Россия впервые за десятилетия потеряла в боевых действиях столь высокопоставленного военного. Однако гибель генерал-лейтенанта Асапова в Сирии заставляет задуматься не только об этом. Российский военный советник был убит прямым попаданием мины в его командный пункт – но почему генерал в принципе находился настолько близко к противнику?
Гибель в Сирии генерал-лейтенанта Валерия Асапова – первая боевая потеря среди старших офицеров (генералов) российских и даже советских вооруженных сил со времен войны в Афганистане.
При этом из трех советских генералов, погибших в Афганистане, двое были летчиками. Обстоятельства их гибели разные и статистическому анализу не поддаются. Генерал-майор Николай Власов лично сидел за штурвалом Миг-21бис «в целях повышения результативности работы афганских ВВС» (проще говоря, афганцы летать не умели), когда его сбили из пулемета ДШК. Генерал-майор Вадим Хахалов на вертолете атаковал малоподвижную цель и при выходе из виража был сбит. Чудовищно изуродованное душманами тело генерала было найдено только через неделю в ходе специального рейда в горы Луркоха.
Единственный погибший в Афганистане сухопутный высший офицер – генерал-лейтенант Петр Шкидченко служил в должности заместителя Главного военного советника в ДРА – начальником Группы управления боевыми действиями, то есть был фактически третьим человеком в ограниченном контингенте советских войск. Генерал Шкидченко выполнял приказ Главного военного советника генерала армии Михаила Сорокина по наведению порядка в районе города Хост. В частности, он должен был остановить разложение местного афганского пехотного полка, который разбегался на глазах. Вертолет МИ-8, на котором Шкидченко и еще несколько советских офицеров вылетели в Хост, был обстрелян недалеко от базы, упал в горах и сгорел. Шкидченко опознали только по часам на руке. Он был признан погибшим в авиационной катастрофе и потому не представлен к награде, а его семья не получила компенсации и льгот. В то же время летчики были признаны погибшими при выполнении боевого задания.
Это типичный выверт сознания военной бюрократии: летчики выполняли боевое задание по транспортировке генерала Шкидченко, а его заданием было наведения порядка в Хосте, и в вертолете он был лишь пассажиром. А потому с точки зрения Управления кадров МО СССР он жертва авиакатастрофы, а к выполнению своего боевого задания на момент гибели он даже не приступал.
Еще две генералов скончались в Афганистане от болезней (начальник одного из Управлений Генерального штаба генерал-лейтенант Анатолий Драгун и генерал-майор Анатолий Цуканов, советник командующего артиллерией ВС ДРА).
90-е и нулевые годы унесли много российских высших офицеров, но исключительно по небоевым обстоятельствам. Были смертельные автокатастрофы, самоубийства и смерти от болезней, но даже в двух чеченских кампаниях ни один российский генерал не погиб непосредственно в бою.
И этому есть логичное объяснение.
Естественный ход развития военной науки и практики – командные пункты высокопоставленных лиц располагаются все дальше от непосредственной зоны боевых действий.
Личное участие представителей генералитета в боях впереди на белом коне, как в наполеоновскую эпоху, давно не требуется. Даже в Великую Отечественную после 1943 года генералы гибли либо совсем уж случайно, как генерал армии Иван Черняховский, либо в результате терактов, как генерал армии Николай Ватутин, убитый из засады бандеровцами.
Именно поэтому гибель представителя российского генералитета в Сирии стала событием исключительным, вызывающим не только эмоциональную реакцию, но и вопросы о том, как такое могло произойти в условиях современной войны.
