Начнем сначала. Возьмем историю. Если бы люди всегда стремились только к плохому, их бы просто не было. А ведь мы уже не плаваем вместе со всякими барракудами, и не бродим стадами по прериям, и не ищем у соседки-гориллы блох под мышкой. Мы ухитрились в свое время отказаться от клыков хищников и принялись жевать травку. Всего за несколько поколений мы уравняли философию охоты с философией земледелия. Тут нам пришло в голову измерить свой рост, и выяснилось, что мы - повыше животных, но пониже ангелов.
Потрясающая идея! Чтобы она не пропала, мы записали ее тысячу раз на бумаге, а вокруг понастроили домов наподобие того, в котором мы сидим. И теперь мы водим хороводы вокруг этих святилищ, пережевываем нашу сладкую идею и пытаемся сообразить, с чего же все началось, когда же пришло это решение - быть непохожими на всех остальных? Наверное, как-то ночью, примерно сотню тысяч лет назад, один из тогдашних косматых джентльменов проснулся у костра, посмотрел на свою сильно волосатую леди с младенцем и... заплакал. Ему подумалось, что придет время, и эти теплые и близкие станут холодными и далекими, уйдут навсегда. Этой ночью он все трогал женщину, проверяя, не умерла ли она еще, и детей, которые ведь тоже умрут когда-нибудь. А на следующее утро он обращался с ними уже чуточку поласковее, ведь они того заслуживали. В их крови, да и в его тоже, таилось семя ночи, пройдет время, и оно сокрушит жизнь, разрушит тело и отправит его в ничто. Тот джентльмен уже понимал, как и мы понимаем: век наш короток, а у вечности нет конца. Как только это знание поселяется в тебе, следом тут же приходят жалость и милосердие, и тогда мы стремимся оделить других любовью.
Так кто же мы есть в итоге? Мы - знающие, только тяжесть знания велика, и неизвестно, плакать надо от этого или смеяться. Кстати, звери не делают ни того, ни другого. А мы смеемся или плачем - смотря по сезону. А Карнавал наблюдает и приходит лишь тогда, когда мы созрели.
Чарльз Хэллуэй замолчал. Мальчишки смотрели на него так пристально, что ему стало неловко.
- Мистер Хэллуэй! - тихонько крикнул Джим. - Это же грандиозно! Ну а дальше, дальше-то что?
- Да, папа, - выговорил пораженный Вилли, - я и не знал, что ты можешь так говорить!
- Э-э, послушал бы ты меня как-нибудь вечерком, попозже, - усмехнулся отец, - сплошные разговоры. Да в любой из прожитых дней я мог бы рассказать тебе куда больше! Черт!
А где же я был? Похоже, все готовился... готовился любить.
Вилли как-то вдруг пригорюнился, да и Джима насторожило последнее слово. Чарльз Хэллуэй заметил это и замолчал.
"Как объяснить им, - думал он, - чтобы поняли? Сказать, что любовь - причина всего, цемент жизни? Или попытаться объяснить, что он чувствует, оказавшись в этом диком мире, волчком несущемся вкруг огромного косматого солнца, падающего вместе с ним через черное пространство в пространства еще более обширные, то ли навстречу, то ли прочь от Нечто. Может быть, сказать так: волей-неволей мы участвуем в гонке и летим со скоростью миллион миль в час.
А вокруг - ночь. Но у нас есть против нее средство. Начнем с малого. Почему любишь мальчишку, запустившего в небеса мартовского змея? Потому что помнишь подергивание живой бечевки в собственных ладонях. Почему любишь девочку, склонившуюся над родником? Потому что даже в вагоне экспресса не забываешь вкус холодной воды в забытый июльский полдень. Почему плачешь над незнакомцем, умершим на дороге?
Потому что он похож на друзей, которых не видел сорок лет.
Почему смеешься, когда один клоун лупит другого пирогом?
Потому что вспоминаешь вкус крема в детстве, вкус жизни.
