Эта история о том, что люди берут во внимание только весомые аргументы. ????
Дом престарелых. Страшное место. От бессилия и отчаяния люди черствеют, души их покрываются непробиваемыми панцирями. Никого ничем невозможно удивить. Обычная жизнь обычной богадельни.
Четыре нянечки катили бельевую тачку. В тачке сидел дедушка и истошно орал. Он был не прав. Сам виноват. Накануне он сломал ногу, и сестра-хозяйка распорядилась перевести его на третий этаж. Третий этаж для человека со сломанной ногой – смертный приговор.
На втором этаже оставались его собутыльники или всего лишь знакомые. На втором этаже еду разносили регулярно, а нянечки выносили горшки. Ходячие друзья могли позвать врача или нянечку, принести печенье из магазина. На втором этаже гарантированно можно выжить со здоровыми руками, продержаться до тех пор, пока не заживет нога, пока снова тебя не причислят к ходячим, не оставят в списке живых.
Дедушка грозно кричал о своих бывших заслугах на фронте, объяснял про сорок лет шахтерского стажа. Строго грозил пожаловаться вышестоящему начальству. Дрожащими руками протягивал в сторону нянечек горсть орденов и медалей. Чудак! Кому нужны были его побрякушки?
Тачка уверенно катилась по направлению к лифту. Нянечки не слушали его, делали свою работу. Крик дедушки стал тише, он перестал угрожать. Отчаянно цепляясь за свою никчемную жизнь, он уже только просил. Умолял не переводить его на третий этаж именно сегодня, подождать пару дней. «Нога заживет быстро, я смогу ходить», – тщетно пытался разжалобить нянечек бывший шахтер. Потом заплакал. На мгновение, всего лишь на мгновение он вспомнил о том, что был когда-то человеком. Дернулся из тачки, вцепился мертвой хваткой в дверцу лифта. Но что могут поделать старческие руки с силой четырех здоровых теток? Так, плачущего и стонущего, его и закатили в лифт. Все. Был человек, и нет человека.
* * *
Разными путями попадали в наше заведение постояльцы. Кого-то привозили родственники, кто-то приходил сам, устав бороться с тяготами вольной жизни. Но увереннее всех, проще остальных чувствовали себя в богадельне зэки. Бывшие заключенные, матерые волки, не нажившие себе на свободе ни дома, ни семьи, попадали прямиком к нам после окончания своего тюремного срока.
Шум, крики с утра. Нянечки орут матом на сухонького подвижного старичка. Напрасно орут. Он и на самом деле не хотел прибавить им работы.
Все было как всегда. Они играли в карты с соседом по палате, пили водку. Карта пошла не в масть или сосед попытался мухлевать – не разберешь, да только двинул дедушка своего собутыльника тростью по голове так, что кровью из разбитой головы оказались залиты и комната, и туалет, куда потащился покалеченный картежник, и коридор от палаты до туалета. Не хотел он пачкать пол, не хотел, так получилось.
Старичок сразу по прибытии в интернат залил обычную алюминиевую трость свинцом, ходил, опираясь на нее. Тридцать лет тюремного стажа приучили его заботиться о своей безопасности. А хорошая тяжелая трость в драке не помешает. Любил он свое орудие, нравилось ему иметь под рукой абсолютную гарантию личной неприкосновенности. А за испачканный пол он искренне извинился. Его простили, но от греха подальше перевели на всякий случай в отдельную комнату.
Как всегда, с утра пораньше нянечки подняли шум. Все нормально, ничего страшного. Дедушку-зэка разбил инсульт. Инсульт – это серьезно. Проснулся дедушка, а правая половина тела не подчиняется пораженному мозгу. Правая рука висит плетью, правая нога не шелохнется. Улыбка в пол-лица, и страшный приговор – третий этаж. Бегает суетливая сестра-хозяйка, отдает распоряжения. Нянечки уже позавтракали, весело, не спеша идут выполнять волю начальства. Можно не торопиться – дедушка никуда не денется.
Только не торопился зэк на тот свет. Не надоело ему солнышко, не выпил он еще свою норму водки. Тяжело кряхтя, перехватил трость левой рукой, лежал, ждал.
Пришли нянечки. Удивленно смотрели они на старика с поднятой тростью.
Зэк с ходу, не давая опомниться, глянул на вошедших, заговорил. Тяжелый колючий взгляд затравленного зверя, тяжелая трость не дрожит в руке пожилого человека.
– Что? Брать пришли, суки? Давай, подходи. Ты первая будешь? Или ты? Голову проломлю, обещаю. Не убью, так покалечу.
