Станция метро Полежаевская
Рассказала эту историю Мария Никитична Депутатова. В Оптиной она появилась сразу после открытия монастыря с тяжелыми торбами через плечо: десять литров лампадного масла, холст, мука и сбережения в узелке. В свои восемьдесят лет Мария Никитична откладывала деньги на погребение, но, услышав об открытии Оптиной, рассудила: «Поверх земли никто не лежит, и меня поди погребут». Так начиналась Оптина пустынь — пришла вдовица Мария Никитична и положила свои две лепты: все, что имела, — все отдала.
Как же любил о. Василий Марию Никитичну! А она вспоминает о нем: «У меня о. Василий, как живой, перед глазами стоит. Глаза сияют, а улыбка! Помню, прыгает по бревнам в скиту и зовет меня издали: „Ма-арь Никитична! А я везде вас ищу. Идемте чай пить“». Чай пили в хибарке преподобного Амвросия. А Мария Никитична, живая свидетельница гонений, рассказывала о новомучениках — оптинских, астаповских, троекуровских. Чай остывал, а о. Василий слушал.
За давностью лет уже забылось, что конкретно рассказывала она о. Василию. Но из множества рассказов Марии Никитичны мы выбрали историю о московской станции метро Полежаевская, и вот почему. Отец Василий потому и стал урожденным москвичом, что на строительство метрополитена в Москву приехал его дядя, а к дяде из деревни, расположенной неподалеку от Оптиной, переехала потом его мать.
Руководящую должность на строительстве метро занимал в те годы большевик Василий Полежаев. Это его именем была названа станция Полежаевская, где в вестибюле стоит его бюст. Мария Никитична избегает ездить через эту станцию, объясняя: «Не могу я видеть бюст Полежаева. Он же наше село разорил! А село наше Астапово было богатое — триста дворов, два храма было, и собирались открыть монастырь. Боголюбивой была моя родина! И вот о чем плачу и чему дивлюсь — в революцию, конечно, все пострадали, но деревни поодаль все же уцелели. А от Астапово осталось лишь тридцать дворов».
К великому несчастью для Астапово именно здесь умер Лев Толстой. В память своего учителя-ересиарха толстовцы устроили здесь коммуну, чтобы «развивать» народ, отвращая его от Церкви и внушая презрение к «попам». Правда, за толстовцами пошли лишь местные «гультяи» — народ пьющий, пропащий, но обретший в революцию большую власть. Вспомним, как после обращения в православие о. Василий вынес из дома все книги Льва Толстого, сказав: «Мама, да он же еретик!» А где ересь, там следом большая кровь.
Мария Никитична рассказывала: «Полежаев еще до революции перестал ходить в церковь и начал пить. А пришла революция — настал его час. Достал оружие и начал грабить с дружками. Подъедут пьяные к избе на телеге, все выгребут, самогона потребуют и начинают тут же гулять. У Васьки дружок был больной венерической болезнью, многих он заразил, а потом повесился. У нас все боялись их, как разбойников, а власти назвали их „комсомол“. „Мы власть на местах“, — объявил Васька, и с тех пор уже страха не знал. Своего родного дядю ограбил и выгнал без одежды с семьей на мороз. У них ребеночек был пятимесячный, и он от стужи насмерть замерз.
Я два класса всего окончила. Дальше Васька учиться не дал. Пришел в школу и потребовал исключить всех, кто не поет „интернационал“».
Слово «интернационал» нашей рассказчице не выговорить, а уж эту страшную песню она, как многие дети, боялась петь. Ну, каково православному ребенку запеть: «Вставай, проклятьем заклейменный»? Ясно ведь, кто заклеймен проклятьем. И ее, как и других детей, страшившихся петь про «проклятого», исключили из школы.
Мария Никитична продолжает рассказ: «Уж как меня учительница защищала: „Оставьте ее. Она способная“. А Васька ни в какую: „Она просфорки с теткой печет“. Это правда. Я помогала тете печь просфоры для храма, но и храму пришел конец. Был у нас очень хороший батюшка, о. Александр Спешнев. Всю жизнь с нами прожил — крестил, венчал, отпевал. Полсела — его духовные дети, и мы, как родного, любили его. Васька сразу сказал батюшке: „Я убью тебя“. Сперва скирды и амбар сжег у батюшки, а потом ночами стал дом поджигать. Такую нам жизнь Полежаев устроил, что батюшка скрылся
в Москву к детям и работал бухгалтером в Расторгуево. И мы побежали из села, кто куда. Много наших в Москву убежало. Глянь, и Васька прибыл сюда: „От меня не уйдешь! А попа разыщу и убью“.
