбрый же ты, иди!» Что я могла сказать своему дорогому мальчику? Я обняла его и поблагодарила. Все это нанизывалось ему, и в 1933 он был сослан на первую ссылку 17-ти лет. [Впоследствии принял мученическую кончину]».
«Так прошло около двух недель, когда этих трех матросов вызвали на палубу на допрос. Часа через три их привели обратно со связанными назад руками, приговоренных к расстрелу. Несмотря на все их злодейство к нам, у всех было чувство жалости и хотелось что-нибудь сказать, подбодрить, что и пробовали мы, и особенно епископ. Чем можно утешить озверелого безбожника? Мы спросили, чего бы они хотели. Один попросил поесть, другой покурить, а третий угрюмо молчал. Когда все мы улеглись на ночь, и я лег в меховой мешок, бывший со мной, т. к. была осень и холодно, спать я не мог. Вдруг подходит ко мне этот третий матрос и говорит: «Вот Вы, как я видел, имеете дело с духовенством, так скажите мне, где же Ваш Бог? Если б Он был, то не дал бы меня, совершенно безвиннаго, присудить к смерти за дело, которое я не совершал. Нет, нет Бога!» А я ему и говорю: «Почему Вы думаете, что Бог Вас именно за это дело, о котором Вы говорите, что не были виновны, наказывает? Может быть, Вы совершили какое-нибудь другое тяжкое преступление, бывшее прежде?» А он отвечает: «Да, я убил из мести нашего капитана, а когда его маленький сын бросился его защищать, я и его убил». —«Так видите, Вы как неверующий не покаялись, за что и должны теперь пострадать, но Бог есть и Бог Милосердный, всепрощающий. Он и теперь мог бы Вас простить и избавить от смерти, если б Вы Ему помолились». Он нервно и быстро говорит: «Научите меня, скажите мне хоть коротенькую молитву и я буду молиться». Я стал думать, какие ему слова сказать и вдруг все забыл, не могу вспомнить ни одного слова, а он умоляет. Тут я смог только вспомнить и сказал: «Да говорите хоть бы два слова: «Господи, помилуй». Он отошел, и я видел, как он просил о спасении. Под утро я заснул, но очень скоро нас разбудил окрик, вызывающий этих трех. Вскоре послышался ружейный залп. Мы все перекрестились, как вдруг вбегает тот, что молился и кричит: «Есть Бог, есть Бог!» Когда он пришел в себя и немного успокоился, то сказал: «Я молился и все говорил: «Господи, помилуй». Наконец устал и немного забылся. Вижу, подходит ко мне старичок и так ласково говорит: «Ты не бойся, Господь услышал тебя, иди с верой». Когда нас поставили и взвели курки, то один из двух приговоренных сказал: «Подождите, отпустите его, он правильно показывал, что не участвовал в нашем деле и невиновен». Мне развязали руки и отпустили». Он уехал совсем с баржи. «Целый год я ничего о нем не знал, — продолжал, священник. —Меня отпустили через месяц. На Пасхальную заутреню я как староста пришел раньше всех в храм и вижу спину стоящего на коленях человека. Фигура его мне показалась знакомой. Подхожу ближе к иконе Спасителя, перед которой он молился, и вижу, что он плачет. Я не хотел мешать и отошел. Тут вспомнил, кто этот молящийся с такой верой, это был спасенный матрос. За ранней обедней он исповедовался и приобщался Святых Тайн. По окончании службы он вручает мне 50 тысяч руб. и просит принять в дар для храма, но я не нашел возможным принять, т. к. он сам сказал, что эти деньги заработаны преступлениями и он не хочет их теперь иметь. Он стал умолять. Мы пошли вместе к владыке, но он тоже не нашел возможным принять их на нужды церкви. Тогда он сказал: «Эти деньги—цена слез одних людей, им я вернуть их уже не могу, так дайте их другим нуждающимся, пускай за счет одних получат помощь и порадуются другие». На это владыка согласился и деньгами этими утешили много бедных семейств. Это было в 1920 году.»
