- Представляешь? Вот ты, ты, я на тебя сейчас смотрю и вижу,но ты в данную минуту так быстро меняешься, даже при мне, что я не могу уловить тебя, поймать, ты не человек вовсе, а какое-то привидение, я даже не уверена,что ты была, что ты есть, и что ты сейчас здесь со мной, ты мираж, ты невозможная. Ты – отсутствие тебя. Но все же я говорю тебе это, потому что ты должна это услышать!
То ли ветер, то ли твои слова, но меня что-то сшибает сног, подкашивает, и я припадаю к земле, ибоюсь, жутко боюсь даже посмотреть на тебя, не то, что сделать попытку встать.Ты, словно чуешь, подхватываешь мой подленький страх и мгновенно реагируешь.
-Как? Ты вот так просто берешь и падаешь? Ни удара, ни щелчка! Ты берешь и падаешь? Ты, моя самая прекрасная и удивительная, ты,которая убеждала меня в том, чего я не знала и не видела никогда. И теперь,когда я ВЕРЮ, когда я ВИЖУ, ты берешь и падаешь? На моих глазах?
Я чувствовала, она отвела взгляд от меня.
- Я не стану жалеть тебя.
Тут уже твой голос леденеет, и я понимаю, хоть даже и не вижу твоих глаз, но они смотрят почти с презрением на меня, и я так же знаю,что у губ твоих, где-то около, сквозит какой-то надеждой, мимолетной,чрезмерной.
-Пусть песок возьмет твои печали, впитает в себя твои слезы,а на утро, на рассвете, море умоет берег, и мы забудем об этом. Пусть ветер унесет все твои мысли, чтобы лишние, чужие, не проникали в твою голову. Сделай так! Сделай! Знаешь? Ты хоть знаешь, сколько раз я представляла себе, что делаю тебе больно? Что ты корчишься от боли и просишь меня, ты просишь меня о самом главном, а я не желаю тебе этого отдавать? Но ни разу эта мысль не доставила мне удовольствия, я с ужасом понимала, что ты – есть все. Ужас от того, что в тебе весь мой путь и столькое еще предстоит. И все в тебе. И мир в тебе. И ты –мир. Мысль о том, что тебе будет плохо – невозможна. Пусть все будет так! Идаже то, что ты сейчас в таком положении – только твоя совесть, мне нравится,что все так! Мне нравится, что я не могу посмотреть в глаза твои, потому что тебе нечего мне ими сказать, а моих, которые могут и должны тебе все высказать,ты не услышишь, не поймешь, сердце твое глухо. Тебе больше нечего мне дать, а моего тебе не надо. Неправильно я все начала, так дай же мне хотя бы правильно закончить. Но нет в тебе такого приличия, чтобы простить самой себе, ты сама ссобой не в ладах, но хочешь мира. Нет, это невозможно.
Ты умолкла. Воздух стал свежее, как это бывает в начале ноября по утрам, когда без теплой зимней куртки уже не выйдешь из дому. Но какой сегодня день? Какое число, какого месяца? Сколько я ползла до тебя, чтоб сказать, что люблю тебя, что жить без тебя не могу, что столько раз стреляли в меня, и я падала, и я разрешаю добровольно в меня выстрелить, разрешаю! Сколько дней я тащилась по этим городам, по лесам, через километры, через сотни автобусов, трамвае в ржавых и старых, сколько мне пришлось сжевать и сколько выплюнуть, прежде чем появилось это невысказанное к тебе. А теперь, когда тыесть, я не могу. Валяюсь на песке, в бессилии, в беспамятстве, в свое йвнутренней злобе на себя же, и мне жарко от мыслей своих, что я даже не замечаю, как бусинками падает мне на голую спину холодный дождь, и как стекают ледяные капельки его и как остаются лежать на сером песке. Так страшно поднять глаза на тебя, так боязно, раньше боялась, что растаешь, теперь боюсь, что не примешь, откажешься, боюсь, что нет сил во мне таких, произнести слова, которыежгут меня и режут изнутри. Страшно! Так Страшно! Дождь перешел в морось исмешался с моими беззвучными слезами, и что-то нервное задрожало у моих губ.