Сперва он смурной был и жил в подвале. И вдруг стал начальником в Метрострое и даже министром потом. Наши астаповские передавали, что перед Москвой он многих ограбил и два пуда золота добыл грабежом. В Москве отдал золото кому надо и на золоте к власти взлетел. Квартиру трехкомнатную получил на Солянке и персональный автомобиль. Все имеет, а все лютует. И до того долютовался, что свои же рабочие убили его. Но сперва он убил нашего батюшку.
Искал он о. Александра долго, и через органы все же нашел. Приехал с комсомольцами к нему в Расторгуево и говорит: „Ты меня, поп, водою крестил. Теперь я тебя окрещу“. Морозы тогда стояли страшные, и придумал он для батюшки лютую казнь — поставили во дворе большую бочку с водою и стали батюшку туда окунать. А как наш старенький батюшка льдом покрылся, отнесли его в дом к горячей печке. А когда он очнулся и застонал от боли, снова в бочку его понесли. Три дня так пытали — то в бочку, то к печке, пока не замучили насмерть его. Упокой, Господи, нашего батюшку-мученика Александра!
А вы не знаете, бюст Полежаева в метро все еще стоит?»
(Нина Павлова "Пасха Красная")
Рассказала эту историю Мария Никитична Депутатова. В Оптиной она появилась сразу после открытия монастыря с тяжелыми торбами через плечо: десять литров лампадного масла, холст, мука и сбережения в узелке. В свои восемьдесят лет Мария Никитична откладывала деньги на погребение, но, услышав об открытии Оптиной, рассудила: «Поверх земли никто не лежит, и меня поди погребут». Так начиналась Оптина пустынь — пришла вдовица Мария Никитична и положила свои две лепты: все, что имела, — все отдала.
Как же любил о. Василий Марию Никитичну! А она вспоминает о нем: «У меня о. Василий, как живой, перед глазами стоит. Глаза сияют, а улыбка! Помню, прыгает по бревнам в скиту и зовет меня издали: „Ма-арь Никитична! А я везде вас ищу. Идемте чай пить“». Чай пили в хибарке преподобного Амвросия. А Мария Никитична, живая свидетельница гонений, рассказывала о новомучениках — оптинских, астаповских, троекуровских. Чай остывал, а о. Василий слушал.
За давностью лет уже забылось, что конкретно рассказывала она о. Василию. Но из множества рассказов Марии Никитичны мы выбрали историю о московской станции метро Полежаевская, и вот почему. Отец Василий потому и стал урожденным москвичом, что на строительство метрополитена в Москву приехал его дядя, а к дяде из деревни, расположенной неподалеку от Оптиной, переехала потом его мать.
Руководящую должность на строительстве метро занимал в те годы большевик Василий Полежаев. Это его именем была названа станция Полежаевская, где в вестибюле стоит его бюст. Мария Никитична избегает ездить через эту станцию, объясняя: «Не могу я видеть бюст Полежаева. Он же наше село разорил! А село наше Астапово было богатое — триста дворов, два храма было, и собирались открыть монастырь. Боголюбивой была моя родина! И вот о чем плачу и чему дивлюсь — в революцию, конечно, все пострадали, но деревни поодаль все же уцелели. А от Астапово осталось лишь тридцать дворов».
К великому несчастью для Астапово именно здесь умер Лев Толстой. В память своего учителя-ересиарха толстовцы устроили здесь коммуну, чтобы «развивать» народ, отвращая его от Церкви и внушая презрение к «попам». Правда, за толстовцами пошли лишь местные «гультяи» — народ пьющий, пропащий, но обретший в революцию большую власть. Вспомним, как после обращения в православие о. Василий вынес из дома все книги Льва Толстого, сказав: «Мама, да он же еретик!» А где ересь, там следом большая кровь.
