Знаю-знаю, что тебя так вымотало, что сделало с тобой такую беду, что сотворила с собой ты же сама. Милая, не улыбайся, это словно бы в последний раз, словно бы на прощание. Не улыбайся, не издавай звуков, уйди молча, я прошу тебя, чтобы тебя никто не видел и не сумел разгадать твою последнюю загадку, которую знала только я. Милая, скройся от этих глаз, чтобы никто ничего не смог сделать, чтобы было уже поздно, чтобы часики замерли над кроватью, и чужая белизна заслепила бы глаза твои. Слушай, я знаю. Все. Знаю. Я бы за твои пальчики всю жизнь бы дрожала, если бы только увидела твои глаза,если бы было больше времени, и я бы прикоснулась к ним губами, едва-едва,совершенно неслышно, ведь столько поездов ушло! Столько самолетов разбивалось и взлетало с тех самых пор, как у нас появилось нечто общее. Я помню каждое твое слово, вот, не знаю, вспомнишь ли ты, мы стояли у Обводного канала, как вдруг две машины столкнулись насмерть, вдребезги, так, что ничего от них не осталось,ни секунды, ни мгновения – все уже лежат мертвые, и чьи-то крики сливаются с воплями каких-то детей, в суматохе этой окровавленной прошел мимо человек и, доедая хот-дог, бросил холодный взгляд на эти две смерти, а потом на тебя.
И ты, говоришь мне, тихо на ухо, склонившись: «Со мной также будет». А я оттягиваю тебя за руку, хочу увести, говорю, что милая, давай уйдем, тут же невозможно, две лужи огромные и стекла в сахарной пудре,пожалуйста, я прошу тебя. Ты стоишь и смотришь, как завороженная, безумие касается твоих губ, ты осторожно двигаешься в сторону аварии, и я понимаю, что неизбежность меня схватила за горло. Перекресток стоит, сиренами изливается, а ты тянешь меня на дно, тянешь,… тянешь и улыбаешься. И самое главное, я же ведь знаю, что ты не нарочно, потому и верю, потому и иду с тобой, раз наша дорога такая, потому и прощаю тебе, раз ты не в состоянии отказаться от всего того,что кажется тебе святым, а на самом деле лишнее.
Я знаю-знаю, почему все так, пожалуйста, молчи, дай мне сказать. Соседи по-прежнему нарекают меня дурой, другие топчутся на месте, недавая другим, новым, пройти ко мне, и по-прежнему в моем окне мелькает только одна тень, та, тень, которую ты прекрасно знаешь, та тень, из-за которой так все вышло и теперь уже незачем столько просить у Бога хорошей погоды и благополучия – незачем. Я меньше всего хотела, чтобы ты погубила себя, чтобы кто-то близкий тебе, искал доказательстваи подтверждения твоим или моим словам. Но он ищет, делает эту тень страшной, и вот она теперь уже гораздо ближе к тебе. Хочешь сказать мне что-нибудь? Я освобожу для твоих слов отдельную полочку и, буду беречь, я обещаю.
Ты слушаешь, туманно смотря на мою руку, на которой я когда-то вычертила ножом крестик, пальцем по него водишь туда-сюда, а потомговоришь, внезапно так, что я забываю как хотела закончить фразу: «Так интересно посмотреть, как этот круг замкнется». Хватаешь за руку, отводишь всторону от происходящего, тянешь по переулочкам, находишь тихое место, где никого нет, ложишься на землю, на холодные камни, достаешь сигарету,прикуриваешь. Погода стала меняться еще утром. Вчера было тепло и солнечно.Сегодня же вторая столица готова рассыпаться в сожалениях по тебе, потому что ты уже готова, ты куришь и смотришь в небо, и я над тобой склонилась, как мать.Глаза твои меня ловят, останавливаются и молча затухают. Я беру у тебя из рук окурочек, отбрасываю в сторону и слышу возглас: мужчина, доедающий свой хот-дог, встал прямо напротив нас и, недовольно отряхнув себя левой рукой,бросил на тебя свой ледяной взгляд и прошел мимо.
Ты заметила, как точно он выбирает тех, кто неспокоен? Тех,кто особо тревожен, только тех, кто сам запутался, словно бы искал себе равных,потому что так было бы легче и никаких упреков.. никаких. Я нахожу это странным, ведь тогда я выбиваюсь из их числа, я выбиваюсь, как седой волос в черноте кудрей.
Страшно, ты понимаешь, страшно. Кто-то должен был тебе раньше сказать. А теперь уже поздно. Как ты и хотела.