Первым словом сорвалось твое имя.
-Не то! – закричала ты.
Вторым словом сорвалась нежность моя к тебе и я, уже в голос рыдая, приникла к твоей ноге, руками схватилась за нее.
-Не то! – крикнула снова ты, дернула ногой, чтобы я не мешала и отцепилась. Мои слабые руки отпустили тебя, и я в странном смятении,даже нахмурившись, сжалась в комочек, словно меня ударили. О, лучше бы ты меняу дарила! Лучше бы в меня выстрелила, как все эти… до тебя.
-Все не то… не то.. ты не можешь…
Над нами висело единственно белое в родстве туч облако.Горизонт вспыхивал молниями – жуткая буря творилась там. Ты вновь умолкла. И молчание твое теперь было более мучительным для меня. Вот они, твои пули. Вот они, твои стрелы, вот! Я осмелилась, подняла голову и увидела, что ты сидишь напеске, и теперь уже почти теплый ветерок играл с твоими черными кудрями. Ты смотрела на море, где все еще шли небесно-морские бои. И ты заговорила.
- Это море. Море, которое ты никогда не видела. И сейчас не видишь тоже, хотя оно прямо перед тобой. Тут оно тихое, спокойное, а там оно полыхает в огне небесного гнева за что-то. Здесь оно светло-зеленое, такое, что хочется раздеться и поплыть по этой изумрудной реке, несмотря на то, что вода скорее всего ледяная. А там оно черное, и в черноте своей сливается с тучами.Все смешалось. Если бы мне кто-то сказал, что я встречу тебя, и мы будем впоследствии обе плакать на берегу моря о том, что ты не сделала, а я выполнила сполна, что я буду тянуть тебя за руку, буду отдавать тебе все свои серебряные нити, которые у меня есть, дарить всех своих бабочек, и даже… даже готова буду…я бы не поверила. Я бы хотела взглянуть на этого провидца, который знал все это. Что это будет – я знала, что с тобой – откуда? И, ощущаю на себе, в себе всютвою боль и печаль, я не могу… - ты остановилась. Ветер подхватил твои слова иукрал их у тебя. Ты задумалась, повернула голову в мою сторону, потому чтознала, что все это время я смотрю на тебя и ловлю каждое твое слово.
-Что я говорила?
Ты спрашиваешь об этом, немного хмурясь. За то, что забыла?Или за то, что просишь помощи у меня? Нет, только не последнее. Я сглатываю,совсем в горле пересохло от недосказанного, неспетого, невыплаканного. Смотрю в твое лицо, открытое, свежее и чистое, и так мне хочется поцеловать его!Чувствую, что можно – придвигаюсь к тебе, кладу голову на колени, и ты бережно начинаешь гладить меня по голове, по длинным моим волосам. Столько ждать тебябыло невозможно – вся жизнь ушла только на это, и еще, я чую, придется снова идтидо тебя, но сколько дней? Так хорошо. Так приятно. Но ты уже далека от меня.Твои пальчики теребят мои волосы, ты улыбаешься, и светлое облако над намистановится светлее, и мне даже кажется, что выйдет скоро солнце. Но его поканет. От всего этого горизонт чернеет еще сильнее и мне уже почти слепит глаза,начинаю плакать от света. В сердце проносится одно чувство, раньше никогда,никогда о нем не слышала. Как звери чуют, что жертва их вот-вот убежит, или как снайпер понимает, что пора стрелять, выверяет дыхание со сбивчивого на ровное истреляет, и зверь догоняет свою жертву, пускается за ней. Так и я, не в силахуловить радости от того, что ты гладишь меня, сейчас уже чую, что ты можешь испариться. От этого, я прижимаюсь к тебе сильнее, обнимаю тебя за колени,целую их. И… шепотом, потому что в горле все еще сухо и нет сил сказать сильнее, я произношу:
- люблю.