Автору этих строк довелось общаться с Валерием Асаповым, когда он еще десантным капитаном служил в 1992-93 годах в Южной Осетии в должности замначальника штаба российского батальона в составе смешанных миротворческих сил. Комендантом Цхинвала был тогда офицер с похожей фамилией – подполковник Сергей Ашлапов. Они дружили и почти одновременно уехали в Чечню. Подполковник Ашлапов был назначен комендантом Ханкалы (на территории бывшего аэропорта Грозного размещался штаб федеральной группировки), а Асапов стал начальником штаба батальона 104-го парашютно-десантного полка 76-ой Псковской дивизии ВДВ. В январе 1996 года во время боев за Грозный Ашлапов получил приказ прорываться из окружения к железнодорожному вокзалу, в котором оборонялись остатки майкопской бригады. Его БТР попал в засаду и Ашлапов погиб, закрыв собой молодого бойца. А майор Асапов получил тяжелое ранение голени, после чего его прооперировали прямо в автоперевязочной медицинской роты. Около года затем он был прикован с постели, перенес четыре операции и остался навсегда хромым. Это обстоятельство, кстати, считают одной из причин перевода Асапова на командные должности в тылу, где он проявил себя великолепно, а затем и перевод из ВДВ в Сухопутные войска.
Но физическое увечье не помешало генералу Асапову лично находиться на командном пункте на передовой у Дейр-эз-Зора. В Сирии он находился на должности старшего группы военных советников (ГВС), что вроде бы подразумевает штабную работу. Но ГВС фактически взяла на себя функции боевого управления, разведки, связи и планирования боевых действий. Риск гибели старшего офицера в операциях такой интенсивности и так довольно велик, но в случае с Асаповым – это больше случайность. Мина попала непосредственно в командный пункт, уничтожив там все. Такое происходит крайне редко.
Как же объяснить то, что высокопоставленный российский генерал находился в Сирии фактически на передовой?
Отчасти это вызвано особенностью боевых действий в Сирии. То, что со стороны выглядит как большая война с длинными линиями фронтов, на деле представляет из себя череду локальных операций, проводимых силами, примерно равными российскими полкам, а то и батальонам. И громкие названия «дивизий» и «корпусов» сирийской правительственной армии не должны вводить в заблуждение. Недаром официальные лица российского МО уже год как тщательно избегают употребления каких-либо терминов кроме «соединение», когда характеризуют сирийские силы, принимающие участие в той или иной операции.
В Сирии стратегическое и политическое планирование остается за Дамаском, а работа российских военных советников вне зависимости от размера и числа звезд на погонах концентрируется на управлении относительно небольшими группировками. Именно этим и занимался в командном пункте на линии фронта генерал Асапов. Кто-то говорит, что это плата за участие вооруженных сил в России в войне в Сирии. Но это всего лишь реальность, которая не укладывается в теоретические схемы развития военного искусства.
Теоретически управление операцией у Дейр-эз-Зора не требовало бы личного присутствия генерал-лейтенанта Валерия Асапова на командном пункте в зоне досягаемости огня минометов противника. С формальной точки зрения - это излишество для той войны, которую принято называть современной. Но
особенности войны в Сирии как бы «принизили» и позиции старших и высших офицеров – и физически приблизили их к линии боевых столкновений.
Из этой же оперы и личное участие генералов Суровикина и Шуляка в недавней операции по деблокированию отряда российской военной полиции на северо-востоке провинции Хама.
Конечно, можно посетовать, что будь, мол, командный состав сирийской армии помастеровитей, то и российским генералам не потребовалось бы подвергать себя дополнительному риску. Но надо помнить, что по сравнению с тем, что представляла из себя САА еще два года назад, сейчас – это небо и земля, и ключевая заслуга в этом принадлежит именно российским военным советникам. Они умудрились успешно обучить некоторые сирийские части не только пехотному бою, но и проведению сложных наступательных операций.
Генерал Асапов выполнял - и выполнил - свой долг так, как того требовали реальные обстоятельства. Характер боевых действий диктовал необходимость его личного присутствия на командном пункте в непосредственной близости от противника. С этим, к сожалению, уже ничего не поделаешь.
Гибель в Сирии генерал-лейтенанта Валерия Асапова – первая боевая потеря среди старших офицеров (генералов) российских и даже советских вооруженных сил со времен войны в Афганистане.
