Сходили на «Одессу» Тодоровского.
Борик (Цыганов) с сыном приезжает в Одессу к родителям жены. Внезапно в городе объявляют об эпидемии холеры, и Борис с сыном оказываются заключены в доме с многочисленными постоянно ругающимися родственниками (две сестры жены, их мужья и тесть с тёщей) на неопределённое время. Даже корочка журналиста-международника не помогает Борису вырваться из душного города. Из-за нехватки места их с сыном поселяют у соседей напротив, в классическом одесском дворе. От нечего делать сорокалетний Борис целует как-то в предрассветных сумерках соседскую пятнадцатилетнюю девочку Иру. Это видит немой дед-паралитик и чудесным образом даёт об этом понять тёще Бориса. Тёща телефонирует в Москву и таки говорит обо всём жене Бориса. Борис с сыном отправляются на карантинный лайнер, пришвартованный в порту, откуда после положенных дней наблюдения надеются вырваться в столицу. Туда же Борис выписывает себе Ирку, пообещав взять её в Москву.
Что бы ни делал Борис, на его лице, кажется, навеки застыло выражение скуки и безразличия. Даже когда он целует Ирку, даже когда потом почему-то не решается продолжать, даже когда Ирка с утра пораньше заваливается прямо к нему в постель (деваха не так проста, несмотря на постоянные «шо?», впрочем, это единственное слово, которое она говорит по-одесски) и даже когда, подвыпив на лайнерной дискотеке, он кричит своей блядовитой попутчице: «Да что Вы знаете? С ней я живой, понимаете? Живой!» Да ладно?! Живой?! А нам-то кажется, что совершенно мёртвый. И никакая Ирка тут не поможет. Вообще постоянно не покидает чувство, зачем ему это всё нужно? Зачем нужно было всё это затевать, если в итоге дальше поцелуя так и не зашло, несмотря на Иркины действительно живые и довольно активные действия? Кто из мужчин в 40/30/20 лет не имел мыслей по поводу 15-летних девочек? Но подумал, облизнулся издалека, да и дальше пошёл по своим делам, потому что жена, дети, карьера, да и что с этой 15-летней делать потом? Об чём говорить? Тем более, что конкретно эта Ирка ой как не проста. Да и статья в УК СССР имеется. Ну на фиг. Но нет, Бориска её таки целует и на этом всё, а потом ещё тащится с ней вдвоём загорать на пустынный живописный пляж, и на этом всё, а потом вызывает её к себе на корабль, но на этом — всё. Вероятно, это называется мужской логикой. Взялся за грудь — говори что-нибудь, а не умеешь сказать, так и не берись. Пичалька такая нерешительность в сорок лет.
Ирка более последовательная натура: она клюнула на мужика, такого всего из себя заграничного, шо видно по «коттону и по лейблу», захотела красивой жизни, в Москву, да и вообще интересно, как это, ну с мужчиной, это самое. Правда временами играет эта Ирка так, что стыдно становится и невольно отводишь глаза.
Это основная линия фильма, которая проявилась только к середине экранного времени. Вероятно, это в аннотации было названо «большой любовью», хотя на самом деле это — большая глупость. Другие линии, не основные, гораздо интереснее и последовательнее главной. Здесь и подача документов на выезд в Израиль, и бездарный музыкант-алкоголик, и сложные отношения между родственниками. Заметную роль сыграла Евгения Брик, жена режиссёра. Нашлось место и для дочки. Только выглядит она настолько инородной (просто неясно, чей это ребёнок забрёл во двор, и забредает несколько раз, и неясно зачем), что думаешь: «Ну прописали бы хоть маленькую роль, но правдоподобную, нельзя же так грубо, уже на отснятую и проявленную плёнку приклеивать человека».
И только тесть и тёща — Ярмольник и Розанова прекрасны, естественны, уместны и органичны, органичны до конца. И пластика, и говор (здесь не только «шо?», здесь каждое слово произносится как надо, интонации, фразы, идиш), и всё совершенно чудесно. Розанова из-за старческого грима узнаётся далеко не сразу. И вот из-за них, из-за этой настоящей игры (впрочем большинство актёров всё же хороши, большинство, кроме Цыганова и «Ирки») и стоит смотреть этот фильм. За их игру можно многое простить.
Говорят, что фильм атмосферный, но почему кажется, что стоит повернуть за угол, и уже Одесса закончилась, чувствуешь, что сместится камера, и вот уже виден павильон. И где другие люди? Почему в таком большом дворе живут только две семьи, а из других дверей и лестниц и лестничек никто не показывается? Почему вроде все играют хорошо, но всё вместе как-то не ладится, не склеивается, разваливается? А как хорошо всё начиналось! Когда герои только просыпались, когда тесть Ярмольник с утра отправился на рынок, когда никто ещё ничего не сказал, и можно было просто смотреть на эти красивые картинки, подмечать детали: вот такой знакомый дуршлаг висит на стене, рыночные прилавки совсем как были у моей бабушки в городе, и очки с толстыми стёклами у старика, и телевизор с пухлым кинескопом… Всё это было у каждого в детстве. Но потом, когда начинается действие, ты понимаешь, что тебя обманывают, что это только игра, и играют-то не то чтобы плохо, но как-то картонно, шаблонно и не так.