Мария Никитична рассказывала: «Полежаев еще до революции перестал ходить в церковь и начал пить. А пришла революция — настал его час. Достал оружие и начал грабить с дружками. Подъедут пьяные к избе на телеге, все выгребут, самогона потребуют и начинают тут же гулять. У Васьки дружок был больной венерической болезнью, многих он заразил, а потом повесился. У нас все боялись их, как разбойников, а власти назвали их „комсомол“. „Мы власть на местах“, — объявил Васька, и с тех пор уже страха не знал. Своего родного дядю ограбил и выгнал без одежды с семьей на мороз. У них ребеночек был пятимесячный, и он от стужи насмерть замерз.
Я два класса всего окончила. Дальше Васька учиться не дал. Пришел в школу и потребовал исключить всех, кто не поет „интернационал“».
Слово «интернационал» нашей рассказчице не выговорить, а уж эту страшную песню она, как многие дети, боялась петь. Ну, каково православному ребенку запеть: «Вставай, проклятьем заклейменный»? Ясно ведь, кто заклеймен проклятьем. И ее, как и других детей, страшившихся петь про «проклятого», исключили из школы.
Мария Никитична продолжает рассказ: «Уж как меня учительница защищала: „Оставьте ее. Она способная“. А Васька ни в какую: „Она просфорки с теткой печет“. Это правда. Я помогала тете печь просфоры для храма, но и храму пришел конец. Был у нас очень хороший батюшка, о. Александр Спешнев. Всю жизнь с нами прожил — крестил, венчал, отпевал. Полсела — его духовные дети, и мы, как родного, любили его. Васька сразу сказал батюшке: „Я убью тебя“. Сперва скирды и амбар сжег у батюшки, а потом ночами стал дом поджигать. Такую нам жизнь Полежаев устроил, что батюшка скрылся
в Москву к детям и работал бухгалтером в Расторгуево. И мы побежали из села, кто куда. Много наших в Москву убежало. Глянь, и Васька прибыл сюда: „От меня не уйдешь! А попа разыщу и убью“.
Сперва он смурной был и жил в подвале. И вдруг стал начальником в Метрострое и даже министром потом. Наши астаповские передавали, что перед Москвой он многих ограбил и два пуда золота добыл грабежом. В Москве отдал золото кому надо и на золоте к власти взлетел. Квартиру трехкомнатную получил на Солянке и персональный автомобиль. Все имеет, а все лютует. И до того долютовался, что свои же рабочие убили его. Но сперва он убил нашего батюшку.
Искал он о. Александра долго, и через органы все же нашел. Приехал с комсомольцами к нему в Расторгуево и говорит: „Ты меня, поп, водою крестил. Теперь я тебя окрещу“. Морозы тогда стояли страшные, и придумал он для батюшки лютую казнь — поставили во дворе большую бочку с водою и стали батюшку туда окунать. А как наш старенький батюшка льдом покрылся, отнесли его в дом к горячей печке. А когда он очнулся и застонал от боли, снова в бочку его понесли. Три дня так пытали — то в бочку, то к печке, пока не замучили насмерть его. Упокой, Господи, нашего батюшку-мученика Александра!
А вы не знаете, бюст Полежаева в метро все еще стоит?»
(Нина Павлова "Пасха Красная")
Metro station Polezhaevskaya
This story was told by Maria Nikitichna Deputatova. She appeared in Optina immediately after the opening of the monastery with heavy sockets over her shoulder: ten liters of lamp oil, canvas, flour and savings in a bundle. In her eighty years, Maria Nikitichna put aside money for burial, but when she heard about Optina’s discovery, she reasoned: “Nobody is on top of the earth, and they will bury me.” Thus began Optina of deserts - the widow Maria Nikitichna came and put her two mites: everything that she had - she gave everything.
How he loved about. Vasily Maria Nikitichna! And she recalls him: “I have about. Basil, as if alive, stands before his eyes. Eyes are shining, but a smile! I remember jumping on logs to the monastery and calling me from afar: “Ma-ar Nikitichna! And I'm looking for you everywhere. Let's go drink tea. ” They drank tea in the shanty of St. Ambrose. And Maria Nikitichna, a living witness to the persecution, spoke about the new martyrs - Optina, Astapov, Troekurov. Tea was cooling, but about. Vasily listened.
Over the past years, it was already forgotten what exactly she was talking about. Vasily. But from the many stories of Maria Nikitichna, we chose the story of the Moscow metro station Polezhaevskaya, and that's why. Father Vasily became a nee Muscovite because his uncle came to Moscow to build the subway, and then his mother moved to his uncle from a village located near Optina.
