«С чего это попу честь отдают?»
«Он был монахом из старой Оптиной», — сказал об о. Василии иеромонах Даниил. А в старину оптинских монахов отличали прежде всего по одежде — грубые, тупоносые «оптинские» сапоги и дешевая мухояровая ряса. Ряса у о. Василия была выношенная и в заплатах, а его единственной обувью были кирзовые солдатские сапоги. Когда о. Василий служил на подворье в Москве, его не раз пытались переобуть в легкие ботинки, но из этого ничего не вышло. Между тем стояло такое жаркое лето, что на солнцепеке плавился асфальт.
Из воспоминаний монахини Ксении (Абашкиной): «Когда о. Василий пришел в монастырь, то они с о. Ф. решили подвизаться, как древние, имея одну одежду и одни казенные сапоги. Потом у о. Ф. заболели ноги, и он сменил обувь, А о. Василий в великом терпении так и дошел в своих сапогах до райских врат.
Помню, в Москве мы поехали с ним освящать квартиру моих родителей. Жара была умопомрачительная — градусов 30, а о. Василий был в шерстяной рясе, в кирзовых сапогах и нес большую сумку. Я спешила, а он меня попросил идти медленней, сказав, что после службы ноги болят. Как раз перед этим он ездил отпевать старушку, так разложившуюся на жаре за четверо суток, что все избегали подходить к гробу. И вот идем мы с батюшкой по жаре, а навстречу четыре милиционера. Вдруг они разом, как по команде, отдали батюшке честь. Отец Василий удивился: „С чего это попу честь отдают?“ А поразмыслив сказал: „Они люди служивые. Кому, как не им, понять попов? Простому человеку не прикажешь стоять на жаре рядом с четырехдневным разлагающимся трупом“.
Еще по дороге нам встретился мой знакомый, ставший после избиения „дурачком“. А раньше он был кинооператором, имел жену, любовниц и много пил. „Блажен, получивший воздаяние на земле“, — сказал о нем тихо о. Василий, и всю дорогу молча молился по четкам.
В квартире родителей обнаружилось, что моя мама без креста. И пока она искала свой крест, о. Василий рассказывал ей, что раньше рабу заковывали на шею кольцо с именем его хозяина. „И вот однажды мы умрем, — говорил он, — и придем на Суд к нашему Владыке. А Господь спросит: чьи вы рабы? И тех, у кого есть на себе его знак, призовет к себе, а на других и не взглянет“.
Молебен по освящению квартиры о. Василий служил так вдохновенно и мощно, что от его пения, казалось, сотрясались все пять этажей нашей „хрущобы“. Он щедро окропил квартиру святой водой, и остановившись перед чуланом в коридоре сказал, что бесы особенно любят прятаться по темным углам. Мы открыли чулан, а о. Василий влез туда, тщательно покропив все углы. Потом вышел на лестничную площадку, сказав: „И тут их много“. И окропил всю лестницу в подъезде под нами и выше нас.
После освящения квартиры дух в доме изменился. Если моя мама до этого нехотя согласилась позвать „попа“, то теперь она стала ходить в церковь, причащаться, а однажды открыла мне семейную тайну: оказывается, ее папа, а мой дедушка был священником, и в годы гонений его убили лишь за то, что он „поп“. А еще дедушка-священник говорил, что мы из рода Говоровых, то есть из рода святителя Феофана Затворника. Ничего этого я не знала, и лишь в 26 лет крестилась в Оптиной вместе с моими детьми.
В Оптиной пустыни я сперва по послушанию убиралась в храме и поневоле обратила внимание, что о. Василий подолгу молится пред мощами преподобного Амвросия и у могил Оптинских старцев. Даже если мимо идет по делу, обязательно остановится и помолится.
Когда о. Василий служил иеродиаконом, он был радостный, веселый и будто летал по амвону. А после пострига в мантию он сильно изменился, не поднимал глаз и смотрел уже в землю. Вид был у батюшки строгий, а на деле он был добрый. Помню, Великим постом мы с детьми впали в уныние. „Батюшка, — говорю, — так шоколаду хочется и уже уныние от этих каш“. И о. Василий благословил на вкушение шоколада, сказав, что лучше вкушать шоколад с самоукорением, чем поститься с ропотом и унынием.