Уверенно смотрел, прямо. Понимал мужик, что на понт берет. Что он, парализованный, мог поделать? Навалились бы все вместе, отобрали палку. Только никому не хотелось быть первой. Боялись увечий, палки его боялись. Ведь ударит, уголовник, не пожалеет.
Ни секунды не колебались женщины, вышли все разом. Сестра-хозяйка бегала по коридору, кричала на них, уговаривала – бесполезно. Ей посоветовали войти к зэку первой и отобрать палку.
В бессильной злобе сестра-хозяйка вызвала участкового.
Участковый, серьезный мужик, пару лет до пенсии. Приехал на срочный вызов, военная выправка, пистолет в кобуре.
Зашел в комнату к зэку, посмотрел на нарушителя общественного порядка. На постели лежал сухонький старичок и зачем-то держал в руке трость.
– Нарушаешь общественный порядок?
– Что вы, гражданин начальник, какой порядок? Не видите, как скрутило?
Милиционер нагнулся над больным, откинул простыню.
– Врача вызывали?
– Медсестра приходила, укол сделала.
– А от меня что им надо?
– Вы у него палку отберите, а дальше мы сами, – встряла в разговор сестра-хозяйка.
– Выйдите, гражданка, не мешайте производить следственные действия, – цыкнул на нее милиционер. Прикрыл дверь, пододвинул стул к кровати, сел.
– Менты на зоне так не лютовали, как они, – начал оправдываться зэк. На третий этаж меня хотят перевести, там у них отделение для доходяг.
– За что?
– Кто их знает? Бабы…
– Бабы, – задумчиво повторил участковый, – не понимаю я их.
Помолчали.
Участковый встал, вышел из комнаты.
– Так, гражданки. С подопечным вашим проведена воспитательная беседа, он обещал исправиться и общественный порядок больше не нарушать. А если что серьезное совершит, вы не сомневайтесь, приедем, протокол составим и привлечем его к ответственности по всей строгости закона.
Поправил фуражку, глянул недобро на теток в белых халатах и пошел к выходу.
А дедушка отлежался после инсульта. То ли уколы сердобольной медсестры помогли, то ли звериная жажда жизни вытянула его с того света, но стал он потихоньку сначала садиться, затем встал на ноги. Так и ходил по интернату, подволакивая парализованную ногу, уверенно держа трость в левой руке. Хорошая трость, тяжелая, отличная вещь, надежная.
Белое на черным. Рубен Гонсалес
Дом престарелых. Страшное место. От бессилия и отчаяния люди черствеют, души их покрываются непробиваемыми панцирями. Никого ничем невозможно удивить. Обычная жизнь обычной богадельни.
Четыре нянечки катили бельевую тачку. В тачке сидел дедушка и истошно орал. Он был не прав. Сам виноват. Накануне он сломал ногу, и сестра-хозяйка распорядилась перевести его на третий этаж. Третий этаж для человека со сломанной ногой – смертный приговор.
На втором этаже оставались его собутыльники или всего лишь знакомые. На втором этаже еду разносили регулярно, а нянечки выносили горшки. Ходячие друзья могли позвать врача или нянечку, принести печенье из магазина. На втором этаже гарантированно можно выжить со здоровыми руками, продержаться до тех пор, пока не заживет нога, пока снова тебя не причислят к ходячим, не оставят в списке живых.
Дедушка грозно кричал о своих бывших заслугах на фронте, объяснял про сорок лет шахтерского стажа. Строго грозил пожаловаться вышестоящему начальству. Дрожащими руками протягивал в сторону нянечек горсть орденов и медалей. Чудак! Кому нужны были его побрякушки?
Тачка уверенно катилась по направлению к лифту. Нянечки не слушали его, делали свою работу. Крик дедушки стал тише, он перестал угрожать. Отчаянно цепляясь за свою никчемную жизнь, он уже только просил. Умолял не переводить его на третий этаж именно сегодня, подождать пару дней. «Нога заживет быстро, я смогу ходить», – тщетно пытался разжалобить нянечек бывший шахтер. Потом заплакал. На мгновение, всего лишь на мгновение он вспомнил о том, что был когда-то человеком. Дернулся из тачки, вцепился мертвой хваткой в дверцу лифта. Но что могут поделать старческие руки с силой четырех здоровых теток? Так, плачущего и стонущего, его и закатили в лифт. Все. Был человек, и нет человека.