The Bolshevik Vasily Polezhaev occupied a leading position in the construction of the metro in those years. Polezhaevskaya station was named after him, where his bust is in the lobby. Maria Nikitichna avoids traveling through this station, explaining: “I can’t see the bust of Polezhaev. He ravaged our village! And our village Astapovo was rich - three hundred yards, two churches were, and were going to open a monastery. God-loving was my homeland! And here is what I cry for and what I marvel at - of course, everyone suffered in the revolution, but the villages at a distance still survived. And from Astapovo only thirty yards remained. ”
Unfortunately for Astapovo, it was here that Leo Tolstoy died. In memory of their heresiarch teacher, the Tolstoyans built a commune here in order to “develop” the people, turning them away from the Church and inspiring contempt for the “priests”. True, only the local "hulks" followed the Tolstoyans - the people who drink, disappear, but have gained great power in the revolution. Recall how, after conversion to Orthodoxy, Fr. Basil brought out all the books of Leo Tolstoy from the house, saying: “Mom, he’s a heretic!” And where there is heresy, there is a lot of blood.
Maria Nikitichna said: “Even before the revolution, Polezhaev stopped going to church and began to drink. And the revolution came - his time has come. He took out a weapon and began to rob his friends. Drunken people will drive up to the hut in a cart, they will all rake it out, they will demand moonshine and begin to walk there and then. Vaska’s friend was a patient with a venereal disease, he infected many, and then hanged himself. We were all afraid of them as robbers, and the authorities called them the “Komsomol". “We are local authorities,” Vaska declared, and since then he has not known fear. He robbed his own uncle and drove him out of the cold without clothes with his family. They had a baby of five months, and he froze to death from a cold.
I just graduated from two classes. Vaska did not give further studies. I came to school and demanded to expel everyone who does not sing “international”. ”
Our storyteller cannot pronounce the word “international”, and she, like many children, was afraid to sing this terrible song. Well, what is it like for an Orthodox child to sing: "Get up, branded with a curse"? It is clear after all who is branded with a curse. And she, like other children who were afraid to sing about the “damned”, was expelled from school.
Maria Nikitichna continues the story: “The teacher defended me:“ Leave her. She is capable. " And Vaska wasn’t in any way: “She bakes a bridle with her aunt.” It's true. I helped my aunt bake prosphora for the temple, but the temple came to an end. We had a very good father, oh. Alexander Speshnev. He lived all his life with us - baptized, married, buried. Half a village - his spiritual children, and we, as a native, loved him. Vaska immediately said to the priest: "I will kill you." First he burnt the ricks and barn at the priest, and then at night he began to set fire to the house. Polezhaev arranged such a life for us that the father disappeared
to Moscow for children and worked as an accountant in Rastorguevo. And we ran from the village, where to where. A lot of ours fled to Moscow. Take a look and Vaska arrived here: “You won’t leave me! I’ll find and kill the priest. ”
At first he was gloomy and lived in the basement. And suddenly he became the head in Metrostroy and even then the Minister. Our Astapovskys reported that he had robbed many in front of Moscow and obtained two pounds of gold by robbery. In Moscow, he gave the gold to anyone who needed it and soared to power on gold. A three-room apartment was received in Solyanka and a personal car. Everything has, but everything is fierce. And until then, it was said that his own workers had killed him. But first he killed our priest.
He was looking for about. Alexandra for a long time, and still found through the organs. He came with Komsomol members to him in Rastorguevo and said: “You baptized me, pop. Now I will baptize you. " The frosts were terrible then, and he invented a fierce execution for the priest - they put a large barrel of water in the yard and became
This story was told by Maria Nikitichna Deputatova. She appeared in Optina immediately after the opening of the monastery with heavy sockets over her shoulder: ten liters of lamp oil, canvas, flour and savings in a bundle. In her eighty years, Maria Nikitichna put aside money for burial, but when she heard about Optina’s discovery, she reasoned: “Nobody is on top of the earth, and they will bury me.” Thus began Optina of deserts - the widow Maria Nikitichna came and put her two mites: everything that she had - she gave everything.