По образованию я художник, и в Оптиной меня благословили заниматься иконописью. От прежних времен у меня остались косметические карандаши, но я сомневалась, можно ли их использовать для эскизов к иконам. Один батюшка сказал, что можно, а о. Василий — нельзя, пояснив, что икону немыслимо писать без благоговения, даже, казалось бы, в мелочах.
Однажды я с возмущением рассказала о. Василию, что некоторые местные жители плохо относятся к монахам и говорят то-то и то-то. „Ах, окаянные, — сказал он весело. — Не ведают, что творят!“ Он сказал это словами молитвы Господней с креста, но сказал так мягко, чтобы не дать мне повода осудить.
„Отец Василий, — спрашиваю, — почему к Господу, святым и владыкам мы обращаемся на „ты“: „Святейший Владыко, благослови“, а к батюшкам на „вы“?“ — „Они сильные и не повредятся от нашей близости, — ответил о. Василий, — а мы, попы, немощные, и из уважения к нашей немощи к нам надо обращаться на „вы““».
Нина Павлова "Пасха Красная"
На фото: 18 апреля 1993 года. Пасхальный крестный ход в Оптиной Пустыни. Последние часы земной жизни о. Василия
«Он был монахом из старой Оптиной», — сказал об о. Василии иеромонах Даниил. А в старину оптинских монахов отличали прежде всего по одежде — грубые, тупоносые «оптинские» сапоги и дешевая мухояровая ряса. Ряса у о. Василия была выношенная и в заплатах, а его единственной обувью были кирзовые солдатские сапоги. Когда о. Василий служил на подворье в Москве, его не раз пытались переобуть в легкие ботинки, но из этого ничего не вышло. Между тем стояло такое жаркое лето, что на солнцепеке плавился асфальт.
Из воспоминаний монахини Ксении (Абашкиной): «Когда о. Василий пришел в монастырь, то они с о. Ф. решили подвизаться, как древние, имея одну одежду и одни казенные сапоги. Потом у о. Ф. заболели ноги, и он сменил обувь, А о. Василий в великом терпении так и дошел в своих сапогах до райских врат.
Помню, в Москве мы поехали с ним освящать квартиру моих родителей. Жара была умопомрачительная — градусов 30, а о. Василий был в шерстяной рясе, в кирзовых сапогах и нес большую сумку. Я спешила, а он меня попросил идти медленней, сказав, что после службы ноги болят. Как раз перед этим он ездил отпевать старушку, так разложившуюся на жаре за четверо суток, что все избегали подходить к гробу. И вот идем мы с батюшкой по жаре, а навстречу четыре милиционера. Вдруг они разом, как по команде, отдали батюшке честь. Отец Василий удивился: „С чего это попу честь отдают?“ А поразмыслив сказал: „Они люди служивые. Кому, как не им, понять попов? Простому человеку не прикажешь стоять на жаре рядом с четырехдневным разлагающимся трупом“.
Еще по дороге нам встретился мой знакомый, ставший после избиения „дурачком“. А раньше он был кинооператором, имел жену, любовниц и много пил. „Блажен, получивший воздаяние на земле“, — сказал о нем тихо о. Василий, и всю дорогу молча молился по четкам.
В квартире родителей обнаружилось, что моя мама без креста. И пока она искала свой крест, о. Василий рассказывал ей, что раньше рабу заковывали на шею кольцо с именем его хозяина. „И вот однажды мы умрем, — говорил он, — и придем на Суд к нашему Владыке. А Господь спросит: чьи вы рабы? И тех, у кого есть на себе его знак, призовет к себе, а на других и не взглянет“.
Молебен по освящению квартиры о. Василий служил так вдохновенно и мощно, что от его пения, казалось, сотрясались все пять этажей нашей „хрущобы“. Он щедро окропил квартиру святой водой, и остановившись перед чуланом в коридоре сказал, что бесы особенно любят прятаться по темным углам. Мы открыли чулан, а о. Василий влез туда, тщательно покропив все углы. Потом вышел на лестничную площадку, сказав: „И тут их много“. И окропил всю лестницу в подъезде под нами и выше нас.