Почему любишь женщину, жену свою? Ее нос дышит воздухом мира, который я знаю, и я люблю ее нос. Ее уши слышат музыку, которую я напеваю полночи напролет, конечно, я люблю ее уши. Ее глаза радуются приходу весны в родном краю, как же не любить мне эти глаза? Ее плоть знает жару, холод, горе, и я знаю огонь, снег и боль. Мы с ней - один опыт жизни, мы срослись миллионами ощущений. Отруби одно, убавишь чувство жизни, два - уполовинишь саму жизнь. Мы любим то, что знаем, мы любим нас самих. Любовь - вот общее начало, вот причина, объединяющая рот, глаза, уши, сердца, души и плоть... Разве скажешь им все это?"
- Смотрите, - все-таки попробовал он, - вот два человека едут в одном вагоне: солдат и фермер. Один все время толкует о войне, другой - о хлебе, и каждый вгоняет соседа в сон. Но если один вдруг вспомнит о марафонском беге, а другой в своей жизни пробежал хотя бы милю, они прекрасно проболтают всю ночь и расстанутся друзьями. У всех мужчин есть одна общая тема - это женщины, об этом они могут толковать от восхода до заката, и дальше... О черт!
Чарльз Хэллуэй замолчал и, кажется, покраснел. Цель вырисовывалась впереди, но вот как до нее добраться? Он в сомнении пожевал губами.
"Не останавливайся, папа, - думал Вилли. - Пока ты говоришь, здесь замечательно. Ты нас спасаешь, только продолжай..."
Мужчина почувствовал взгляд мальчика и понял его.
Повернувшись, он встретил такой же взгляд Джима, встал и медленно начал обходить стол. Он касался то одной картинки, то другой, трогал Звезду Соломона, полумесяц, древний символ солнца...
- Я не помню, говорил я, что значит быть хорошим? Бог мой, я не знаю. Если при тебе на улице стреляют в чужака, ты едва ли кинешься на помощь. Но если за час до этого успел поговорить с ним минут десять, если узнал хоть чуть-чуть о нем и о его семье, то, скорее всего, ты попытаешься помешать убийце. Потому что знаешь наверняка это хорошо. А узнать надо стараться. Если не хочешь знать, отказываешься знать - это плохо. Без знания нет действия, без знания от твоих действий толку не будет. Думаете, я свихнулся? Вы ведь уверены, что всего и дел-то - пойти и перестрелять их всех к чертовой бабушке. Ты ведь уже пробовал стрелять, Вилли. Так не пойдет. Мы должны постараться узнать о них как можно больше, а главное разузнать об их хозяине. Мы не сможем быть хорошими и действовать правильно, пока не будем знать, что в этой истории правильно. Поэтому мы тут теряем время. Сегодня воскресенье. Представление закончится не поздно, и народ разойдется по домам. А после этого... после этого нам надо ждать осенних людей. У нас в распоряжении часа два, не больше.
(c)
Потрясающая идея! Чтобы она не пропала, мы записали ее тысячу раз на бумаге, а вокруг понастроили домов наподобие того, в котором мы сидим. И теперь мы водим хороводы вокруг этих святилищ, пережевываем нашу сладкую идею и пытаемся сообразить, с чего же все началось, когда же пришло это решение - быть непохожими на всех остальных? Наверное, как-то ночью, примерно сотню тысяч лет назад, один из тогдашних косматых джентльменов проснулся у костра, посмотрел на свою сильно волосатую леди с младенцем и... заплакал. Ему подумалось, что придет время, и эти теплые и близкие станут холодными и далекими, уйдут навсегда. Этой ночью он все трогал женщину, проверяя, не умерла ли она еще, и детей, которые ведь тоже умрут когда-нибудь. А на следующее утро он обращался с ними уже чуточку поласковее, ведь они того заслуживали. В их крови, да и в его тоже, таилось семя ночи, пройдет время, и оно сокрушит жизнь, разрушит тело и отправит его в ничто. Тот джентльмен уже понимал, как и мы понимаем: век наш короток, а у вечности нет конца. Как только это знание поселяется в тебе, следом тут же приходят жалость и милосердие, и тогда мы стремимся оделить других любовью.
Так кто же мы есть в итоге? Мы - знающие, только тяжесть знания велика, и неизвестно, плакать надо от этого или смеяться. Кстати, звери не делают ни того, ни другого. А мы смеемся или плачем - смотря по сезону. А Карнавал наблюдает и приходит лишь тогда, когда мы созрели.
