"Нынче все с полным спокойствием. Спокойны и, может быть, даже счастливы. Вряд ли кто дает себе отчет, всякий действует "просто", а это уже полное счастье. Нынче, как и прежде, все проедены самолюбием, но прежнее самолюбие входило робко, оглядывалось лихорадочно, вглядывалось в физиономии: "Так ли я вошел? Так ли я сказал?" Нынче же всякий и прежде всего уверен, входя куда-нибудь, что всё принадлежит ему одному. Если же не ему, то он даже и не сердится, а мигом решает дело; не слыхали ли вы про такие записочки:
"Милый папаша, мне двадцать три года, а я еще ничего не сделал; убежденный, что из меня ничего не выйдет, я решился покончить с жизнью..."
И застреливается. Но тут хоть что-нибудь да понятно: "Для чего-де и жить, как не для гордости?" А другой посмотрит, походит и застрелится молча, единственно из-за того, что у него нет денег, чтобы нанять любовницу. Это уже полное свинство.
Уверяют печатно, что это у них от того, что они много думают. "Думает-думает про себя, да вдруг где-нибудь и вынырнет, и именно там, где наметил". Я убежден, напротив, что он вовсе ничего не думает, что он решительно не в силах составить понятие, до дикости неразвит, и если чего захочет, то утробно, а не сознательно; просто полное свинство, и вовсе тут нет ничего либерального. И при этом ни одного гамлетовского вопроса:
Но страх, что будет там...
И в этом ужасно много странного. Неужели это безмыслие в русской природе? Я говорю безмыслие, а не бессмыслие. Ну, не верь, но хоть помысли. В нашем самоубийце даже и тени подозрения не бывает о том, что он называется я и есть существо бессмертное. Он даже как будто никогда не слыхал о том ровно ничего. И, однако, он вовсе и не атеист. Вспомните прежних атеистов: утратив веру в одно, они тотчас же начинали страстно веровать в другое. Вспомните страстную веру Дидро, Вольтера... У наших - полное tabula rasa (чистая доска (лат.)), да и какой тут Вольтер: просто нет денег, чтобы нанять любовницу, и больше ничего.
Самоубийца Вертер, кончая с жизнью, в последних строках, им оставленных, жалеет, что не увидит более "прекрасного созвездия Большой Медведицы", и прощается с ним. О, как сказался в этой черточке только что начинавшийся тогда Гете! Чем же так дороги были молодому Вертеру эти созвездия? Тем, что он сознавал, каждый раз созерцая их, что он вовсе не атом и не ничто перед ними, что вся эта бездна таинственных чудес божиих вовсе не выше его мысли, не выше его сознания, не выше идеала красоты, заключенного в душе его, а, стало быть, равна ему и роднит его с бесконечностью бытия... и что за всё счастие чувствовать эту великую мысль, открывающую ему: кто он? - он обязан лишь своему лику человеческому.
"Великий Дух, благодарю Тебя за лик человеческий, Тобою данный мне".
Вот какова должна была быть молитва великого Гете во всю жизнь его. У нас разбивают этот данный человеку лик совершенно просто и без всяких этих немецких фокусов, а с Медведицами, не только с Большой, да и с Малой-то, никто не вздумает попрощаться, а и вздумает, так не станет: очень уж это ему стыдно будет."
dugward.ru/library/dostoevskiy/dostoevskiy_dnevnik1876.html#medved
"Милый папаша, мне двадцать три года, а я еще ничего не сделал; убежденный, что из меня ничего не выйдет, я решился покончить с жизнью..."
И застреливается. Но тут хоть что-нибудь да понятно: "Для чего-де и жить, как не для гордости?" А другой посмотрит, походит и застрелится молча, единственно из-за того, что у него нет денег, чтобы нанять любовницу. Это уже полное свинство.
Уверяют печатно, что это у них от того, что они много думают. "Думает-думает про себя, да вдруг где-нибудь и вынырнет, и именно там, где наметил". Я убежден, напротив, что он вовсе ничего не думает, что он решительно не в силах составить понятие, до дикости неразвит, и если чего захочет, то утробно, а не сознательно; просто полное свинство, и вовсе тут нет ничего либерального. И при этом ни одного гамлетовского вопроса:
Но страх, что будет там...
И в этом ужасно много странного. Неужели это безмыслие в русской природе? Я говорю безмыслие, а не бессмыслие. Ну, не верь, но хоть помысли. В нашем самоубийце даже и тени подозрения не бывает о том, что он называется я и есть существо бессмертное. Он даже как будто никогда не слыхал о том ровно ничего. И, однако, он вовсе и не атеист. Вспомните прежних атеистов: утратив веру в одно, они тотчас же начинали страстно веровать в другое. Вспомните страстную веру Дидро, Вольтера... У наших - полное tabula rasa (чистая доска (лат.)), да и какой тут Вольтер: просто нет денег, чтобы нанять любовницу, и больше ничего.
Самоубийца Вертер, кончая с жизнью, в последних строках, им оставленных, жалеет, что не увидит более "прекрасного созвездия Большой Медведицы", и прощается с ним. О, как сказался в этой черточке только что начинавшийся тогда Гете! Чем же так дороги были молодому Вертеру эти созвездия? Тем, что он сознавал, каждый раз созерцая их, что он вовсе не атом и не ничто перед ними, что вся эта бездна таинственных чудес божиих вовсе не выше его мысли, не выше его сознания, не выше идеала красоты, заключенного в душе его, а, стало быть, равна ему и роднит его с бесконечностью бытия... и что за всё счастие чувствовать эту великую мысль, открывающую ему: кто он? - он обязан лишь своему лику человеческому.