How he loved about. Vasily Maria Nikitichna! And she recalls him: “I have about. Basil, as if alive, stands before his eyes. Eyes are shining, but a smile! I remember jumping on logs to the monastery and calling me from afar: “Ma-ar Nikitichna! And I'm looking for you everywhere. Let's go drink tea. ” They drank tea in the shanty of St. Ambrose. And Maria Nikitichna, a living witness to the persecution, spoke about the new martyrs - Optina, Astapov, Troekurov. Tea was cooling, but about. Vasily listened.
Over the past years, it was already forgotten what exactly she was talking about. Vasily. But from the many stories of Maria Nikitichna, we chose the story of the Moscow metro station Polezhaevskaya, and that's why. Father Vasily became a nee Muscovite because his uncle came to Moscow to build the subway, and then his mother moved to his uncle from a village located near Optina.
The Bolshevik Vasily Polezhaev occupied a leading position in the construction of the metro in those years. Polezhaevskaya station was named after him, where his bust is in the lobby. Maria Nikitichna avoids traveling through this station, explaining: “I can’t see the bust of Polezhaev. He ravaged our village! And our village Astapovo was rich - three hundred yards, two churches were, and were going to open a monastery. God-loving was my homeland! And here is what I cry for and what I marvel at - of course, everyone suffered in the revolution, but the villages at a distance still survived. And from Astapovo only thirty yards remained. ”
Unfortunately for Astapovo, it was here that Leo Tolstoy died. In memory of their heresiarch teacher, the Tolstoyans built a commune here in order to “develop” the people, turning them away from the Church and inspiring contempt for the “priests”. True, only the local "hulks" followed the Tolstoyans - the people who drink, disappear, but have gained great power in the revolution. Recall how, after conversion to Orthodoxy, Fr. Basil brought out all the books of Leo Tolstoy from the house, saying: “Mom, he’s a heretic!” And where there is heresy, there is a lot of blood.
Maria Nikitichna said: “Even before the revolution, Polezhaev stopped going to church and began to drink. And the revolution came - his time has come. He took out a weapon and began to rob his friends. Drunken people will drive up to the hut in a cart, they will all rake it out, they will demand moonshine and begin to walk there and then. Vaska’s friend was a patient with a venereal disease, he infected many, and then hanged himself. We were all afraid of them as robbers, and the authorities called them the “Komsomol". “We are local authorities,” Vaska declared, and since then he has not known fear. He robbed his own uncle and drove him out of the cold without clothes with his family. They had a baby of five months, and he froze to death from a cold.
I just graduated from two classes. Vaska did not give further studies. I came to school and demanded to expel everyone who does not sing “international”. ”
Our storyteller cannot pronounce the word “international”, and she, like many children, was afraid to sing this terrible song. Well, what is it like for an Orthodox child to sing: "Get up, branded with a curse"? It is clear after all who is branded with a curse. And she, like other children who were afraid to sing about the “damned”, was expelled from school.
Maria Nikitichna continues the story: “The teacher defended me:“ Leave her. She is capable. " And Vaska wasn’t in any way: “She bakes a bridle with her aunt.” It's true. I helped my aunt bake prosphora for the temple, but the temple came to an end. We had a very good father, oh. Alexander Speshnev. He lived all his life with us - baptized, married, buried. Half a village - his spiritual children, and we, as a native, loved him. Vaska immediately said to the priest: "I will kill you." First he burnt the ricks and barn at the priest, and then at night he began to set fire to the house. Polezhaev arranged such a life for us that the father disappeared
to Moscow for children and worked as an accountant in Rastorguevo. And we ran from the village, where to where. A lot of ours fled to Moscow. Take a look and Vaska arrived here: “You won’t leave me! I’ll find and kill the priest. ”
At first he was gloomy and lived in the basement. And suddenly he became the head in Metrostroy and even then the Minister. Our Astapovskys reported that he had robbed many in front of Moscow and obtained two pounds of gold by robbery. In Moscow, he gave the gold to anyone who needed it and soared to power on gold. A three-room apartment was received in Solyanka and a personal car. Everything has, but everything is fierce. And until then, it was said that his own workers had killed him. But first he killed our priest.
He was looking for about. Alexandra for a long time, and still found through the organs. He came with Komsomol members to him in Rastorguevo and said: “You baptized me, pop. Now I will baptize you. " The frosts were terrible then, and he invented a fierce execution for the priest - they put a large barrel of water in the yard and became
У записи 4 лайков,
1 репостов,
203 просмотров.
1 репостов,
203 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Вероника Вовденко