После освящения квартиры дух в доме изменился. Если моя мама до этого нехотя согласилась позвать „попа“, то теперь она стала ходить в церковь, причащаться, а однажды открыла мне семейную тайну: оказывается, ее папа, а мой дедушка был священником, и в годы гонений его убили лишь за то, что он „поп“. А еще дедушка-священник говорил, что мы из рода Говоровых, то есть из рода святителя Феофана Затворника. Ничего этого я не знала, и лишь в 26 лет крестилась в Оптиной вместе с моими детьми.
В Оптиной пустыни я сперва по послушанию убиралась в храме и поневоле обратила внимание, что о. Василий подолгу молится пред мощами преподобного Амвросия и у могил Оптинских старцев. Даже если мимо идет по делу, обязательно остановится и помолится.
Когда о. Василий служил иеродиаконом, он был радостный, веселый и будто летал по амвону. А после пострига в мантию он сильно изменился, не поднимал глаз и смотрел уже в землю. Вид был у батюшки строгий, а на деле он был добрый. Помню, Великим постом мы с детьми впали в уныние. „Батюшка, — говорю, — так шоколаду хочется и уже уныние от этих каш“. И о. Василий благословил на вкушение шоколада, сказав, что лучше вкушать шоколад с самоукорением, чем поститься с ропотом и унынием.
По образованию я художник, и в Оптиной меня благословили заниматься иконописью. От прежних времен у меня остались косметические карандаши, но я сомневалась, можно ли их использовать для эскизов к иконам. Один батюшка сказал, что можно, а о. Василий — нельзя, пояснив, что икону немыслимо писать без благоговения, даже, казалось бы, в мелочах.
Однажды я с возмущением рассказала о. Василию, что некоторые местные жители плохо относятся к монахам и говорят то-то и то-то. „Ах, окаянные, — сказал он весело. — Не ведают, что творят!“ Он сказал это словами молитвы Господней с креста, но сказал так мягко, чтобы не дать мне повода осудить.
„Отец Василий, — спрашиваю, — почему к Господу, святым и владыкам мы обращаемся на „ты“: „Святейший Владыко, благослови“, а к батюшкам на „вы“?“ — „Они сильные и не повредятся от нашей близости, — ответил о. Василий, — а мы, попы, немощные, и из уважения к нашей немощи к нам надо обращаться на „вы““».
Нина Павлова "Пасха Красная"
На фото: 18 апреля 1993 года. Пасхальный крестный ход в Оптиной Пустыни. Последние часы земной жизни о. Василия
“Why do they give honor to this priest?”
“He was a monk from old Optina,” Fr. Basil Hieromonk Daniel. And in the old days Optina monks were distinguished first of all by their clothes - rough, blunt "Optina" boots and cheap fly-ash cassock. Cassock at about. Basil was worn and in patches, and his only shoes were tarpaulin soldiers' boots. When about. Vasily served in the courtyard in Moscow, they tried to change his shoes into light boots more than once, but nothing came of it. Meanwhile, it was such a hot summer that asphalt melted in the sun.
From the memoirs of nun Xenia (Abashkina): “When about. Basil came to the monastery, they are with about. F. decided to fight like the ancients, having one clothes and one official boots. Then at about. F. got sick legs, and he changed shoes, And about. Vasily in great patience and reached in his boots to the gates of paradise.
I remember in Moscow we went with him to consecrate my parents ’apartment. The heat was breathtaking - 30 degrees, and about. Basil was in a woolen cassock, in tarpaulin boots, and carried a large bag. I was in a hurry, and he asked me to go slower, saying that after the service my legs hurt. Just before that, he went to the funeral service of an old woman, so decomposed in the heat for four days, that everyone avoided approaching the coffin. And here we go with the priest in the heat, and towards the four policemen. Suddenly, at once, as if on command, they saluted the priest. Father Vasily was surprised: “Why do they give honor to this priest?” But after reflection he said: “They are service people. Who, if not them, should understand the priests? You cannot command an ordinary person to stand in the heat next to a four-day decaying corpse. ”
Along the way, we met a friend of mine who became a fool after being beaten. And before he was a cameraman, had a wife, lovers and drank a lot. “Blessed is he who has received recompense on the earth,” said Fr. Basil, and all the way silently prayed on the rosary.