При этом из трех советских генералов, погибших в Афганистане, двое были летчиками. Обстоятельства их гибели разные и статистическому анализу не поддаются. Генерал-майор Николай Власов лично сидел за штурвалом Миг-21бис «в целях повышения результативности работы афганских ВВС» (проще говоря, афганцы летать не умели), когда его сбили из пулемета ДШК. Генерал-майор Вадим Хахалов на вертолете атаковал малоподвижную цель и при выходе из виража был сбит. Чудовищно изуродованное душманами тело генерала было найдено только через неделю в ходе специального рейда в горы Луркоха.
Единственный погибший в Афганистане сухопутный высший офицер – генерал-лейтенант Петр Шкидченко служил в должности заместителя Главного военного советника в ДРА – начальником Группы управления боевыми действиями, то есть был фактически третьим человеком в ограниченном контингенте советских войск. Генерал Шкидченко выполнял приказ Главного военного советника генерала армии Михаила Сорокина по наведению порядка в районе города Хост. В частности, он должен был остановить разложение местного афганского пехотного полка, который разбегался на глазах. Вертолет МИ-8, на котором Шкидченко и еще несколько советских офицеров вылетели в Хост, был обстрелян недалеко от базы, упал в горах и сгорел. Шкидченко опознали только по часам на руке. Он был признан погибшим в авиационной катастрофе и потому не представлен к награде, а его семья не получила компенсации и льгот. В то же время летчики были признаны погибшими при выполнении боевого задания.
Это типичный выверт сознания военной бюрократии: летчики выполняли боевое задание по транспортировке генерала Шкидченко, а его заданием было наведения порядка в Хосте, и в вертолете он был лишь пассажиром. А потому с точки зрения Управления кадров МО СССР он жертва авиакатастрофы, а к выполнению своего боевого задания на момент гибели он даже не приступал.
Еще две генералов скончались в Афганистане от болезней (начальник одного из Управлений Генерального штаба генерал-лейтенант Анатолий Драгун и генерал-майор Анатолий Цуканов, советник командующего артиллерией ВС ДРА).
90-е и нулевые годы унесли много российских высших офицеров, но исключительно по небоевым обстоятельствам. Были смертельные автокатастрофы, самоубийства и смерти от болезней, но даже в двух чеченских кампаниях ни один российский генерал не погиб непосредственно в бою.
И этому есть логичное объяснение.
Естественный ход развития военной науки и практики – командные пункты высокопоставленных лиц располагаются все дальше от непосредственной зоны боевых действий.
Личное участие представителей генералитета в боях впереди на белом коне, как в наполеоновскую эпоху, давно не требуется. Даже в Великую Отечественную после 1943 года генералы гибли либо совсем уж случайно, как генерал армии Иван Черняховский, либо в результате терактов, как генерал армии Николай Ватутин, убитый из засады бандеровцами.
Именно поэтому гибель представителя российского генералитета в Сирии стала событием исключительным, вызывающим не только эмоциональную реакцию, но и вопросы о том, как такое могло произойти в условиях современной войны.
Автору этих строк довелось общаться с Валерием Асаповым, когда он еще десантным капитаном служил в 1992-93 годах в Южной Осетии в должности замначальника штаба российского батальона в составе смешанных миротворческих сил. Комендантом Цхинвала был тогда офицер с похожей фамилией – подполковник Сергей Ашлапов. Они дружили и почти одновременно уехали в Чечню. Подполковник Ашлапов был назначен комендантом Ханкалы (на территории бывшего аэропорта Грозного размещался штаб федеральной группировки), а Асапов стал начальником штаба батальона 104-го парашютно-десантного полка 76-ой Псковской дивизии ВДВ. В январе 1996 года во время боев за Грозный Ашлапов получил приказ прорываться из окружения к железнодорожному вокзалу, в котором оборонялись остатки майкопской бригады. Его БТР попал в засаду и Ашлапов погиб, закрыв собой молодого бойца. А майор Асапов получил тяжелое ранение голени, после чего его прооперировали прямо в автоперевязочной медицинской роты. Около года затем он был прикован с постели, перенес четыре операции и остался навсегда хромым. Это обстоятельство, кстати, считают одной из причин перевода Асапова на командные должности в тылу, где он проявил себя великолепно, а затем и перевод из ВДВ в Сухопутные войска.
