Это первая часть замечательного очерка Никита Аврова про особенности внутри-монастырского социума. Перепечатывать с источника довольно муторно, поэтому, ежели не понравится, я брошу это занятие.
НИКИТА АВРОВ
ХРОНИКА СМУТНОГО ВРЕМЕНИ
Очерк
В обители назревала смута. И надо признать, это был не первый случай в новейшей истории древнего монастыря, поделивший немногочисленную братию на два противоборствующих лагеря. Впервые такое случилось года за два до описываемых событий, и тогда причиной волнений стали ни сном ни духом о том не ведающие финские паломники, которых во множестве притягивала на наш остров, бывший во времена оны финской территорией, неизбывная ностальгическая тоска; которые честно вкалывали, вечерами жгли костры, тихо накачивались пивом, бубнили какие-то свои песни и в большинстве знали по-русски всего два слова: “Карашо!” и “Нет карашо!” Тогда, на пороге воцерковления, почти всякий правоверный неофит почитал святым своим долгом заявиться идейным противником “экуменической ереси” и беззаветным борцом с любыми проявлениями оной. Не были исключением и насельники нашей обители. Правда, потрудившись рука об руку с честными и простодушными, по-лютерански обстоятельными и строго верующими финнами, большинство из нас очень скоро заняли умеренную позицию в этом вопросе, таком же скользком и нерешаемом, как еврейский вопрос. Именно тогда и даже вопреки ежевечернему “чину прощения” у раки с мощами преподобного, насельники обители впервые разделились на непримиримых борцов “за чистоту православия” и всех прочих, резонно полагавших, что благо все то, что делается во славу Божию и для родной обители. Ведомы “непримиримые” были молодым иноком Варнавой, который пришел в монастырь то ли от Баркашова, то ли из “Памяти”, на полном серьезе почитал за святых страстотерпцев царя Иоанна Грозного, Григория Распутина и уж вне всякой логики – убиенного родителем царевича Иоанна. В прошлой жизни отец Варнава успел серьезно понаркоманить и даже посидеть в тюрьме – кажется, за кражу мопеда. Впрочем, тогда дело до открытого ропота не дошло, и протестные акции “непримиримых” ограничивались проведением взволнованных сходок на Казанском скиту накануне прихода очередного катера с “агентами мирового масонства” на борту.
Теперь все обстояло много серьезнее, и раскол явно выходил за рамки перманентного противостояния “непримиримых” и “умеренных”. На сей раз яблоком раздора стали паломники отечественного розлива. Здесь следует с грустью признать, что за все шесть лет, что провел в обители автор сих правдивых строк, собственно паломники в истинном и высоком понимании этого слова, посетили остров всего дважды – это были группы из Киева и Воронежа. И дело даже не в том, что мужчины были опрятны, скромны и строги, а женщины, невзирая на необычайно жаркое лето, одеты так, как, в сущности, и должны быть одеты женщины на территории мужского монастыря. Но первый вопрос, заданный ими после размещения в гостинице и повергший в благоговейный трепет послушника-гостиничного, был не о том, дозволено ли собирать в монастырском лесу грибы и ягоды, и не о том даже, когда им проведут экскурсию по святым местам острова, - нет! Их в первую очередь интересовало, какое послушание будет завтра назначено их группе!