Ты слышишь? Я сказала! Я произнесла! Хочется обнять тебя,взять на руки и унести отсюда подальше, ведь в море ураган, и мы так близко отнего! Наверное, ты не расслышала, и я повторяю это слово вновь и вновь, берутвои ладони, целую их, прошу прощения за то, что сделала, за то, что молчала,за то, что так все вышло и вряд ли одним морем теперь обойдешься. Но ты словноне слышишь, ты находишься в каком-то забытьи и заворожено смотришь в море.Рывком поднимаю себя до твоего уровня, целую губы, щеки, шею, глаза. Все целую!Потому что вот оно! Вырвалось! Но ты не отвечаешь мне, все так же смотришь набушующие в далеке волны. Я уже кричу, потому что ветер крадет и мои слова, и шум приближающихся волн уже звонче гудит вокруг нас.
-Люблю! Люблю!
Трясу тебя за плечи, чтобы услышала, чтобы наполнилась ты моими словами.
-Люблю! Ты не слышишь? Ты слышишь? Я же люблю тебя!
Но ты поднимаешь вдруг на меня свои большие и грустные глаза и говоришь кому-то третьему, куда-то сквозь меня:
- Почему меня всегда сажают на поезд, в котором заложена бомба? Почему так всегда?
И я сажусь, добровольно принимаю эту участь. Потом меня рвет на кусочки чужая хитрость и умысел, а я все равно сажусь?
Холодок пробежал по моей спине. Это было страшнее всего оружия на свете. И у меня померкло в глазах, грудь сжало, и снова тело мое немогло встать и подняться на ноги – ужасная усталость проникла в меня.
Я больше ничего не помню, что было потом. Что стало с тобойили со мной. В тот день, как говорят, ураган унес на небеса несколько прибрежных поселочков и несколько сотен людей. Что потом делала я и для чего – не имело значения. Смеялась я редко, только по праздникам, и то это было вынужденно и безразлично. Пила, ела, работала, двигалась без особой надобности.И все, что я делала, вернее, то, чего я не делала – убивало меня, но мне и этобыло безразлично. И как-то особенно туманно проплывало все.
Все ягоды смешались. Выдавлен весь сок. Жмых – вот, чем я была. И что я есть сейчас.
То ли ветер, то ли твои слова, но меня что-то сшибает сног, подкашивает, и я припадаю к земле, ибоюсь, жутко боюсь даже посмотреть на тебя, не то, что сделать попытку встать.Ты, словно чуешь, подхватываешь мой подленький страх и мгновенно реагируешь.
-Как? Ты вот так просто берешь и падаешь? Ни удара, ни щелчка! Ты берешь и падаешь? Ты, моя самая прекрасная и удивительная, ты,которая убеждала меня в том, чего я не знала и не видела никогда. И теперь,когда я ВЕРЮ, когда я ВИЖУ, ты берешь и падаешь? На моих глазах?
Я чувствовала, она отвела взгляд от меня.
- Я не стану жалеть тебя.
Тут уже твой голос леденеет, и я понимаю, хоть даже и не вижу твоих глаз, но они смотрят почти с презрением на меня, и я так же знаю,что у губ твоих, где-то около, сквозит какой-то надеждой, мимолетной,чрезмерной.
-Пусть песок возьмет твои печали, впитает в себя твои слезы,а на утро, на рассвете, море умоет берег, и мы забудем об этом. Пусть ветер унесет все твои мысли, чтобы лишние, чужие, не проникали в твою голову. Сделай так! Сделай! Знаешь? Ты хоть знаешь, сколько раз я представляла себе, что делаю тебе больно? Что ты корчишься от боли и просишь меня, ты просишь меня о самом главном, а я не желаю тебе этого отдавать? Но ни разу эта мысль не доставила мне удовольствия, я с ужасом понимала, что ты – есть все. Ужас от того, что в тебе весь мой путь и столькое еще предстоит. И все в тебе. И мир в тебе. И ты –мир. Мысль о том, что тебе будет плохо – невозможна. Пусть все будет так! Идаже то, что ты сейчас в таком положении – только твоя совесть, мне нравится,что все так! Мне нравится, что я не могу посмотреть в глаза твои, потому что тебе нечего мне ими сказать, а моих, которые могут и должны тебе все высказать,ты не услышишь, не поймешь, сердце твое глухо. Тебе больше нечего мне дать, а моего тебе не надо. Неправильно я все начала, так дай же мне хотя бы правильно закончить. Но нет в тебе такого приличия, чтобы простить самой себе, ты сама ссобой не в ладах, но хочешь мира. Нет, это невозможно.