* * *
Разными путями попадали в наше заведение постояльцы. Кого-то привозили родственники, кто-то приходил сам, устав бороться с тяготами вольной жизни. Но увереннее всех, проще остальных чувствовали себя в богадельне зэки. Бывшие заключенные, матерые волки, не нажившие себе на свободе ни дома, ни семьи, попадали прямиком к нам после окончания своего тюремного срока.
Шум, крики с утра. Нянечки орут матом на сухонького подвижного старичка. Напрасно орут. Он и на самом деле не хотел прибавить им работы.
Все было как всегда. Они играли в карты с соседом по палате, пили водку. Карта пошла не в масть или сосед попытался мухлевать – не разберешь, да только двинул дедушка своего собутыльника тростью по голове так, что кровью из разбитой головы оказались залиты и комната, и туалет, куда потащился покалеченный картежник, и коридор от палаты до туалета. Не хотел он пачкать пол, не хотел, так получилось.
Старичок сразу по прибытии в интернат залил обычную алюминиевую трость свинцом, ходил, опираясь на нее. Тридцать лет тюремного стажа приучили его заботиться о своей безопасности. А хорошая тяжелая трость в драке не помешает. Любил он свое орудие, нравилось ему иметь под рукой абсолютную гарантию личной неприкосновенности. А за испачканный пол он искренне извинился. Его простили, но от греха подальше перевели на всякий случай в отдельную комнату.
Как всегда, с утра пораньше нянечки подняли шум. Все нормально, ничего страшного. Дедушку-зэка разбил инсульт. Инсульт – это серьезно. Проснулся дедушка, а правая половина тела не подчиняется пораженному мозгу. Правая рука висит плетью, правая нога не шелохнется. Улыбка в пол-лица, и страшный приговор – третий этаж. Бегает суетливая сестра-хозяйка, отдает распоряжения. Нянечки уже позавтракали, весело, не спеша идут выполнять волю начальства. Можно не торопиться – дедушка никуда не денется.
Только не торопился зэк на тот свет. Не надоело ему солнышко, не выпил он еще свою норму водки. Тяжело кряхтя, перехватил трость левой рукой, лежал, ждал.
Пришли нянечки. Удивленно смотрели они на старика с поднятой тростью.
Зэк с ходу, не давая опомниться, глянул на вошедших, заговорил. Тяжелый колючий взгляд затравленного зверя, тяжелая трость не дрожит в руке пожилого человека.
– Что? Брать пришли, суки? Давай, подходи. Ты первая будешь? Или ты? Голову проломлю, обещаю. Не убью, так покалечу.
Уверенно смотрел, прямо. Понимал мужик, что на понт берет. Что он, парализованный, мог поделать? Навалились бы все вместе, отобрали палку. Только никому не хотелось быть первой. Боялись увечий, палки его боялись. Ведь ударит, уголовник, не пожалеет.
Ни секунды не колебались женщины, вышли все разом. Сестра-хозяйка бегала по коридору, кричала на них, уговаривала – бесполезно. Ей посоветовали войти к зэку первой и отобрать палку.
В бессильной злобе сестра-хозяйка вызвала участкового.
Участковый, серьезный мужик, пару лет до пенсии. Приехал на срочный вызов, военная выправка, пистолет в кобуре.
Зашел в комнату к зэку, посмотрел на нарушителя общественного порядка. На постели лежал сухонький старичок и зачем-то держал в руке трость.
– Нарушаешь общественный порядок?
– Что вы, гражданин начальник, какой порядок? Не видите, как скрутило?
Милиционер нагнулся над больным, откинул простыню.
– Врача вызывали?
– Медсестра приходила, укол сделала.
– А от меня что им надо?
– Вы у него палку отберите, а дальше мы сами, – встряла в разговор сестра-хозяйка.
– Выйдите, гражданка, не мешайте производить следственные действия, – цыкнул на нее милиционер. Прикрыл дверь, пододвинул стул к кровати, сел.
– Менты на зоне так не лютовали, как они, – начал оправдываться зэк. На третий этаж меня хотят перевести, там у них отделение для доходяг.
– За что?
– Кто их знает? Бабы…
– Бабы, – задумчиво повторил участковый, – не понимаю я их.
Помолчали.
Участковый встал, вышел из комнаты.
– Так, гражданки. С подопечным вашим проведена воспитательная беседа, он обещал исправиться и общественный порядок больше не нарушать. А если что серьезное совершит, вы не сомневайтесь, приедем, протокол составим и привлечем его к ответственности по всей строгости закона.
Поправил фуражку, глянул недобро на теток в белых халатах и пошел к выходу.