In my parents' apartment, it turned out that my mother was without a cross. And while she was looking for her cross, Fr. Basil told her that earlier a slave was chained to the neck with a ring with the name of his master. “And then one day we will die,” he said, “and we will come to the Court to our Lord.” And the Lord will ask: whose slaves are you? And those who have his mark on themselves will call upon themselves, but will not look at others. ”
Prayer for the consecration of the apartment about. Vasily served so inspirationally and powerfully that all five floors of our “Khrushchoba” seemed to shake from his singing. He generously sprinkled the apartment with holy water, and stopping in front of the closet in the hallway said that demons especially like to hide in dark corners. We opened a closet, and about. Vasily climbed in, carefully sprinkling all the corners. Then he went out onto the landing, saying: “And there are a lot of them.” And he sprinkled the whole staircase in the staircase below us and above us.
After the consecration of the apartment, the spirit in the house changed. If my mother had reluctantly agreed to call for “priest”, now she began to go to church, receive communion, and once revealed a family secret to me: it turns out that her father and my grandfather were a priest, and during the years of persecution he was killed only because that he is “pop.” And the grandfather-priest said that we are from the Govorov clan, that is, from the clan of St. Theophan the Recluse. I didn’t know any of this, and only at age 26 I was baptized in Optina with my children.
In Optina Desert, I first obediently cleaned the temple and involuntarily noticed that Fr. Vasily prays for a long time before the relics of the Monk Ambrose and at the graves of the Optina Elders. Even if he is walking on business, he will definitely stop and pray.
When about. Basil served as a hierodeacon, he was joyful, cheerful and seemed to fly on a pulp. And after he was tonsured into the mantle, he changed a lot, did not look up and looked already at the ground. The priest looked strict, but in reality he was kind. I remember during Great Lent, the children and I became discouraged. “Father,” I say, “this is how chocolate wants and even the gloom from these cereals.” And about. Basil blessed himself with chocolate, saying that it is better to taste chocolate with self-reproach than to fast with a murmur and despondency.
I am an artist by training, and in Optina they blessed me to do icon painting. I still had cosmetic pencils from the old days, but I doubted whether they could be used for thumbnails for icons. One father said that it was possible, but about. Vasily - it is impossible, having explained that it is inconceivable to write an icon without reverence, even, it would seem, in trifles.
Once I spoke indignantly about. Vasily, that some locals treat monks badly and say so-and-so. “Ah, damned,” he said cheerfully. “They don’t know what they are doing!” He said this with the words of the Lord’s prayer from the cross, but he said it so softly so as not to give me a reason to condemn.
“Father Basil,” I ask, “why do we turn to the Lord, saints and masters to“ you “:“ Most Holy Master, bless ”, and to priests to“ you ”?“ - “They are strong and will not be damaged by our proximity, - answered about. Vasily, - and we, priests, are weak, and out of respect for our weakness, we must turn to “you”. ”
Nina Pavlova "Easter Red"
In the photo: April 18, 1993. Easter procession in Optina Desert. The last hours of earthly life about. Vasily
“He was a monk from old Optina,” Fr. Basil Hieromonk Daniel. And in the old days Optina monks were distinguished first of all by their clothes - rough, blunt "Optina" boots and cheap fly-ash cassock. Cassock at about. Basil was worn and in patches, and his only shoes were tarpaulin soldiers' boots. When about. Vasily served in the courtyard in Moscow, they tried to change his shoes into light boots more than once, but nothing came of it. Meanwhile, it was such a hot summer that asphalt melted in the sun.
From the memoirs of nun Xenia (Abashkina): “When about. Basil came to the monastery, they are with about. F. decided to fight like the ancients, having one clothes and one official boots. Then at about. F. got sick legs, and he changed shoes, And about. Vasily in great patience and reached in his boots to the gates of paradise.