Но физическое увечье не помешало генералу Асапову лично находиться на командном пункте на передовой у Дейр-эз-Зора. В Сирии он находился на должности старшего группы военных советников (ГВС), что вроде бы подразумевает штабную работу. Но ГВС фактически взяла на себя функции боевого управления, разведки, связи и планирования боевых действий. Риск гибели старшего офицера в операциях такой интенсивности и так довольно велик, но в случае с Асаповым – это больше случайность. Мина попала непосредственно в командный пункт, уничтожив там все. Такое происходит крайне редко.
Как же объяснить то, что высокопоставленный российский генерал находился в Сирии фактически на передовой?
Отчасти это вызвано особенностью боевых действий в Сирии. То, что со стороны выглядит как большая война с длинными линиями фронтов, на деле представляет из себя череду локальных операций, проводимых силами, примерно равными российскими полкам, а то и батальонам. И громкие названия «дивизий» и «корпусов» сирийской правительственной армии не должны вводить в заблуждение. Недаром официальные лица российского МО уже год как тщательно избегают употребления каких-либо терминов кроме «соединение», когда характеризуют сирийские силы, принимающие участие в той или иной операции.
В Сирии стратегическое и политическое планирование остается за Дамаском, а работа российских военных советников вне зависимости от размера и числа звезд на погонах концентрируется на управлении относительно небольшими группировками. Именно этим и занимался в командном пункте на линии фронта генерал Асапов. Кто-то говорит, что это плата за участие вооруженных сил в России в войне в Сирии. Но это всего лишь реальность, которая не укладывается в теоретические схемы развития военного искусства.
Теоретически управление операцией у Дейр-эз-Зора не требовало бы личного присутствия генерал-лейтенанта Валерия Асапова на командном пункте в зоне досягаемости огня минометов противника. С формальной точки зрения - это излишество для той войны, которую принято называть современной. Но
особенности войны в Сирии как бы «принизили» и позиции старших и высших офицеров – и физически приблизили их к линии боевых столкновений.
Из этой же оперы и личное участие генералов Суровикина и Шуляка в недавней операции по деблокированию отряда российской военной полиции на северо-востоке провинции Хама.
Конечно, можно посетовать, что будь, мол, командный состав сирийской армии помастеровитей, то и российским генералам не потребовалось бы подвергать себя дополнительному риску. Но надо помнить, что по сравнению с тем, что представляла из себя САА еще два года назад, сейчас – это небо и земля, и ключевая заслуга в этом принадлежит именно российским военным советникам. Они умудрились успешно обучить некоторые сирийские части не только пехотному бою, но и проведению сложных наступательных операций.
Генерал Асапов выполнял - и выполнил - свой долг так, как того требовали реальные обстоятельства. Характер боевых действий диктовал необходимость его личного присутствия на командном пункте в непосредственной близости от противника. С этим, к сожалению, уже ничего не поделаешь.
For the first time in decades, Russia lost such a high-ranking military man in hostilities. However, the death of Lieutenant General Asapov in Syria makes us think not only about this. The Russian military adviser was killed by a direct mine hit on his command post - but why was the general in principle so close to the enemy?
The death in Syria of Lieutenant General Valery Asapov is the first combat loss among senior officers (generals) of the Russian and even Soviet armed forces since the war in Afghanistan.
Moreover, out of the three Soviet generals who died in Afghanistan, two were pilots. The circumstances of their death are different and cannot be statistically analyzed. Major General Nikolai Vlasov personally sat at the helm of the MiG-21bis "in order to improve the performance of the Afghan Air Force" (in other words, the Afghans did not know how to fly) when he was shot down by a DShK machine gun. Major General Vadim Khakhalov attacked a sedentary target by helicopter and was shot down when exiting the bend. The body of the general, monstrously mutilated by dushmans, was found only a week later during a special raid into the mountains of Lurkokh.
