Женя долго стоял у могильного креста о. Василия, умоляя его, как живого, сказать о главном в его жизни. И вдруг застучало в висках: «Пшеница Божия есмь, зубами зверей да сомлен буду, яко да чист хлеб Богу обрящуся». Женя никогда не читал дневник о. Василия, но вернувшись с могилки сказал: «„Пшеница Божия есмь“ — это о. Василий. Так он жил и так умер».
А потом он говорил свою первую проповедь в притихшем храме, рассказывая о той последней пасхальной Евхаристии, когда о. Василий мучаясь стоял у жертвенника пред Агничной просфорой и все медлил свершить проскомидию, сказав: «Так тяжело, будто себя заколаю». Он рассказывал о светлой и цельной жизни иеромонаха Василия, где все слилось воедино: «чист хлеб», Агничная просфора на Пасху, смерть за Христа и само начало монашеской жизни, преисполненное жертвенной любви к Богу: «Пшеница Божия есмь…»
Он еще долго жил этой проповедью, собирая материалы о новомучениках и рассказывая потом в Оптиной: «Мученичество — это Евхаристия. Вот смотрите, преподобномученицу Елизавету Федоровну бросили в шахту, раздроблены кости. Какая мученическая смерть! И вдруг из шахты слышится ее пение: „Иже Херувимы, тайно образующе…“ А могла бы спеть: „Богородице, Дево, радуйся“. Много прекрасного можно спеть. Но Елизавета Федоровна наизусть знала службу и пела, умирая: „Иже Херувимы…“, потому что это вынос Святых Даров. В Царстве Божием нет ни мужского пола, ни женского, и мученицы, как священники, держат в руке Крест. Умирая, Елизавета Федоровна была уже вне тела и, подобно священнику, участвовала в Евхаристии, принося в жертву уже себя».
(Нина Павлова "Пасха Красная")
А потом он говорил свою первую проповедь в притихшем храме, рассказывая о той последней пасхальной Евхаристии, когда о. Василий мучаясь стоял у жертвенника пред Агничной просфорой и все медлил свершить проскомидию, сказав: «Так тяжело, будто себя заколаю». Он рассказывал о светлой и цельной жизни иеромонаха Василия, где все слилось воедино: «чист хлеб», Агничная просфора на Пасху, смерть за Христа и само начало монашеской жизни, преисполненное жертвенной любви к Богу: «Пшеница Божия есмь…»
Он еще долго жил этой проповедью, собирая материалы о новомучениках и рассказывая потом в Оптиной: «Мученичество — это Евхаристия. Вот смотрите, преподобномученицу Елизавету Федоровну бросили в шахту, раздроблены кости. Какая мученическая смерть! И вдруг из шахты слышится ее пение: „Иже Херувимы, тайно образующе…“ А могла бы спеть: „Богородице, Дево, радуйся“. Много прекрасного можно спеть. Но Елизавета Федоровна наизусть знала службу и пела, умирая: „Иже Херувимы…“, потому что это вынос Святых Даров. В Царстве Божием нет ни мужского пола, ни женского, и мученицы, как священники, держат в руке Крест. Умирая, Елизавета Федоровна была уже вне тела и, подобно священнику, участвовала в Евхаристии, принося в жертву уже себя».
(Нина Павлова "Пасха Красная")
Eugene stood at the grave cross of Fr. Basil, begging him, as if alive, to say the main thing in his life. And suddenly it began to rattle in the temples: “I have the wheat of God, I will be doubtful with the teeth of animals, for I will be sworn to clean bread”. Eugene never read about. Basil, but returning from the grave, he said: ““ I am the wheat of God ”- this is about. Vasiliy. So he lived and so died. ”
And then he spoke his first sermon in a silent church, talking about that last Easter Eucharist, when Fr. Suffering, Vasily stood at the altar in front of the Agnichy prosphora and hesitated to complete the proskomidia, saying: “It’s so hard as if I’ll stab myself”. He talked about the bright and whole life of Hieromonk Vasily, where everything merged together: “clean bread”, Agnichy prosphora for Easter, death for Christ and the very beginning of monastic life, full of sacrificial love for God: “I’m the wheat of God ...”
He lived for a long time with this sermon, collecting materials about the new martyrs and later telling in Optina: “Martyrdom is the Eucharist. Look, the Martyr Elizabeth Feodorovna was thrown into the mine, the bones were crushed. What a martyrdom! And suddenly her singing is heard from the mine: "Like Cherubs, secretly forming ..." And she could sing: "Hail Mary, Virgin, rejoice." You can sing a lot of beautiful things. But Elizaveta Fyodorovna knew the service by heart and sang, dying: “Like Cherubs ...”, because this is the removal of the Holy Gifts. In the kingdom of God there is neither male nor female, and martyrs, like priests, hold the Cross in their hands. When she was dying, Elizaveta Fedorovna was already outside the body and, like a priest, participated in the Eucharist, sacrificing herself already. ”
(Nina Pavlova "Easter Red")
And then he spoke his first sermon in a silent church, talking about that last Easter Eucharist, when Fr. Suffering, Vasily stood at the altar in front of the Agnichy prosphora and hesitated to complete the proskomidia, saying: “It’s so hard as if I’ll stab myself”. He talked about the bright and whole life of Hieromonk Vasily, where everything merged together: “clean bread”, Agnichy prosphora for Easter, death for Christ and the very beginning of monastic life, full of sacrificial love for God: “I’m the wheat of God ...”
He lived for a long time with this sermon, collecting materials about the new martyrs and later telling in Optina: “Martyrdom is the Eucharist. Look, the Martyr Elizabeth Feodorovna was thrown into the mine, the bones were crushed. What a martyrdom! And suddenly her singing is heard from the mine: "Like Cherubs, secretly forming ..." And she could sing: "Hail Mary, Virgin, rejoice." You can sing a lot of beautiful things. But Elizaveta Fyodorovna knew the service by heart and sang, dying: “Like Cherubs ...”, because this is the removal of the Holy Gifts. In the kingdom of God there is neither male nor female, and martyrs, like priests, hold the Cross in their hands. When she was dying, Elizaveta Fedorovna was already outside the body and, like a priest, participated in the Eucharist, sacrificing herself already. ”
(Nina Pavlova "Easter Red")
У записи 7 лайков,
0 репостов,
182 просмотров.
0 репостов,
182 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Вероника Вовденко