Ты умолкла. Воздух стал свежее, как это бывает в начале ноября по утрам, когда без теплой зимней куртки уже не выйдешь из дому. Но какой сегодня день? Какое число, какого месяца? Сколько я ползла до тебя, чтоб сказать, что люблю тебя, что жить без тебя не могу, что столько раз стреляли в меня, и я падала, и я разрешаю добровольно в меня выстрелить, разрешаю! Сколько дней я тащилась по этим городам, по лесам, через километры, через сотни автобусов, трамвае в ржавых и старых, сколько мне пришлось сжевать и сколько выплюнуть, прежде чем появилось это невысказанное к тебе. А теперь, когда тыесть, я не могу. Валяюсь на песке, в бессилии, в беспамятстве, в свое йвнутренней злобе на себя же, и мне жарко от мыслей своих, что я даже не замечаю, как бусинками падает мне на голую спину холодный дождь, и как стекают ледяные капельки его и как остаются лежать на сером песке. Так страшно поднять глаза на тебя, так боязно, раньше боялась, что растаешь, теперь боюсь, что не примешь, откажешься, боюсь, что нет сил во мне таких, произнести слова, которыежгут меня и режут изнутри. Страшно! Так Страшно! Дождь перешел в морось исмешался с моими беззвучными слезами, и что-то нервное задрожало у моих губ.
Первым словом сорвалось твое имя.
-Не то! – закричала ты.
Вторым словом сорвалась нежность моя к тебе и я, уже в голос рыдая, приникла к твоей ноге, руками схватилась за нее.
-Не то! – крикнула снова ты, дернула ногой, чтобы я не мешала и отцепилась. Мои слабые руки отпустили тебя, и я в странном смятении,даже нахмурившись, сжалась в комочек, словно меня ударили. О, лучше бы ты меняу дарила! Лучше бы в меня выстрелила, как все эти… до тебя.
-Все не то… не то.. ты не можешь…
Над нами висело единственно белое в родстве туч облако.Горизонт вспыхивал молниями – жуткая буря творилась там. Ты вновь умолкла. И молчание твое теперь было более мучительным для меня. Вот они, твои пули. Вот они, твои стрелы, вот! Я осмелилась, подняла голову и увидела, что ты сидишь напеске, и теперь уже почти теплый ветерок играл с твоими черными кудрями. Ты смотрела на море, где все еще шли небесно-морские бои. И ты заговорила.
- Это море. Море, которое ты никогда не видела. И сейчас не видишь тоже, хотя оно прямо перед тобой. Тут оно тихое, спокойное, а там оно полыхает в огне небесного гнева за что-то. Здесь оно светло-зеленое, такое, что хочется раздеться и поплыть по этой изумрудной реке, несмотря на то, что вода скорее всего ледяная. А там оно черное, и в черноте своей сливается с тучами.Все смешалось. Если бы мне кто-то сказал, что я встречу тебя, и мы будем впоследствии обе плакать на берегу моря о том, что ты не сделала, а я выполнила сполна, что я буду тянуть тебя за руку, буду отдавать тебе все свои серебряные нити, которые у меня есть, дарить всех своих бабочек, и даже… даже готова буду…я бы не поверила. Я бы хотела взглянуть на этого провидца, который знал все это. Что это будет – я знала, что с тобой – откуда? И, ощущаю на себе, в себе всютвою боль и печаль, я не могу… - ты остановилась. Ветер подхватил твои слова иукрал их у тебя. Ты задумалась, повернула голову в мою сторону, потому чтознала, что все это время я смотрю на тебя и ловлю каждое твое слово.
-Что я говорила?