The only senior land officer who died in Afghanistan, Lieutenant General Pyotr Shkidchenko, served as the Deputy Chief Military Adviser in the DRA - the head of the Combat Operations Command Group, that is, he was actually the third person in the limited contingent of Soviet troops. General Shkidchenko carried out the order of the Chief Military Adviser to General of the Army Mikhail Sorokin to restore order in the area of the city of Khost. In particular, he had to stop the decomposition of the local Afghan infantry regiment, which was scattering before our eyes. The MI-8 helicopter, on which Shkidchenko and several other Soviet officers flew to Khost, was fired on near the base, fell in the mountains and burned down. Shkidchenko was identified only by the watch on his hand. He was pronounced dead in a plane crash and therefore was not nominated for the award, and his family did not receive compensation and benefits. At the same time, the pilots were pronounced dead while carrying out a combat mission.
This is a typical twist in the consciousness of the military bureaucracy: the pilots carried out a combat mission to transport General Shkidchenko, and his task was to put things in order in Khost, and he was only a passenger in the helicopter. And therefore, from the point of view of the Personnel Directorate of the USSR Ministry of Defense, he is a victim of a plane crash, and at the time of his death he did not even begin to carry out his combat mission.
Two more generals died in Afghanistan from diseases (the head of one of the General Staff Directorates, Lieutenant General Anatoly Dragun and Major General Anatoly Tsukanov, adviser to the Artillery Commander of the DRA Armed Forces).
The 90s and noughties took away many Russian high-ranking officers, but exclusively for non-combat reasons. There have been fatal car accidents, suicides and deaths from disease, but even in the two Chechen campaigns, not a single Russian general was killed in action.
And there is a logical explanation for this.
The natural course of the development of military science and practice is that the command posts of high-ranking officials are located farther and farther from the immediate combat zone.
The personal participation of representatives of the generals in the battles in front on a white horse, as in the Napoleonic era, has not been required for a long time. Even in the Great Patriotic War after 1943, generals died either quite by accident, like General of the Army Ivan Chernyakhovsky, or as a result of terrorist attacks, like General of the Army Nikolai Vatutin, killed from an ambush by Bandera.
That is why the death of a representative of the Russian generals in Syria was an exceptional event, causing not only an emotional reaction, but also questions about how this could have happened in a modern war.
The author of these lines had a chance to communicate with Valery Asapov, when he was still an airborne captain serving in 1992-1993 in South Ossetia as the deputy chief of staff of the Russian battalion in the mixed peacekeeping forces. The commandant of Tskhinval was then an officer with a similar surname - Lieutenant Colonel Sergei Ashlapov. They were friends and almost simultaneously left for Chechnya. Lieutenant Colonel Ashlapov was appointed commandant of Khankala (the headquarters of the federal group was located on the territory of the former Grozny airport), and Asapov became the chief of staff of the battalion of the 104th paratrooper regiment of the 76th Pskov airborne division. In January 1996, during the battles for Grozny, Ashlapov received an order to break out of the encirclement to the railway station, where the remnants of the Maikop brigade were defending. His armored personnel carrier was ambushed and Ashlapov died, covering the young soldier. Major Asapov received a severe injury to his shin, after which he was operated on in the auto-dressing medical company. For about a year then he was confined from bed, underwent four operations and was left permanently lame. This circumstance, by the way, is considered one of the reasons for the transfer of Asapov to command positions in the rear, where he showed himself excellently, and then the transfer from the Airborne Forces to the Ground Forces.
But the physical injury did not prevent General Asapov from being personally at the command post on the front line of Deir ez-Zor.
The death in Syria of Lieutenant General Valery Asapov is the first combat loss among senior officers (generals) of the Russian and even Soviet armed forces since the war in Afghanistan.