Чарльз Хэллуэй замолчал. Мальчишки смотрели на него так пристально, что ему стало неловко.
- Мистер Хэллуэй! - тихонько крикнул Джим. - Это же грандиозно! Ну а дальше, дальше-то что?
- Да, папа, - выговорил пораженный Вилли, - я и не знал, что ты можешь так говорить!
- Э-э, послушал бы ты меня как-нибудь вечерком, попозже, - усмехнулся отец, - сплошные разговоры. Да в любой из прожитых дней я мог бы рассказать тебе куда больше! Черт!
А где же я был? Похоже, все готовился... готовился любить.
Вилли как-то вдруг пригорюнился, да и Джима насторожило последнее слово. Чарльз Хэллуэй заметил это и замолчал.
"Как объяснить им, - думал он, - чтобы поняли? Сказать, что любовь - причина всего, цемент жизни? Или попытаться объяснить, что он чувствует, оказавшись в этом диком мире, волчком несущемся вкруг огромного косматого солнца, падающего вместе с ним через черное пространство в пространства еще более обширные, то ли навстречу, то ли прочь от Нечто. Может быть, сказать так: волей-неволей мы участвуем в гонке и летим со скоростью миллион миль в час.
А вокруг - ночь. Но у нас есть против нее средство. Начнем с малого. Почему любишь мальчишку, запустившего в небеса мартовского змея? Потому что помнишь подергивание живой бечевки в собственных ладонях. Почему любишь девочку, склонившуюся над родником? Потому что даже в вагоне экспресса не забываешь вкус холодной воды в забытый июльский полдень. Почему плачешь над незнакомцем, умершим на дороге?
Потому что он похож на друзей, которых не видел сорок лет.
Почему смеешься, когда один клоун лупит другого пирогом?
Потому что вспоминаешь вкус крема в детстве, вкус жизни.
Почему любишь женщину, жену свою? Ее нос дышит воздухом мира, который я знаю, и я люблю ее нос. Ее уши слышат музыку, которую я напеваю полночи напролет, конечно, я люблю ее уши. Ее глаза радуются приходу весны в родном краю, как же не любить мне эти глаза? Ее плоть знает жару, холод, горе, и я знаю огонь, снег и боль. Мы с ней - один опыт жизни, мы срослись миллионами ощущений. Отруби одно, убавишь чувство жизни, два - уполовинишь саму жизнь. Мы любим то, что знаем, мы любим нас самих. Любовь - вот общее начало, вот причина, объединяющая рот, глаза, уши, сердца, души и плоть... Разве скажешь им все это?"
- Смотрите, - все-таки попробовал он, - вот два человека едут в одном вагоне: солдат и фермер. Один все время толкует о войне, другой - о хлебе, и каждый вгоняет соседа в сон. Но если один вдруг вспомнит о марафонском беге, а другой в своей жизни пробежал хотя бы милю, они прекрасно проболтают всю ночь и расстанутся друзьями. У всех мужчин есть одна общая тема - это женщины, об этом они могут толковать от восхода до заката, и дальше... О черт!
Чарльз Хэллуэй замолчал и, кажется, покраснел. Цель вырисовывалась впереди, но вот как до нее добраться? Он в сомнении пожевал губами.
"Не останавливайся, папа, - думал Вилли. - Пока ты говоришь, здесь замечательно. Ты нас спасаешь, только продолжай..."
Мужчина почувствовал взгляд мальчика и понял его.
Повернувшись, он встретил такой же взгляд Джима, встал и медленно начал обходить стол. Он касался то одной картинки, то другой, трогал Звезду Соломона, полумесяц, древний символ солнца...