Ты спрашиваешь об этом, немного хмурясь. За то, что забыла?Или за то, что просишь помощи у меня? Нет, только не последнее. Я сглатываю,совсем в горле пересохло от недосказанного, неспетого, невыплаканного. Смотрю в твое лицо, открытое, свежее и чистое, и так мне хочется поцеловать его!Чувствую, что можно – придвигаюсь к тебе, кладу голову на колени, и ты бережно начинаешь гладить меня по голове, по длинным моим волосам. Столько ждать тебябыло невозможно – вся жизнь ушла только на это, и еще, я чую, придется снова идтидо тебя, но сколько дней? Так хорошо. Так приятно. Но ты уже далека от меня.Твои пальчики теребят мои волосы, ты улыбаешься, и светлое облако над намистановится светлее, и мне даже кажется, что выйдет скоро солнце. Но его поканет. От всего этого горизонт чернеет еще сильнее и мне уже почти слепит глаза,начинаю плакать от света. В сердце проносится одно чувство, раньше никогда,никогда о нем не слышала. Как звери чуют, что жертва их вот-вот убежит, или как снайпер понимает, что пора стрелять, выверяет дыхание со сбивчивого на ровное истреляет, и зверь догоняет свою жертву, пускается за ней. Так и я, не в силахуловить радости от того, что ты гладишь меня, сейчас уже чую, что ты можешь испариться. От этого, я прижимаюсь к тебе сильнее, обнимаю тебя за колени,целую их. И… шепотом, потому что в горле все еще сухо и нет сил сказать сильнее, я произношу:
- люблю.
Ты слышишь? Я сказала! Я произнесла! Хочется обнять тебя,взять на руки и унести отсюда подальше, ведь в море ураган, и мы так близко отнего! Наверное, ты не расслышала, и я повторяю это слово вновь и вновь, берутвои ладони, целую их, прошу прощения за то, что сделала, за то, что молчала,за то, что так все вышло и вряд ли одним морем теперь обойдешься. Но ты словноне слышишь, ты находишься в каком-то забытьи и заворожено смотришь в море.Рывком поднимаю себя до твоего уровня, целую губы, щеки, шею, глаза. Все целую!Потому что вот оно! Вырвалось! Но ты не отвечаешь мне, все так же смотришь набушующие в далеке волны. Я уже кричу, потому что ветер крадет и мои слова, и шум приближающихся волн уже звонче гудит вокруг нас.
-Люблю! Люблю!
Трясу тебя за плечи, чтобы услышала, чтобы наполнилась ты моими словами.
-Люблю! Ты не слышишь? Ты слышишь? Я же люблю тебя!
Но ты поднимаешь вдруг на меня свои большие и грустные глаза и говоришь кому-то третьему, куда-то сквозь меня:
- Почему меня всегда сажают на поезд, в котором заложена бомба? Почему так всегда?
И я сажусь, добровольно принимаю эту участь. Потом меня рвет на кусочки чужая хитрость и умысел, а я все равно сажусь?
Холодок пробежал по моей спине. Это было страшнее всего оружия на свете. И у меня померкло в глазах, грудь сжало, и снова тело мое немогло встать и подняться на ноги – ужасная усталость проникла в меня.
Я больше ничего не помню, что было потом. Что стало с тобойили со мной. В тот день, как говорят, ураган унес на небеса несколько прибрежных поселочков и несколько сотен людей. Что потом делала я и для чего – не имело значения. Смеялась я редко, только по праздникам, и то это было вынужденно и безразлично. Пила, ела, работала, двигалась без особой надобности.И все, что я делала, вернее, то, чего я не делала – убивало меня, но мне и этобыло безразлично. И как-то особенно туманно проплывало все.
Все ягоды смешались. Выдавлен весь сок. Жмых – вот, чем я была. И что я есть сейчас.
- Can you imagine? Here you are, you, I look at you now and see, but at this moment you are changing so quickly, even with me, that I cannot catch you, catch you, you are not a man at all, but some kind of ghost, I’m not even sure that you were, that you are, and that you are here with me now, you are a mirage, you are impossible. You are the absence of you. But still, I tell you this, because you have to hear it!