«В то время еще оставляли кое-какие храмы для живых и обновленческих церквей. Конечно, никто из истинно верующих не ходил в эти места кощунств. Я не могу их называть храмами или церквами. Когда взорван был храм Христа Спасителя в Москве, который весь внутри, начиная с громадных икон знаменитых художников и кончая полом, был из мрамора и тонкой мозаики, вы могли видеть, как из нагроможденных гор развалин этих увозили на грузовиках и превращали в щебень святые мозаичные остатки икон, которыми мостили улицы. Это было сделано, чтоб люди под ногами топтали святыню. Волей неволей приходилось ходить по таким тротуарам и улицам. Всё роскошное метро, которым большевики гордятся, построено из разноцветных мраморов разрушенных старинных церквей и памятников с уничтоженных кладбищ. По улицам сбирали мусор и навоз в мешки, сшитые из дорогих золотых и серебряных риз. На месте богатейшего кладбища «Скорбященского» при Скорбященском бывшем монастыре, снесенном целиком, устроен парк культуры с разными увеселениями. Там был похоронен мой отец, скончавшийся в 1914 г. Родственникам было предложено открыть могилы и перевезти гробы с покойниками на Ваганьковское кладбище. Я в то время была на Кавказе. Сестра моя перевезла отца. Это было крайне трудно и стоило очень дорого, но она сумела кое-что спрятать, до чего ГПУ не добралось. Прошло десять лет уже с его смерти. Был подведен цинковый гроб и в него сдвинут прежний. В 1941 г. весной было предложено опять отрыть, перевезти за много верст от Москвы, т. к. на месте Ваганьковского кладбища должно было быть вырыто озеро для спортивных целей и катанья.»
Maternal Cry of Holy Russia.
Princess N. Urusova, nee Istomina (1974-1963), excerpts from the diary. (3)
"Another personally interesting case I personally heard from the sisters of the Botkin Hospital in Moscow. There, in 1927 or 1928, I don’t remember, there was a girl of 10 years old who was very seriously ill with spinal tuberculosis. She suffered incredibly. All hospital staff took part in it. The girl is quiet meek, she suffered for more than a year, and everyone was just waiting for her death as deliverance from torment, but death didn’t go to her. Her parents were simple peasants in a village near Moscow. Her sister brought milk to Moscow every morning and visited her every day. Once the girl woke up in great excitement and shedding tears, she didn’t want to explain the reasons to anyone. When her sister came, she told her: "Last night I walked up a white staircase that rested in the sky. There were a lot of people, adults and children, there were girls like me. We walked for a long time and saw a big light at the end. When we approached, we saw that this Light came from Someone who stood at the very top. He let some pass into the large bright door, but there weren’t others ... Two girls walking with me, He gently missed, and stopped me: “You cannot be here, you are a pioneer,” he said. And she began to ask her sister to go to the teacher, the head of the school, and say that she deleted it from the list of pioneers, and so she asked, in such tears, that the sister went to the teacher and asked him to delete the girl from the list. To this, he replied: "Here is nonsense, some nonsense is sick, and I will cross it out, remain a pioneer, and you tell her that I crossed out, that's all." The next day, when my sister came to the hospital, she found the patient still in big tears. She had the same dream, and when her sister, wanting to calm her down, said that she was crossed out and was no longer a pioneer, she replied: “This is not true! Not true ... He didn’t let me in. Go again, say that I do not want, let it cross out, and go to church and ask the priest for me a red big book. Once, when no one saw, I ran to see what was in the church, I had never seen. The priest held a large red book and read. Ask him to give me this book. ” She said all this, lying motionless. She could not raise her head for more than a month. Hospital sisters say that it was impossible to see the grief of this dying child without tears, and there was something special in this grief that affected the soul with fear. They told the thrush at all costs to demand her expulsion. She went to the teacher and did not lag behind until the teacher crossed out the girl and tore her document. Then she went to the priest and told everything. He was shocked. The big red book was the gospel. "I can’t give the church gospel, here I have the sheets from the torn gospel, you take them to her." When the next morning she entered the hospital ward, she was surprised to see that the doctors and sisters were surrounding the girl, she was sitting joyful and somehow quite unusual. She held out her slender arms, like sticks, took leaves from her sister’s hands, pressed them to her chest and said: “He, the Bright One, at the top of the stairs, told me:“ Today I will take you to Myself, you are no longer a pioneer. ” Having said this, she sank down on the pillow and sighed for the last time. The Lord took her to Him. “A believer, one who knows what pioneering is, this story is undoubtedly a possible fact and can only be touching, but not surprising.”