- Я не помню, говорил я, что значит быть хорошим? Бог мой, я не знаю. Если при тебе на улице стреляют в чужака, ты едва ли кинешься на помощь. Но если за час до этого успел поговорить с ним минут десять, если узнал хоть чуть-чуть о нем и о его семье, то, скорее всего, ты попытаешься помешать убийце. Потому что знаешь наверняка это хорошо. А узнать надо стараться. Если не хочешь знать, отказываешься знать - это плохо. Без знания нет действия, без знания от твоих действий толку не будет. Думаете, я свихнулся? Вы ведь уверены, что всего и дел-то - пойти и перестрелять их всех к чертовой бабушке. Ты ведь уже пробовал стрелять, Вилли. Так не пойдет. Мы должны постараться узнать о них как можно больше, а главное разузнать об их хозяине. Мы не сможем быть хорошими и действовать правильно, пока не будем знать, что в этой истории правильно. Поэтому мы тут теряем время. Сегодня воскресенье. Представление закончится не поздно, и народ разойдется по домам. А после этого... после этого нам надо ждать осенних людей. У нас в распоряжении часа два, не больше.
(c)
Start over. Take a story. If people had always sought only bad things, they simply would not exist. But we no longer swim with all sorts of barracudas, and do not roam the herds across the prairies, and are not looking for a flea in the neighbor gorilla under the arm. We managed at one time to abandon the canines of predators and began to chew weed. In just a few generations, we equated the philosophy of hunting with the philosophy of farming. Then it occurred to us to measure our height, and it turned out that we were taller than animals, but lower than angels.
Great idea! So that it does not disappear, we wrote it down a thousand times on paper, and built around houses like the one in which we sit. And now we dance around these shrines, chew on our sweet idea and try to figure out how it all began, when did this decision come - to be different from everyone else? Probably, one night, about a hundred thousand years ago, one of the shaggy gentlemen of that time woke up by the fire, looked at his very hairy lady with a baby and ... wept. He thought that the time would come, and those warm and close ones would become cold and distant, leave forever. That night, he still touched the woman, checking if she had not yet died, and the children, who, too, would die someday. And the next morning, he treated them a little more pleasantly, because they deserved it. In their blood, and in him too, the seed of the night lurked, time will pass, and it will crush life, destroy the body and send it to nothing. That gentleman already understood, as we understand: our age is short, and eternity has no end. As soon as this knowledge settles in you, then pity and mercy immediately come, and then we strive to make others love.
So who are we in the end? We are knowledgeable, only the weight of knowledge is great, and it is not known whether we should cry or laugh. By the way, animals do neither. And we laugh or cry - depending on the season. And the Carnival observes and comes only when we are ripe.
Charles Halway fell silent. The boys looked at him so intently that he was embarrassed.
- Mr. Halway! - Jim shouted softly. - It's great! Well, then, then what?
“Yes, Dad,” said Willie, startled, “I didn't know you could say that!”
“Uh, would you have listened to me sometime in the evening, later,” his father chuckled. “There’s a lot of talk.” Yes, in any of the past days, I could tell you much more! Heck!
And where was I? Looks like everything was getting ready ... getting ready to love.
Willie somehow suddenly became sad, and Jim was alarmed by the last word. Charles Halway noticed this and was silent.
“How to explain to them,” he thought, “to understand? To say that love is the cause of everything, the cement of life? black space in the space is even more extensive, either towards or away from Something. Maybe say this: willy-nilly, we race and fly at a speed of a million miles an hour.
And around - the night. But we have a remedy against it. Let's start small. Why do you love the boy who launched the March serpent into the heavens? Because you remember the twitching of live twine in your own palms. Why do you love a girl bent over a spring? Because even in the express train you do not forget the taste of cold water at the forgotten July afternoon. Why are you crying over a stranger who died on the road?
Because he looks like friends who have not seen for forty years.
Why laugh when one clown blows another with a pie?
Because you remember the taste of cream in childhood, the taste of life.
Why do you love a woman, your wife? Her nose breathes the air of the world, which I know, and I love her nose. Her ears hear the music that I hum all the night long, of course, I love her ears. Her eyes rejoice at the arrival of spring in her native land, so how can I not love these eyes? Her flesh knows heat, cold, grief, and I know fire, snow, and pain. We are with her - one experience of life, we have grown together with millions of sensations. Chop off one, reduce the feeling of life, two - halve life itself. We love what we know, we love ourselves. Love is a common beginning, a reason that unites mouth, eyes, ears, hearts, souls and flesh ... Can you tell them all this? "
“Look,” he tried after all, “here are two people traveling in the same car: a soldier and a farmer.” One talks about the war all the time, the other about bread, and everyone drives a neighbor into a dream. But if one suddenly remembers the marathon race, and the other in his life ran at least a mile, they will talk very well all night and part friends. All men have one common theme - they are women, they can interpret this from dawn to dusk, and beyond ... Oh shit!