Whether the wind, or your words, but something knocks me down, podkashivaet, and I fall to the ground, for I am terribly afraid to even look at you, not something to make an attempt to get up. You, as if you feel, pick up my petty fear and instantly react.
-How? Do you just go and fall like that? No hit, no click! Do you take and fall? You, my most beautiful and wonderful, you, who convinced me of what I did not know and did not see ever. And now, when I BELIEVE, when I SEE, do you take and fall? In front of my eyes?
I felt she looked away from me.
- I will not pity you.
Here, your voice is already chilling, and I understand, even though I don’t see your eyes, but they look at me with contempt almost, and I also know that somewhere near your lips, there is some kind of hope, fleeting , excessive.
- Let the sand take your sorrows, absorb your tears, and in the morning, at dawn, the sea will wash the shore, and we will forget about it. Let the wind carry away all your thoughts so that those who are not, others, do not penetrate your head. Do it in this way! Do It! Do you know Do you even know how many times I imagined that I hurt you? That you are writhing in pain and asking me, you are asking me about the most important thing, but I do not want to give you this? But never once did this thought give me pleasure, I was horrified to understand that you are everything. The horror of what is in you all my way and so much more to come. And that's all about you. And the world is in you. And you - the world. The idea that you will be bad is impossible. Let it be so! And even the fact that you are now in this position - only your conscience, I like that everything is so! I like that I cannot look into your eyes, because you have nothing to say to them, and mine, which can and should tell you everything, you will not hear, you will not understand, your heart is deaf. You have nothing more to give me, but you do not need mine. Wrong, I started everything, so let me at least finish correctly. But you do not have such decency to forgive yourself, you yourself are not at odds, but you want peace. No, It is Immpossible.
You are silent. The air became fresher, as it happens in the beginning of November in the morning, when you can’t leave your home without a warm winter jacket. But what day is it today? What day, what month? How much I crawled up to you, to say that I love you, that I cannot live without you, that I have been shot at so many times, and I fell, and I allowed to shoot at me voluntarily, I allowed! How many days I trudged through these cities, through forests, after kilometers, through hundreds of buses, a tram in rusty and old ones, how many I had to chew and how many to spit out before this unspoken came to you. And now, when thirst, I can not. I roll on the sand, in impotence, in unconsciousness, in my inner malice against myself, and I feel hot from my thoughts that I don’t even notice how cold rain falls on my bare back and how the ice drops drip and remain lying on the gray sand. It is so scary to look up at you, so scared, before I was afraid that you would melt, now I’m afraid you’ll not accept, you will refuse, I’m afraid there are no such forces in me, to utter words that burn me and cut me from the inside. Fearfully! So scary! The rain turned into a drizzle mixed with my soundless tears, and something nervous trembled at my lips.
The first word broke your name.
-Not that! - you screamed.
In the second word, my tenderness to you has broken, and I, already sobbing in my voice, pressed my hand to your leg, clutched at her hands.
-Not that! - you have shouted again, have pulled a leg that I did not hinder and unhooked. My weak hands let you go, and I, in a strange confusion, even frowned, shrank into a ball, as if they had struck me. Oh, it would be better if you gave me! It would be better to shoot me like all these ... before you.
- It's not that ... not that ... you can't ...
Above we hung the only white cloud of kinship. The horizon flashed with lightning - a terrible storm was going on there. You are silent again. And your silence was now more painful for me. Here they are, your bullets. Here they are, your arrows, here! I dared, raised my head and saw that you were sitting on a nap, and now almost a warm breeze was playing with your black curls. You looked at the sea, where the sky-sea battles were still going on. And you spoke.
- This is the Sea. The sea that you have never seen. And now you do not see either, although it is right in front of you. Here it is quiet, calm, and there it blazes in the fire of heavenly anger for something. Here it is light green, such that you want to undress and swim on this emerald river, despite the fact that the water is likely icy. And there it is black, and in its blackness it merges with the clouds. Everything is mixed up. If someone told me that I would meet you, and we would both later
Whether the wind, or your words, but something knocks me down, podkashivaet, and I fall to the ground, for I am terribly afraid to even look at you, not something to make an attempt to get up. You, as if you feel, pick up my petty fear and instantly react.
