Он так мне ответил тогда:
«Какая-то утрата, видимо, утрата целого мира. Сход пласта земли. Когда-то я написал своей сестре стихотворение, кажется, в прозе, там осыпался остров со всем, что на нем было, обратно в море. Какая-то трещина дала о себе знать, и половина дома, участок и зелень, люди — все, что растет на земле, опирается на нее, существует, пропало в море. Эти чувства сковывают все мое существо и не дают мне двигаться. Я будто затянут кожаными ремнями, могу шевелить только глазами. Я сижу и наблюдаю картину прекрасного заката. Садится солнце, осветив все уже холодными и золотистыми, пронизывающими мир исподлобья своими длинными лучами. Предзакатные часы или минуты — на фотографии остается яркий след, но не слишком яркий, чтобы ослепить. Секрет как раз с том, что свет такой уже рыхлый, внутренне холодный, предвещающий мертвость. Очерчивающий фигуры, но окрашивающий золотом, плавленным золотом. После этого наступит темнота — да, темнота будет, но пока еще нет, пока еще только наступят сумерки, и довольно долгие. И вовсе не холодно, ведь лето, и время у меня есть, оно идет, а куда идет, не видно. Потом когда-нибудь придет ночь, темно и нечего делать. Но до того красивый сейчас мир, очень красивый! Смотришь на него, любуешься, и видишь, что сейчас он уйдет. Вода прибывает в комнате, я сижу поджав ноги, скоро она поднимется выше и еще выше, станет уже некрасиво; она подойдет к горлу, начнет топить, идет дождь, вода прибывает и снизу. Станет совсем некрасиво, нужно будет кричать, задыхаться, захлебываться, холодная вода будет сводить ноги, я ничего не смогу с собой поделать. — Но сейчас же этого ничего нет, я сижу и смотрю на закат, и он хорош, он очень хорош. Он уходит.
Защитники крепости смотрят на прибывающие снизу черные точки. Сначала и точек-то нет. Очень долго внизу, вверху, впереди и вокруг лишь слепящее солнце, обжигающий воздух, соленое море. Тишина и красноватый камень пустыни, наконец плавящий жар после долгой зимы. Больше никого. Мухи. Эти черные точки молчат, они двигаются ползком, медленно, букашки и козявки, они означают смерть. У нападающих есть лестницы, и мы, защитники, это знаем. Сколько продлится осада, даже не так важно. Сейчас нам ничего не угрожает: сейчас солнце жжет, как жгло, оно зайдет, на следующий день будет жечь так же, и еще несколько дней».
«Какая-то утрата, видимо, утрата целого мира. Сход пласта земли. Когда-то я написал своей сестре стихотворение, кажется, в прозе, там осыпался остров со всем, что на нем было, обратно в море. Какая-то трещина дала о себе знать, и половина дома, участок и зелень, люди — все, что растет на земле, опирается на нее, существует, пропало в море. Эти чувства сковывают все мое существо и не дают мне двигаться. Я будто затянут кожаными ремнями, могу шевелить только глазами. Я сижу и наблюдаю картину прекрасного заката. Садится солнце, осветив все уже холодными и золотистыми, пронизывающими мир исподлобья своими длинными лучами. Предзакатные часы или минуты — на фотографии остается яркий след, но не слишком яркий, чтобы ослепить. Секрет как раз с том, что свет такой уже рыхлый, внутренне холодный, предвещающий мертвость. Очерчивающий фигуры, но окрашивающий золотом, плавленным золотом. После этого наступит темнота — да, темнота будет, но пока еще нет, пока еще только наступят сумерки, и довольно долгие. И вовсе не холодно, ведь лето, и время у меня есть, оно идет, а куда идет, не видно. Потом когда-нибудь придет ночь, темно и нечего делать. Но до того красивый сейчас мир, очень красивый! Смотришь на него, любуешься, и видишь, что сейчас он уйдет. Вода прибывает в комнате, я сижу поджав ноги, скоро она поднимется выше и еще выше, станет уже некрасиво; она подойдет к горлу, начнет топить, идет дождь, вода прибывает и снизу. Станет совсем некрасиво, нужно будет кричать, задыхаться, захлебываться, холодная вода будет сводить ноги, я ничего не смогу с собой поделать. — Но сейчас же этого ничего нет, я сижу и смотрю на закат, и он хорош, он очень хорош. Он уходит.