Борик (Цыганов) с сыном приезжает в Одессу к родителям жены. Внезапно в городе объявляют об эпидемии холеры, и Борис с сыном оказываются заключены в доме с многочисленными постоянно ругающимися родственниками (две сестры жены, их мужья и тесть с тёщей) на неопределённое время. Даже корочка журналиста-международника не помогает Борису вырваться из душного города. Из-за нехватки места их с сыном поселяют у соседей напротив, в классическом одесском дворе. От нечего делать сорокалетний Борис целует как-то в предрассветных сумерках соседскую пятнадцатилетнюю девочку Иру. Это видит немой дед-паралитик и чудесным образом даёт об этом понять тёще Бориса. Тёща телефонирует в Москву и таки говорит обо всём жене Бориса. Борис с сыном отправляются на карантинный лайнер, пришвартованный в порту, откуда после положенных дней наблюдения надеются вырваться в столицу. Туда же Борис выписывает себе Ирку, пообещав взять её в Москву.
Что бы ни делал Борис, на его лице, кажется, навеки застыло выражение скуки и безразличия. Даже когда он целует Ирку, даже когда потом почему-то не решается продолжать, даже когда Ирка с утра пораньше заваливается прямо к нему в постель (деваха не так проста, несмотря на постоянные «шо?», впрочем, это единственное слово, которое она говорит по-одесски) и даже когда, подвыпив на лайнерной дискотеке, он кричит своей блядовитой попутчице: «Да что Вы знаете? С ней я живой, понимаете? Живой!» Да ладно?! Живой?! А нам-то кажется, что совершенно мёртвый. И никакая Ирка тут не поможет. Вообще постоянно не покидает чувство, зачем ему это всё нужно? Зачем нужно было всё это затевать, если в итоге дальше поцелуя так и не зашло, несмотря на Иркины действительно живые и довольно активные действия? Кто из мужчин в 40/30/20 лет не имел мыслей по поводу 15-летних девочек? Но подумал, облизнулся издалека, да и дальше пошёл по своим делам, потому что жена, дети, карьера, да и что с этой 15-летней делать потом? Об чём говорить? Тем более, что конкретно эта Ирка ой как не проста. Да и статья в УК СССР имеется. Ну на фиг. Но нет, Бориска её таки целует и на этом всё, а потом ещё тащится с ней вдвоём загорать на пустынный живописный пляж, и на этом всё, а потом вызывает её к себе на корабль, но на этом — всё. Вероятно, это называется мужской логикой. Взялся за грудь — говори что-нибудь, а не умеешь сказать, так и не берись. Пичалька такая нерешительность в сорок лет.
Ирка более последовательная натура: она клюнула на мужика, такого всего из себя заграничного, шо видно по «коттону и по лейблу», захотела красивой жизни, в Москву, да и вообще интересно, как это, ну с мужчиной, это самое. Правда временами играет эта Ирка так, что стыдно становится и невольно отводишь глаза.
Это основная линия фильма, которая проявилась только к середине экранного времени. Вероятно, это в аннотации было названо «большой любовью», хотя на самом деле это — большая глупость. Другие линии, не основные, гораздо интереснее и последовательнее главной. Здесь и подача документов на выезд в Израиль, и бездарный музыкант-алкоголик, и сложные отношения между родственниками. Заметную роль сыграла Евгения Брик, жена режиссёра. Нашлось место и для дочки. Только выглядит она настолько инородной (просто неясно, чей это ребёнок забрёл во двор, и забредает несколько раз, и неясно зачем), что думаешь: «Ну прописали бы хоть маленькую роль, но правдоподобную, нельзя же так грубо, уже на отснятую и проявленную плёнку приклеивать человека».
И только тесть и тёща — Ярмольник и Розанова прекрасны, естественны, уместны и органичны, органичны до конца. И пластика, и говор (здесь не только «шо?», здесь каждое слово произносится как надо, интонации, фразы, идиш), и всё совершенно чудесно. Розанова из-за старческого грима узнаётся далеко не сразу. И вот из-за них, из-за этой настоящей игры (впрочем большинство актёров всё же хороши, большинство, кроме Цыганова и «Ирки») и стоит смотреть этот фильм. За их игру можно многое простить.
Говорят, что фильм атмосферный, но почему кажется, что стоит повернуть за угол, и уже Одесса закончилась, чувствуешь, что сместится камера, и вот уже виден павильон. И где другие люди? Почему в таком большом дворе живут только две семьи, а из других дверей и лестниц и лестничек никто не показывается? Почему вроде все играют хорошо, но всё вместе как-то не ладится, не склеивается, разваливается? А как хорошо всё начиналось! Когда герои только просыпались, когда тесть Ярмольник с утра отправился на рынок, когда никто ещё ничего не сказал, и можно было просто смотреть на эти красивые картинки, подмечать детали: вот такой знакомый дуршлаг висит на стене, рыночные прилавки совсем как были у моей бабушки в городе, и очки с толстыми стёклами у старика, и телевизор с пухлым кинескопом… Всё это было у каждого в детстве. Но потом, когда начинается действие, ты понимаешь, что тебя обманывают, что это только игра, и играют-то не то чтобы плохо, но как-то картонно, шаблонно и не так.
0
У записи 6 лайков,
0 репостов,
374 просмотров.
0 репостов,
374 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Ольга Казунеткина