-How? Do you just go and fall like that? No hit, no click! Do you take and fall? You, my most beautiful and wonderful, you, who convinced me of what I did not know and did not see ever. And now, when I BELIEVE, when I SEE, do you take and fall? In front of my eyes?
I felt she looked away from me.
- I will not pity you.
Here, your voice is already chilling, and I understand, even though I don’t see your eyes, but they look at me with contempt almost, and I also know that somewhere near your lips, there is some kind of hope, fleeting , excessive.
- Let the sand take your sorrows, absorb your tears, and in the morning, at dawn, the sea will wash the shore, and we will forget about it. Let the wind carry away all your thoughts so that those who are not, others, do not penetrate your head. Do it in this way! Do It! Do you know Do you even know how many times I imagined that I hurt you? That you are writhing in pain and asking me, you are asking me about the most important thing, but I do not want to give you this? But never once did this thought give me pleasure, I was horrified to understand that you are everything. The horror of what is in you all my way and so much more to come. And that's all about you. And the world is in you. And you - the world. The idea that you will be bad is impossible. Let it be so! And even the fact that you are now in this position - only your conscience, I like that everything is so! I like that I cannot look into your eyes, because you have nothing to say to them, and mine, which can and should tell you everything, you will not hear, you will not understand, your heart is deaf. You have nothing more to give me, but you do not need mine. Wrong, I started everything, so let me at least finish correctly. But you do not have such decency to forgive yourself, you yourself are not at odds, but you want peace. No, It is Immpossible.
You are silent. The air became fresher, as it happens in the beginning of November in the morning, when you can’t leave your home without a warm winter jacket. But what day is it today? What day, what month? How much I crawled up to you, to say that I love you, that I cannot live without you, that I have been shot at so many times, and I fell, and I allowed to shoot at me voluntarily, I allowed! How many days I trudged through these cities, through forests, after kilometers, through hundreds of buses, a tram in rusty and old ones, how many I had to chew and how many to spit out before this unspoken came to you. And now, when thirst, I can not. I roll on the sand, in impotence, in unconsciousness, in my inner malice against myself, and I feel hot from my thoughts that I don’t even notice how cold rain falls on my bare back and how the ice drops drip and remain lying on the gray sand. It is so scary to look up at you, so scared, before I was afraid that you would melt, now I’m afraid you’ll not accept, you will refuse, I’m afraid there are no such forces in me, to utter words that burn me and cut me from the inside. Fearfully! So scary! The rain turned into a drizzle mixed with my soundless tears, and something nervous trembled at my lips.
The first word broke your name.
-Not that! - you screamed.
In the second word, my tenderness to you has broken, and I, already sobbing in my voice, pressed my hand to your leg, clutched at her hands.
-Not that! - you have shouted again, have pulled a leg that I did not hinder and unhooked. My weak hands let you go, and I, in a strange confusion, even frowned, shrank into a ball, as if they had struck me. Oh, it would be better if you gave me! It would be better to shoot me like all these ... before you.
- It's not that ... not that ... you can't ...
Above we hung the only white cloud of kinship. The horizon flashed with lightning - a terrible storm was going on there. You are silent again. And your silence was now more painful for me. Here they are, your bullets. Here they are, your arrows, here! I dared, raised my head and saw that you were sitting on a nap, and now almost a warm breeze was playing with your black curls. You looked at the sea, where the sky-sea battles were still going on. And you spoke.
- This is the Sea. The sea that you have never seen. And now you do not see either, although it is right in front of you. Here it is quiet, calm, and there it blazes in the fire of heavenly anger for something. Here it is light green, such that you want to undress and swim on this emerald river, despite the fact that the water is likely icy. And there it is black, and in its blackness it merges with the clouds. Everything is mixed up. If someone told me that I would meet you, and we would both later
У записи 2 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Катерина Райх