I remember in Moscow we went with him to consecrate my parents ’apartment. The heat was breathtaking - 30 degrees, and about. Basil was in a woolen cassock, in tarpaulin boots, and carried a large bag. I was in a hurry, and he asked me to go slower, saying that after the service my legs hurt. Just before that, he went to the funeral service of an old woman, so decomposed in the heat for four days, that everyone avoided approaching the coffin. And here we go with the priest in the heat, and towards the four policemen. Suddenly, at once, as if on command, they saluted the priest. Father Vasily was surprised: “Why do they give honor to this priest?” But after reflection he said: “They are service people. Who, if not them, should understand the priests? You cannot command an ordinary person to stand in the heat next to a four-day decaying corpse. ”
Along the way, we met a friend of mine who became a fool after being beaten. And before he was a cameraman, had a wife, lovers and drank a lot. “Blessed is he who has received recompense on the earth,” said Fr. Basil, and all the way silently prayed on the rosary.
In my parents' apartment, it turned out that my mother was without a cross. And while she was looking for her cross, Fr. Basil told her that earlier a slave was chained to the neck with a ring with the name of his master. “And then one day we will die,” he said, “and we will come to the Court to our Lord.” And the Lord will ask: whose slaves are you? And those who have his mark on themselves will call upon themselves, but will not look at others. ”
Prayer for the consecration of the apartment about. Vasily served so inspirationally and powerfully that all five floors of our “Khrushchoba” seemed to shake from his singing. He generously sprinkled the apartment with holy water, and stopping in front of the closet in the hallway said that demons especially like to hide in dark corners. We opened a closet, and about. Vasily climbed in, carefully sprinkling all the corners. Then he went out onto the landing, saying: “And there are a lot of them.” And he sprinkled the whole staircase in the staircase below us and above us.
After the consecration of the apartment, the spirit in the house changed. If my mother had reluctantly agreed to call for “priest”, now she began to go to church, receive communion, and once revealed a family secret to me: it turns out that her father and my grandfather were a priest, and during the years of persecution he was killed only because that he is “pop.” And the grandfather-priest said that we are from the Govorov clan, that is, from the clan of St. Theophan the Recluse. I didn’t know any of this, and only at age 26 I was baptized in Optina with my children.
In Optina Desert, I first obediently cleaned the temple and involuntarily noticed that Fr. Vasily prays for a long time before the relics of the Monk Ambrose and at the graves of the Optina Elders. Even if he is walking on business, he will definitely stop and pray.
When about. Basil served as a hierodeacon, he was joyful, cheerful and seemed to fly on a pulp. And after he was tonsured into the mantle, he changed a lot, did not look up and looked already at the ground. The priest looked strict, but in reality he was kind. I remember during Great Lent, the children and I became discouraged. “Father,” I say, “this is how chocolate wants and even the gloom from these cereals.” And about. Basil blessed himself with chocolate, saying that it is better to taste chocolate with self-reproach than to fast with a murmur and despondency.
I am an artist by training, and in Optina they blessed me to do icon painting. I still had cosmetic pencils from the old days, but I doubted whether they could be used for thumbnails for icons. One father said that it was possible, but about. Vasily - it is impossible, having explained that it is inconceivable to write an icon without reverence, even, it would seem, in trifles.
Once I spoke indignantly about. Vasily, that some locals treat monks badly and say so-and-so. “Ah, damned,” he said cheerfully. “They don’t know what they are doing!” He said this with the words of the Lord’s prayer from the cross, but he said it so softly so as not to give me a reason to condemn.
“Father Basil,” I ask, “why do we turn to the Lord, saints and masters to“ you “:“ Most Holy Master, bless ”, and to priests to“ you ”?“ - “They are strong and will not be damaged by our proximity, - answered about. Vasily, - and we, priests, are weak, and out of respect for our weakness, we must turn to “you”. ”
Nina Pavlova "Easter Red"
In the photo: April 18, 1993. Easter procession in Optina Desert. The last hours of earthly life about. Vasily
У записи 10 лайков,
1 репостов,
202 просмотров.
1 репостов,
202 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Вероника Вовденко