И ты, говоришь мне, тихо на ухо, склонившись: «Со мной также будет». А я оттягиваю тебя за руку, хочу увести, говорю, что милая, давай уйдем, тут же невозможно, две лужи огромные и стекла в сахарной пудре,пожалуйста, я прошу тебя. Ты стоишь и смотришь, как завороженная, безумие касается твоих губ, ты осторожно двигаешься в сторону аварии, и я понимаю, что неизбежность меня схватила за горло. Перекресток стоит, сиренами изливается, а ты тянешь меня на дно, тянешь,… тянешь и улыбаешься. И самое главное, я же ведь знаю, что ты не нарочно, потому и верю, потому и иду с тобой, раз наша дорога такая, потому и прощаю тебе, раз ты не в состоянии отказаться от всего того,что кажется тебе святым, а на самом деле лишнее.
Я знаю-знаю, почему все так, пожалуйста, молчи, дай мне сказать. Соседи по-прежнему нарекают меня дурой, другие топчутся на месте, недавая другим, новым, пройти ко мне, и по-прежнему в моем окне мелькает только одна тень, та, тень, которую ты прекрасно знаешь, та тень, из-за которой так все вышло и теперь уже незачем столько просить у Бога хорошей погоды и благополучия – незачем. Я меньше всего хотела, чтобы ты погубила себя, чтобы кто-то близкий тебе, искал доказательстваи подтверждения твоим или моим словам. Но он ищет, делает эту тень страшной, и вот она теперь уже гораздо ближе к тебе. Хочешь сказать мне что-нибудь? Я освобожу для твоих слов отдельную полочку и, буду беречь, я обещаю.
Ты слушаешь, туманно смотря на мою руку, на которой я когда-то вычертила ножом крестик, пальцем по него водишь туда-сюда, а потомговоришь, внезапно так, что я забываю как хотела закончить фразу: «Так интересно посмотреть, как этот круг замкнется». Хватаешь за руку, отводишь всторону от происходящего, тянешь по переулочкам, находишь тихое место, где никого нет, ложишься на землю, на холодные камни, достаешь сигарету,прикуриваешь. Погода стала меняться еще утром. Вчера было тепло и солнечно.Сегодня же вторая столица готова рассыпаться в сожалениях по тебе, потому что ты уже готова, ты куришь и смотришь в небо, и я над тобой склонилась, как мать.Глаза твои меня ловят, останавливаются и молча затухают. Я беру у тебя из рук окурочек, отбрасываю в сторону и слышу возглас: мужчина, доедающий свой хот-дог, встал прямо напротив нас и, недовольно отряхнув себя левой рукой,бросил на тебя свой ледяной взгляд и прошел мимо.
Ты заметила, как точно он выбирает тех, кто неспокоен? Тех,кто особо тревожен, только тех, кто сам запутался, словно бы искал себе равных,потому что так было бы легче и никаких упреков.. никаких. Я нахожу это странным, ведь тогда я выбиваюсь из их числа, я выбиваюсь, как седой волос в черноте кудрей.
Страшно, ты понимаешь, страшно. Кто-то должен был тебе раньше сказать. А теперь уже поздно. Как ты и хотела.
I know, I know that you are so exhausted, what made you such a disaster that you yourself have done with yourself. Honey, do not smile, it is as if for the last time, as if as a farewell. Do not smile, do not make sounds, leave silently, I ask you that no one can see you and fail to solve your last riddle, which only I knew. Honey, hide from these eyes so that no one can do anything so that it is too late, that the watch will stand over the bed, and someone else’s whiteness would blind your eyes. Listen, I know. Everything. I know. I would have trembled for your fingers all my life, if I only saw your eyes, if there was more time, and I would touch them with my lips, barely, completely inaudibly, because so many trains had gone! So many airplanes crashed and took off since we had something in common. I remember your every word, so I don’t know if you remember, we were standing at the Obvodny Canal, when suddenly two cars collided to death, to smithereens, so that nothing was left of them, not for a second, not for an instant — all are dead, and someone's screams merge with the screams of some children, in the confusion of this bloody man passed by, eating a hot dog, threw a cold glance at these two deaths, and then at you.