Moreover, out of the three Soviet generals who died in Afghanistan, two were pilots. The circumstances of their death are different and cannot be statistically analyzed. Major General Nikolai Vlasov personally sat at the helm of the MiG-21bis "in order to improve the performance of the Afghan Air Force" (in other words, the Afghans did not know how to fly) when he was shot down by a DShK machine gun. Major General Vadim Khakhalov attacked a sedentary target by helicopter and was shot down when exiting the bend. The body of the general, monstrously mutilated by dushmans, was found only a week later during a special raid into the mountains of Lurkokh.
The only senior land officer who died in Afghanistan, Lieutenant General Pyotr Shkidchenko, served as the Deputy Chief Military Adviser in the DRA - the head of the Combat Operations Command Group, that is, he was actually the third person in the limited contingent of Soviet troops. General Shkidchenko carried out the order of the Chief Military Adviser to General of the Army Mikhail Sorokin to restore order in the area of the city of Khost. In particular, he had to stop the decomposition of the local Afghan infantry regiment, which was scattering before our eyes. The MI-8 helicopter, on which Shkidchenko and several other Soviet officers flew to Khost, was fired on near the base, fell in the mountains and burned down. Shkidchenko was identified only by the watch on his hand. He was pronounced dead in a plane crash and therefore was not nominated for the award, and his family did not receive compensation and benefits. At the same time, the pilots were pronounced dead while carrying out a combat mission.
This is a typical twist in the consciousness of the military bureaucracy: the pilots carried out a combat mission to transport General Shkidchenko, and his task was to put things in order in Khost, and he was only a passenger in the helicopter. And therefore, from the point of view of the Personnel Directorate of the USSR Ministry of Defense, he is a victim of a plane crash, and at the time of his death he did not even begin to carry out his combat mission.
Two more generals died in Afghanistan from diseases (the head of one of the General Staff Directorates, Lieutenant General Anatoly Dragun and Major General Anatoly Tsukanov, adviser to the Artillery Commander of the DRA Armed Forces).
The 90s and noughties took away many Russian high-ranking officers, but exclusively for non-combat reasons. There have been fatal car accidents, suicides and deaths from disease, but even in the two Chechen campaigns, not a single Russian general was killed in action.
And there is a logical explanation for this.
The natural course of the development of military science and practice is that the command posts of high-ranking officials are located farther and farther from the immediate combat zone.
The personal participation of representatives of the generals in the battles in front on a white horse, as in the Napoleonic era, has not been required for a long time. Even in the Great Patriotic War after 1943, generals died either quite by accident, like General of the Army Ivan Chernyakhovsky, or as a result of terrorist attacks, like General of the Army Nikolai Vatutin, killed from an ambush by Bandera.
That is why the death of a representative of the Russian generals in Syria was an exceptional event, causing not only an emotional reaction, but also questions about how this could have happened in a modern war.
The author of these lines had a chance to communicate with Valery Asapov, when he was still an airborne captain serving in 1992-1993 in South Ossetia as the deputy chief of staff of the Russian battalion in the mixed peacekeeping forces. The commandant of Tskhinval was then an officer with a similar surname - Lieutenant Colonel Sergei Ashlapov. They were friends and almost simultaneously left for Chechnya. Lieutenant Colonel Ashlapov was appointed commandant of Khankala (the headquarters of the federal group was located on the territory of the former Grozny airport), and Asapov became the chief of staff of the battalion of the 104th paratrooper regiment of the 76th Pskov airborne division. In January 1996, during the battles for Grozny, Ashlapov received an order to break out of the encirclement to the railway station, where the remnants of the Maikop brigade were defending. His armored personnel carrier was ambushed and Ashlapov died, covering the young soldier. Major Asapov received a severe injury to his shin, after which he was operated on in the auto-dressing medical company. For about a year then he was confined from bed, underwent four operations and was left permanently lame. This circumstance, by the way, is considered one of the reasons for the transfer of Asapov to command positions in the rear, where he showed himself excellently, and then the transfer from the Airborne Forces to the Ground Forces.
But the physical injury did not prevent General Asapov from being personally at the command post on the front line of Deir ez-Zor.
У записи 5 лайков,
4 репостов,
1569 просмотров.
4 репостов,
1569 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Максим Козырев