НИКИТА АВРОВ
ХРОНИКА СМУТНОГО ВРЕМЕНИ
Очерк
В обители назревала смута. И надо признать, это был не первый случай в новейшей истории древнего монастыря, поделивший немногочисленную братию на два противоборствующих лагеря. Впервые такое случилось года за два до описываемых событий, и тогда причиной волнений стали ни сном ни духом о том не ведающие финские паломники, которых во множестве притягивала на наш остров, бывший во времена оны финской территорией, неизбывная ностальгическая тоска; которые честно вкалывали, вечерами жгли костры, тихо накачивались пивом, бубнили какие-то свои песни и в большинстве знали по-русски всего два слова: “Карашо!” и “Нет карашо!” Тогда, на пороге воцерковления, почти всякий правоверный неофит почитал святым своим долгом заявиться идейным противником “экуменической ереси” и беззаветным борцом с любыми проявлениями оной. Не были исключением и насельники нашей обители. Правда, потрудившись рука об руку с честными и простодушными, по-лютерански обстоятельными и строго верующими финнами, большинство из нас очень скоро заняли умеренную позицию в этом вопросе, таком же скользком и нерешаемом, как еврейский вопрос. Именно тогда и даже вопреки ежевечернему “чину прощения” у раки с мощами преподобного, насельники обители впервые разделились на непримиримых борцов “за чистоту православия” и всех прочих, резонно полагавших, что благо все то, что делается во славу Божию и для родной обители. Ведомы “непримиримые” были молодым иноком Варнавой, который пришел в монастырь то ли от Баркашова, то ли из “Памяти”, на полном серьезе почитал за святых страстотерпцев царя Иоанна Грозного, Григория Распутина и уж вне всякой логики – убиенного родителем царевича Иоанна. В прошлой жизни отец Варнава успел серьезно понаркоманить и даже посидеть в тюрьме – кажется, за кражу мопеда. Впрочем, тогда дело до открытого ропота не дошло, и протестные акции “непримиримых” ограничивались проведением взволнованных сходок на Казанском скиту накануне прихода очередного катера с “агентами мирового масонства” на борту.
Теперь все обстояло много серьезнее, и раскол явно выходил за рамки перманентного противостояния “непримиримых” и “умеренных”. На сей раз яблоком раздора стали паломники отечественного розлива. Здесь следует с грустью признать, что за все шесть лет, что провел в обители автор сих правдивых строк, собственно паломники в истинном и высоком понимании этого слова, посетили остров всего дважды – это были группы из Киева и Воронежа. И дело даже не в том, что мужчины были опрятны, скромны и строги, а женщины, невзирая на необычайно жаркое лето, одеты так, как, в сущности, и должны быть одеты женщины на территории мужского монастыря. Но первый вопрос, заданный ими после размещения в гостинице и повергший в благоговейный трепет послушника-гостиничного, был не о том, дозволено ли собирать в монастырском лесу грибы и ягоды, и не о том даже, когда им проведут экскурсию по святым местам острова, - нет! Их в первую очередь интересовало, какое послушание будет завтра назначено их группе!
This is the first part of a remarkable essay by Nikita Avrov about the features of the intra-monastery society. Reprinting from the source is rather dreary, so if I don’t like it, I will give up this lesson.
NIKITA AUROV
CHRONICLE OF TROUBLE TIME
Feature article
Troubles were brewing in the monastery. And I must admit, this was not the first case in the recent history of the ancient monastery, which divided the few brothers into two opposing camps. For the first time this happened two years before the events described, and then the reason for the unrest was neither the spirit of the Finnish pilgrims who were attracted to our island, which used to be Finnish territory, was inescapable nostalgic longing; who honestly injected fire, burned bonfires in the evenings, quietly pumped up beer, muttered some of their songs and for the most part knew only two words in Russian: “Karasho!” and “No Karasho!” Then, on the threshold of churching, almost every faithful neophyte revered it is his duty to declare himself an ideological adversary of the “ecumenical heresy” and a selfless fighter with any manifestations of it. The inhabitants of our monastery were no exception. True, having worked hand in hand with honest and simple-minded, Lutheran thorough and strictly believing Finns, most of us very soon took a moderate position on this issue, as slippery and unresolved as the Jewish question. It was then, and even contrary to the nightly “rite of forgiveness” at the crayfish with the relics of the saint, the inhabitants of the monastery were divided for the first time into irreconcilable fighters “for the purity of Orthodoxy” and all others who reasonably believed that all that was done for the glory of God and for his native monastery was blessed. The Vedomes “irreconcilable” were a young monk Barnabas, who came to the monastery either from Barkashov, or from Pamyat, in all seriousness he revered for the holy martyrs Tsar Ivan the Terrible, Grigory Rasputin and beyond all logic - Tsarevich John killed by his parent. In a past life, Barnabas’s father managed to seriously addict and even sit in prison - it seems, for stealing a moped. However, then it did not come to an open grumble, and the protests of the “irreconcilable” were limited to holding excited gatherings at the Kazan Skete on the eve of the arrival of the next boat with “agents of world Freemasonry” on board.