Charles Halway fell silent and seemed to redden. The goal loomed ahead, but how to get to it? He doubted his lips.
"Don't stop, papa," thought Willy. "As long as you say, it’s wonderful here. You save us, just go on ..."
The man felt the boy’s gaze and understood him.
Turning, he met
Great idea! So that it does not disappear, we wrote it down a thousand times on paper, and built around houses like the one in which we sit. And now we dance around these shrines, chew on our sweet idea and try to figure out how it all began, when did this decision come - to be different from everyone else? Probably, one night, about a hundred thousand years ago, one of the shaggy gentlemen of that time woke up by the fire, looked at his very hairy lady with a baby and ... wept. He thought that the time would come, and those warm and close ones would become cold and distant, leave forever. That night, he still touched the woman, checking if she had not yet died, and the children, who, too, would die someday. And the next morning, he treated them a little more pleasantly, because they deserved it. In their blood, and in him too, the seed of the night lurked, time will pass, and it will crush life, destroy the body and send it to nothing. That gentleman already understood, as we understand: our age is short, and eternity has no end. As soon as this knowledge settles in you, then pity and mercy immediately come, and then we strive to make others love.
So who are we in the end? We are knowledgeable, only the weight of knowledge is great, and it is not known whether we should cry or laugh. By the way, animals do neither. And we laugh or cry - depending on the season. And the Carnival observes and comes only when we are ripe.
Charles Halway fell silent. The boys looked at him so intently that he was embarrassed.
- Mr. Halway! - Jim shouted softly. - It's great! Well, then, then what?
“Yes, Dad,” said Willie, startled, “I didn't know you could say that!”
“Uh, would you have listened to me sometime in the evening, later,” his father chuckled. “There’s a lot of talk.” Yes, in any of the past days, I could tell you much more! Heck!
And where was I? Looks like everything was getting ready ... getting ready to love.
Willie somehow suddenly became sad, and Jim was alarmed by the last word. Charles Halway noticed this and was silent.
“How to explain to them,” he thought, “to understand? To say that love is the cause of everything, the cement of life? black space in the space is even more extensive, either towards or away from Something. Maybe say this: willy-nilly, we race and fly at a speed of a million miles an hour.
And around - the night. But we have a remedy against it. Let's start small. Why do you love the boy who launched the March serpent into the heavens? Because you remember the twitching of live twine in your own palms. Why do you love a girl bent over a spring? Because even in the express train you do not forget the taste of cold water at the forgotten July afternoon. Why are you crying over a stranger who died on the road?
Because he looks like friends who have not seen for forty years.
Why laugh when one clown blows another with a pie?
Because you remember the taste of cream in childhood, the taste of life.
Why do you love a woman, your wife? Her nose breathes the air of the world, which I know, and I love her nose. Her ears hear the music that I hum all the night long, of course, I love her ears. Her eyes rejoice at the arrival of spring in her native land, so how can I not love these eyes? Her flesh knows heat, cold, grief, and I know fire, snow, and pain. We are with her - one experience of life, we have grown together with millions of sensations. Chop off one, reduce the feeling of life, two - halve life itself. We love what we know, we love ourselves. Love is a common beginning, a reason that unites mouth, eyes, ears, hearts, souls and flesh ... Can you tell them all this? "
“Look,” he tried after all, “here are two people traveling in the same car: a soldier and a farmer.” One talks about the war all the time, the other about bread, and everyone drives a neighbor into a dream. But if one suddenly remembers the marathon race, and the other in his life ran at least a mile, they will talk very well all night and part friends. All men have one common theme - they are women, they can interpret this from dawn to dusk, and beyond ... Oh shit!
Charles Halway fell silent and seemed to redden. The goal loomed ahead, but how to get to it? He doubted his lips.
"Don't stop, papa," thought Willy. "As long as you say, it’s wonderful here. You save us, just go on ..."
The man felt the boy’s gaze and understood him.
Turning, he met
У записи 4 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Рада Ульрих