And you say to me, softly in your ear, bending down: "I will also be with me." And I drag you by the hand, I want to lead you away, I say that my dear, let's leave, immediately impossible, two huge puddles and glasses in powdered sugar, please, I ask you. You are standing and watching how spellbound, madness touches your lips, you are carefully moving in the direction of the accident, and I understand that the inevitability grabbed me by the throat. The crossroad is standing, the sirens are pouring out, and you are pulling me to the bottom, pulling, ... pulling and smiling. And most importantly, I know that you are not on purpose, therefore I believe, therefore I go with you, since our road is this, that is why I forgive you, since you are not able to give up everything that seems holy to you, but really superfluous.
I know, I know, why everything is so, please, keep quiet, let me say. The neighbors are still fooling me, others are treading on the spot, inviting others, new ones, to pass to me, and still only one shadow flashes in my window, that shadow, which you perfectly know, that shadow, because of which it all happened and now there’s no need to ask God so much for good weather and well-being — there’s no need. The last thing I wanted was for you to ruin yourself, for someone close to you, to look for evidence and proof of your or my words. But he searches, makes this shadow scary, and now it is much closer to you now. Do you want to tell me something? I will free up a separate shelf for your words and, I will take care, I promise.
You listen, looking vaguely at my hand, on which I once drew a cross with a knife, lead you back and forth with your finger, and then, suddenly, so that I forget how I wanted to finish the sentence: “It’s so interesting to see how this circle closes ". You grab hold of your hand, take it aside from what is happening, pull through the side streets, find a quiet place where there is no one, lie down on the ground, on cold stones, take out a cigarette, light it. The weather began to change in the morning. Yesterday it was warm and sunny. Today, the second capital is ready to crumble in regret for you, because you are ready, you smoke and look at the sky, and I leaned over you like a mother. Your eyes catch me, stop and silently fade. I take the cigarettes out of your hands, throw them aside and hear a cry: the man eating his hot dog stood right in front of us and, displeasedly shaking himself with his left hand, threw his icy look at you and passed by.
Have you noticed how exactly he chooses those who are restless? Those who are particularly anxious, only those who are confused themselves, as if looking for their own equal, because that would be easier and no reproaches ... no. I find it strange, because then I am knocked out of their number, I am knocked out like gray hair in black curls.
Scary, you know, scary. Someone should have told you earlier. And now it's too late. As you wanted.
And you say to me, softly in your ear, bending down: "I will also be with me." And I drag you by the hand, I want to lead you away, I say that my dear, let's leave, immediately impossible, two huge puddles and glasses in powdered sugar, please, I ask you. You are standing and watching how spellbound, madness touches your lips, you are carefully moving in the direction of the accident, and I understand that the inevitability grabbed me by the throat. The crossroad is standing, the sirens are pouring out, and you are pulling me to the bottom, pulling, ... pulling and smiling. And most importantly, I know that you are not on purpose, therefore I believe, therefore I go with you, since our road is this, that is why I forgive you, since you are not able to give up everything that seems holy to you, but really superfluous.
I know, I know, why everything is so, please, keep quiet, let me say. The neighbors are still fooling me, others are treading on the spot, inviting others, new ones, to pass to me, and still only one shadow flashes in my window, that shadow, which you perfectly know, that shadow, because of which it all happened and now there’s no need to ask God so much for good weather and well-being — there’s no need. The last thing I wanted was for you to ruin yourself, for someone close to you, to look for evidence and proof of your or my words. But he searches, makes this shadow scary, and now it is much closer to you now. Do you want to tell me something? I will free up a separate shelf for your words and, I will take care, I promise.
You listen, looking vaguely at my hand, on which I once drew a cross with a knife, lead you back and forth with your finger, and then, suddenly, so that I forget how I wanted to finish the sentence: “It’s so interesting to see how this circle closes ". You grab hold of your hand, take it aside from what is happening, pull through the side streets, find a quiet place where there is no one, lie down on the ground, on cold stones, take out a cigarette, light it. The weather began to change in the morning. Yesterday it was warm and sunny. Today, the second capital is ready to crumble in regret for you, because you are ready, you smoke and look at the sky, and I leaned over you like a mother. Your eyes catch me, stop and silently fade. I take the cigarettes out of your hands, throw them aside and hear a cry: the man eating his hot dog stood right in front of us and, displeasedly shaking himself with his left hand, threw his icy look at you and passed by.
Have you noticed how exactly he chooses those who are restless? Those who are particularly anxious, only those who are confused themselves, as if looking for their own equal, because that would be easier and no reproaches ... no. I find it strange, because then I am knocked out of their number, I am knocked out like gray hair in black curls.
Scary, you know, scary. Someone should have told you earlier. And now it's too late. As you wanted.
У записи 2 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Катерина Райх