Now everything was much more serious, and the split clearly went beyond the permanent confrontation between the "irreconcilable" and "moderate". This time pilgrims of domestic bottling became an apple of discord. Here it should be sadly admitted that for all six years that the author of these truthful lines spent in the monastery, the pilgrims themselves in the true and high sense of the word visited the island only twice - these were groups from Kiev and Voronezh. And the point is not that the men were neat, modest and strict, and the women, despite the unusually hot summer, were dressed in the same way that, in essence, women should be dressed in the territory of the male monastery. But the first question that they asked after being placed in a hotel and thrilled the novice-hotel awe was not about whether mushrooms and berries were allowed to be collected in the monastery forest, and not even when they would be given a tour of the holy places of the island, not! They were primarily interested in what obedience would be assigned to their group tomorrow!
NIKITA AUROV
CHRONICLE OF TROUBLE TIME
Feature article
Troubles were brewing in the monastery. And I must admit, this was not the first case in the recent history of the ancient monastery, which divided the few brothers into two opposing camps. For the first time this happened two years before the events described, and then the reason for the unrest was neither the spirit of the Finnish pilgrims who were attracted to our island, which used to be Finnish territory, was inescapable nostalgic longing; who honestly injected fire, burned bonfires in the evenings, quietly pumped up beer, muttered some of their songs and for the most part knew only two words in Russian: “Karasho!” and “No Karasho!” Then, on the threshold of churching, almost every faithful neophyte revered it is his duty to declare himself an ideological adversary of the “ecumenical heresy” and a selfless fighter with any manifestations of it. The inhabitants of our monastery were no exception. True, having worked hand in hand with honest and simple-minded, Lutheran thorough and strictly believing Finns, most of us very soon took a moderate position on this issue, as slippery and unresolved as the Jewish question. It was then, and even contrary to the nightly “rite of forgiveness” at the crayfish with the relics of the saint, the inhabitants of the monastery were divided for the first time into irreconcilable fighters “for the purity of Orthodoxy” and all others who reasonably believed that all that was done for the glory of God and for his native monastery was blessed. The Vedomes “irreconcilable” were a young monk Barnabas, who came to the monastery either from Barkashov, or from Pamyat, in all seriousness he revered for the holy martyrs Tsar Ivan the Terrible, Grigory Rasputin and beyond all logic - Tsarevich John killed by his parent. In a past life, Barnabas’s father managed to seriously addict and even sit in prison - it seems, for stealing a moped. However, then it did not come to an open grumble, and the protests of the “irreconcilable” were limited to holding excited gatherings at the Kazan Skete on the eve of the arrival of the next boat with “agents of world Freemasonry” on board.
Now everything was much more serious, and the split clearly went beyond the permanent confrontation between the "irreconcilable" and "moderate". This time pilgrims of domestic bottling became an apple of discord. Here it should be sadly admitted that for all six years that the author of these truthful lines spent in the monastery, the pilgrims themselves in the true and high sense of the word visited the island only twice - these were groups from Kiev and Voronezh. And the point is not that the men were neat, modest and strict, and the women, despite the unusually hot summer, were dressed in the same way that, in essence, women should be dressed in the territory of the male monastery. But the first question that they asked after being placed in a hotel and thrilled the novice-hotel awe was not about whether mushrooms and berries were allowed to be collected in the monastery forest, and not even when they would be given a tour of the holy places of the island, not! They were primarily interested in what obedience would be assigned to their group tomorrow!
У записи 5 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Анчи Дубко