“At that time my Andrew was studying at a seven-year school, he was 12 years old. The Russian language teacher announced that there will be a dictation with the headline: “Judgment of God.” Andrei put down his pen and pushed the notebook aside. The teacher saw and asked him: “Why don’t you write?” - “I cannot and will not write such a dictation.” “But how dare you refuse?” Sit down and write. ” “I won’t.” “I will lead you to the director.” - "As you wish, exclude me, but I will not write" Judgment on God. " The teacher dictated and left. They call Andryusha to the director. He looks at him in surprise. Unprecedented phenomenon: a 12-year-old boy is already firm and unshakable, and at the same time calm in his answers. The director, apparently, still had a spark of God somewhere deep down in his soul and did not dare to tell anyone about him or me as a mother, but said: “Well, brave you, go!” What could I tell my dear boy ? I hugged him and thanked him. All this was strung on him, and in 1933 he was exiled to the first link of 17 years. [Subsequently suffered a martyr's death]. "
“So it took about two weeks when these three sailors were summoned to the deck for interrogation. Three hours later they were brought back with their hands tied back, sentenced to be shot. Despite all their villainy towards us, everyone had a feeling of pity and wanted to say something, to cheer up, which we tried, and especially the bishop. How can you console a brutal atheist? We asked what they would like. One asked to eat, another to smoke, and the third was silently gloomy. When we all lay down for the night, and I lay in the fur bag that was with me, because it was autumn and cold, I could not sleep. Suddenly approach
Princess N. Urusova, nee Istomina (1974-1963), excerpts from the diary. (3)
"Another personally interesting case I personally heard from the sisters of the Botkin Hospital in Moscow. There, in 1927 or 1928, I don’t remember, there was a girl of 10 years old who was very seriously ill with spinal tuberculosis. She suffered incredibly. All hospital staff took part in it. The girl is quiet meek, she suffered for more than a year, and everyone was just waiting for her death as deliverance from torment, but death didn’t go to her. Her parents were simple peasants in a village near Moscow. Her sister brought milk to Moscow every morning and visited her every day. Once the girl woke up in great excitement and shedding tears, she didn’t want to explain the reasons to anyone. When her sister came, she told her: "Last night I walked up a white staircase that rested in the sky. There were a lot of people, adults and children, there were girls like me. We walked for a long time and saw a big light at the end. When we approached, we saw that this Light came from Someone who stood at the very top. He let some pass into the large bright door, but there weren’t others ... Two girls walking with me, He gently missed, and stopped me: “You cannot be here, you are a pioneer,” he said. And she began to ask her sister to go to the teacher, the head of the school, and say that she deleted it from the list of pioneers, and so she asked, in such tears, that the sister went to the teacher and asked him to delete the girl from the list. To this, he replied: "Here is nonsense, some nonsense is sick, and I will cross it out, remain a pioneer, and you tell her that I crossed out, that's all." The next day, when my sister came to the hospital, she found the patient still in big tears. She had the same dream, and when her sister, wanting to calm her down, said that she was crossed out and was no longer a pioneer, she replied: “This is not true! Not true ... He didn’t let me in. Go again, say that I do not want, let it cross out, and go to church and ask the priest for me a red big book. Once, when no one saw, I ran to see what was in the church, I had never seen. The priest held a large red book and read. Ask him to give me this book. ” She said all this, lying motionless. She could not raise her head for more than a month. Hospital sisters say that it was impossible to see the grief of this dying child without tears, and there was something special in this grief that affected the soul with fear. They told the thrush at all costs to demand her expulsion. She went to the teacher and did not lag behind until the teacher crossed out the girl and tore her document. Then she went to the priest and told everything. He was shocked. The big red book was the gospel. "I can’t give the church gospel, here I have the sheets from the torn gospel, you take them to her." When the next morning she entered the hospital ward, she was surprised to see that the doctors and sisters were surrounding the girl, she was sitting joyful and somehow quite unusual. She held out her slender arms, like sticks, took leaves from her sister’s hands, pressed them to her chest and said: “He, the Bright One, at the top of the stairs, told me:“ Today I will take you to Myself, you are no longer a pioneer. ” Having said this, she sank down on the pillow and sighed for the last time. The Lord took her to Him. “A believer, one who knows what pioneering is, this story is undoubtedly a possible fact and can only be touching, but not surprising.”
“At that time my Andrew was studying at a seven-year school, he was 12 years old. The Russian language teacher announced that there will be a dictation with the headline: “Judgment of God.” Andrei put down his pen and pushed the notebook aside. The teacher saw and asked him: “Why don’t you write?” - “I cannot and will not write such a dictation.” “But how dare you refuse?” Sit down and write. ” “I won’t.” “I will lead you to the director.” - "As you wish, exclude me, but I will not write" Judgment on God. " The teacher dictated and left. They call Andryusha to the director. He looks at him in surprise. Unprecedented phenomenon: a 12-year-old boy is already firm and unshakable, and at the same time calm in his answers. The director, apparently, still had a spark of God somewhere deep down in his soul and did not dare to tell anyone about him or me as a mother, but said: “Well, brave you, go!” What could I tell my dear boy ? I hugged him and thanked him. All this was strung on him, and in 1933 he was exiled to the first link of 17 years. [Subsequently suffered a martyr's death]. "
“So it took about two weeks when these three sailors were summoned to the deck for interrogation. Three hours later they were brought back with their hands tied back, sentenced to be shot. Despite all their villainy towards us, everyone had a feeling of pity and wanted to say something, to cheer up, which we tried, and especially the bishop. How can you console a brutal atheist? We asked what they would like. One asked to eat, another to smoke, and the third was silently gloomy. When we all lay down for the night, and I lay in the fur bag that was with me, because it was autumn and cold, I could not sleep. Suddenly approach
У записи 4 лайков,
1 репостов,
290 просмотров.
1 репостов,
290 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Вероника Вовденко