"Великий Дух, благодарю Тебя за лик человеческий, Тобою данный мне".
Вот какова должна была быть молитва великого Гете во всю жизнь его. У нас разбивают этот данный человеку лик совершенно просто и без всяких этих немецких фокусов, а с Медведицами, не только с Большой, да и с Малой-то, никто не вздумает попрощаться, а и вздумает, так не станет: очень уж это ему стыдно будет."
dugward.ru/library/dostoevskiy/dostoevskiy_dnevnik1876.html#medved
"Today everyone is with complete tranquility. They are calm and, perhaps, even happy. Hardly anyone realizes, everyone acts" simply ", but this is already complete happiness. , looked around feverishly, peered into the face: "Is that how I entered? Did I say so? "Today, everyone, and above all, is sure, entering somewhere, that everything belongs to him alone. If not to him, then he is not even angry, but instantly decides the matter; have you not heard of such notes:
"Dear dad, I am twenty-three years old, and I have not done anything yet; convinced that nothing will come of me, I decided to end my life ..."
And he shoots himself. But here at least something is clear: "Why should I live if not for pride?" And the other will look, walk around and shoot himself in silence, solely because he has no money to hire a mistress. This is already complete disgusting.
They assure in print that they have it because they think a lot. "He thinks, thinks to himself, but suddenly somewhere he will emerge, and exactly where he planned." I am convinced, on the contrary, that he does not think anything at all, that he is resolutely unable to compose a concept, is undeveloped to the point of savagery, and if he wants something, then it is uterine, and not consciously; just complete disgusting, and there is nothing liberal at all. And at the same time, not a single Hamlet question:
But the fear of what will be there ...
And there is an awful lot of weirdness in this. Is this thoughtlessness in Russian nature? I say thoughtlessness, not nonsense. Well, don't believe it, but at least think. In our suicide, there is not even a shadow of suspicion that he is called I and that he is an immortal being. He even seemed to have never heard anything about it. And yet he is not an atheist at all. Remember the former atheists: having lost faith in one thing, they immediately began to passionately believe in another. Remember the passionate faith of Diderot, Voltaire ... Ours have a complete tabula rasa (blank slate (lat.)), And what kind of Voltaire is there: there is simply no money to hire a mistress, and nothing else.
The suicide Werther, ending with life, in the last lines left by him, regrets that he will not see a more "beautiful constellation Ursa Major", and says goodbye to him. Oh, how Goethe, who was just beginning then, had its effect in this line! Why were these constellations so dear to young Werther? By the fact that he was conscious, each time contemplating them, that he was not an atom and nothing in front of them, that this whole abyss of mysterious miracles of God was not at all higher than his thoughts, not higher than his consciousness, not higher than the ideal of beauty contained in his soul, and, therefore, is equal to him and makes him akin to the infinity of being ... and what happiness for all this great thought, revealing to him: who is he? - he owes only to his human face.
"Great Spirit, I thank You for the face of man You gave me."
This is what the great Goethe's prayer should have been throughout his life. We break this face given to a person quite simply and without any of these German tricks, and with the Bears, not only with the Big, but even with the Little One, no one thinks to say goodbye, but even thinks, it will not: he is very ashamed will be."
dugward.ru/library/dostoevskiy/dostoevskiy_dnevnik1876.html#medved
"Dear dad, I am twenty-three years old, and I have not done anything yet; convinced that nothing will come of me, I decided to end my life ..."
And he shoots himself. But here at least something is clear: "Why should I live if not for pride?" And the other will look, walk around and shoot himself in silence, solely because he has no money to hire a mistress. This is already complete disgusting.
They assure in print that they have it because they think a lot. "He thinks, thinks to himself, but suddenly somewhere he will emerge, and exactly where he planned." I am convinced, on the contrary, that he does not think anything at all, that he is resolutely unable to compose a concept, is undeveloped to the point of savagery, and if he wants something, then it is uterine, and not consciously; just complete disgusting, and there is nothing liberal at all. And at the same time, not a single Hamlet question:
But the fear of what will be there ...
And there is an awful lot of weirdness in this. Is this thoughtlessness in Russian nature? I say thoughtlessness, not nonsense. Well, don't believe it, but at least think. In our suicide, there is not even a shadow of suspicion that he is called I and that he is an immortal being. He even seemed to have never heard anything about it. And yet he is not an atheist at all. Remember the former atheists: having lost faith in one thing, they immediately began to passionately believe in another. Remember the passionate faith of Diderot, Voltaire ... Ours have a complete tabula rasa (blank slate (lat.)), And what kind of Voltaire is there: there is simply no money to hire a mistress, and nothing else.
The suicide Werther, ending with life, in the last lines left by him, regrets that he will not see a more "beautiful constellation Ursa Major", and says goodbye to him. Oh, how Goethe, who was just beginning then, had its effect in this line! Why were these constellations so dear to young Werther? By the fact that he was conscious, each time contemplating them, that he was not an atom and nothing in front of them, that this whole abyss of mysterious miracles of God was not at all higher than his thoughts, not higher than his consciousness, not higher than the ideal of beauty contained in his soul, and, therefore, is equal to him and makes him akin to the infinity of being ... and what happiness for all this great thought, revealing to him: who is he? - he owes only to his human face.
"Great Spirit, I thank You for the face of man You gave me."
This is what the great Goethe's prayer should have been throughout his life. We break this face given to a person quite simply and without any of these German tricks, and with the Bears, not only with the Big, but even with the Little One, no one thinks to say goodbye, but even thinks, it will not: he is very ashamed will be."
dugward.ru/library/dostoevskiy/dostoevskiy_dnevnik1876.html#medved
У записи 1 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Ириша Харитонова