Защитники крепости смотрят на прибывающие снизу черные точки. Сначала и точек-то нет. Очень долго внизу, вверху, впереди и вокруг лишь слепящее солнце, обжигающий воздух, соленое море. Тишина и красноватый камень пустыни, наконец плавящий жар после долгой зимы. Больше никого. Мухи. Эти черные точки молчат, они двигаются ползком, медленно, букашки и козявки, они означают смерть. У нападающих есть лестницы, и мы, защитники, это знаем. Сколько продлится осада, даже не так важно. Сейчас нам ничего не угрожает: сейчас солнце жжет, как жгло, оно зайдет, на следующий день будет жечь так же, и еще несколько дней».
He replied to me then:
“Some loss, apparently, the loss of the whole world. Descent of the earth. Once I wrote a poem to my sister, it seems, in prose, an island crumbled there with all that was on it, back into the sea. Some kind of crack made itself felt, and half of the house, the plot and the greenery, the people - everything that grows on the ground, rests on it, exists, disappeared into the sea. These feelings hold down my whole being and prevent me from moving. If I tightened leather belts, I can only move my eyes. I sit and watch a picture of a beautiful sunset. The sun sets, illuminating everything already cold and golden, penetrating the world frowningly with its long rays. Sunset hours or minutes - a bright trace remains in the photo, but not too bright to blind. The secret is that the light is so friable, internally cold, foretelling death. Outlining figures, but coloring gold, fused gold. After that, darkness will come - yes, there will be darkness, but not yet, only twilight, and quite long. And it is not cold at all, because summer, and I have time, it goes, and where it goes, it is not visible. Then night comes sometime, it's dark and nothing to do. But before that the world is beautiful now, very beautiful! You look at him, admire him, and see that he is leaving now. The water arrives in the room, I sit with my legs tucked in, soon it will rise higher and even higher, it will become ugly; it comes to the throat, it starts to sink, it rains, the water comes from below. It will become quite ugly, you will need to scream, choke, choke, cold water will reduce the legs, I can not do anything with myself. - But now this is nothing, I sit and watch the sunset, and he is good, he is very good. He's leaving.
Defenders of the fortress are looking at the black dots coming from the bottom. At first there are no points. For a very long time below, above, in front and around only the blinding sun, burning air, the salty sea. Silence and the reddish stone of the desert, finally melting the heat after a long winter. No one else. Flies. These black dots are silent, they crawl, slowly, bugs and gables, they mean death. The attackers have ladders, and we, the defenders, know this. How long the siege will last is not even that important. Now nothing threatens us: now the sun is burning, how it burned, it will go down, the next day it will burn the same and a few more days.
“Some loss, apparently, the loss of the whole world. Descent of the earth. Once I wrote a poem to my sister, it seems, in prose, an island crumbled there with all that was on it, back into the sea. Some kind of crack made itself felt, and half of the house, the plot and the greenery, the people - everything that grows on the ground, rests on it, exists, disappeared into the sea. These feelings hold down my whole being and prevent me from moving. If I tightened leather belts, I can only move my eyes. I sit and watch a picture of a beautiful sunset. The sun sets, illuminating everything already cold and golden, penetrating the world frowningly with its long rays. Sunset hours or minutes - a bright trace remains in the photo, but not too bright to blind. The secret is that the light is so friable, internally cold, foretelling death. Outlining figures, but coloring gold, fused gold. After that, darkness will come - yes, there will be darkness, but not yet, only twilight, and quite long. And it is not cold at all, because summer, and I have time, it goes, and where it goes, it is not visible. Then night comes sometime, it's dark and nothing to do. But before that the world is beautiful now, very beautiful! You look at him, admire him, and see that he is leaving now. The water arrives in the room, I sit with my legs tucked in, soon it will rise higher and even higher, it will become ugly; it comes to the throat, it starts to sink, it rains, the water comes from below. It will become quite ugly, you will need to scream, choke, choke, cold water will reduce the legs, I can not do anything with myself. - But now this is nothing, I sit and watch the sunset, and he is good, he is very good. He's leaving.
Defenders of the fortress are looking at the black dots coming from the bottom. At first there are no points. For a very long time below, above, in front and around only the blinding sun, burning air, the salty sea. Silence and the reddish stone of the desert, finally melting the heat after a long winter. No one else. Flies. These black dots are silent, they crawl, slowly, bugs and gables, they mean death. The attackers have ladders, and we, the defenders, know this. How long the siege will last is not even that important. Now nothing threatens us: now the sun is burning, how it burned, it will go down, the next day it will burn the same and a few more days.
У записи 13 лайков,
0 репостов,
3321 просмотров.
0 репостов,
3321 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Михаил Жаботинский