А дедушка отлежался после инсульта. То ли уколы сердобольной медсестры помогли, то ли звериная жажда жизни вытянула его с того света, но стал он потихоньку сначала садиться, затем встал на ноги. Так и ходил по интернату, подволакивая парализованную ногу, уверенно держа трость в левой руке. Хорошая трость, тяжелая, отличная вещь, надежная.
Белое на черным. Рубен Гонсалес
This story is about how people only take into account valid arguments. ????
Nursing home. Scary place. From powerlessness and despair people become callous, their souls are covered with impenetrable shells. It is impossible to surprise anyone with anything. The ordinary life of an ordinary poorhouse.
Four nannies were driving a linen wheelbarrow. Grandpa was sitting in the wheelbarrow and screaming heart-rendingly. He was wrong. Himself to blame. The day before, he broke his leg, and the hostess sister ordered to transfer him to the third floor. The third floor is a death sentence for a man with a broken leg.
His drinking companions or just acquaintances remained on the second floor. On the second floor, food was served regularly, and the nurses carried out the pots. Walking friends could call a doctor or a nanny, bring cookies from the store. On the second floor, it is guaranteed that you can survive with healthy hands, hold out until your leg heals, until you are again ranked among the walkers, you are not left alive on the list.
Grandfather screamed menacingly about his former merits at the front, and explained about forty years of miner's experience. Severely threatened to complain to his superiors. With trembling hands, he held out a handful of orders and medals towards the nannies. Freak! Who wanted his trinkets?
The car was rolling confidently towards the elevator. The nannies did not listen to him, they did their job. Grandfather's scream became quieter, he stopped threatening. Desperately clinging to his worthless life, he was only asking. I begged not to transfer him to the third floor today, to wait a couple of days. "The leg will heal quickly, I can walk," the former miner tried in vain to pity the nannies. Then he began to cry. For a moment, just for a moment, he remembered that he had once been a man. He jerked out of the wheelbarrow, gripped the elevator door with a death grip. But what can senile hands do with the strength of four healthy aunts? So, crying and moaning, he was thrown into the elevator. All. There was a man, and there is no man.
* * *
Guests got to our establishment in different ways. Someone was brought by relatives, someone came himself, tired of struggling with the hardships of a free life. But the convicts felt the most confident of all, easier than the others. Former prisoners, seasoned wolves, who did not make themselves free at home or family, came straight to us after the end of their prison term.
Noise, screams in the morning. The nurses scream obscenities at the dry, mobile old man. They scream in vain. He really didn't want to give them more work.
Everything was as usual. They played cards with a roommate, drank vodka. The card went wrong, or the neighbor tried to cheat - you can't figure it out, but only the grandfather moved his drinking companion over the head with his cane so that the room and the toilet, where the crippled gambler dragged himself along, and the corridor from the ward to the toilet, were flooded with blood from his broken head. He didn't want to get the floor dirty, he didn't want to, it happened.
The old man immediately upon arrival at the boarding school poured lead on an ordinary aluminum cane and walked leaning on it. Thirty years of prison experience taught him to take care of his safety. And a good heavy cane in a fight will not hurt. He loved his weapon, he liked to have an absolute guarantee of personal inviolability at hand. And he sincerely apologized for the stained floor. He was forgiven, but away from sin, he was transferred to a separate room, just in case.
As always, early in the morning the nannies made a fuss. Everything is fine, no big deal. The prisoner's grandfather suffered a stroke. A stroke is serious. Grandfather woke up, and the right half of the body does not obey the affected brain. The right arm hangs with a whip, the right leg does not move. A half-face smile, and a terrible sentence - the third floor. A fussy hostess sister is running, giving orders. The nannies have already had breakfast, cheerfully, slowly going to fulfill the will of their superiors. You can take your time - grandfather is not going anywhere.
Only the prisoner did not rush to the next world. He was not tired of the sun, he had not yet drunk his norm of vodka. Grunting heavily, he grabbed the cane with his left hand, lay there, waiting.
The nannies came. They looked at the old man with a raised cane in surprise.
The zek on the move, not allowing himself to come to his senses, glanced at the newcomers and spoke. The heavy, prickly gaze of the hunted beast, the heavy cane does not tremble in the hand of the elderly person.
- What? Brother came, bitches? Come on, come on. Will you be the first? Or you? I'll break my head, I promise. I will not kill, so I will cripple.
He looked confidently, straight. The man understood that he was taking a show. What could he, paralyzed, do? All would have piled up together, took away the stick. Only nobody wanted to be the first. They were afraid of injury, they were afraid of sticks. After all, the criminal will hit, he will not regret it.
The women did not hesitate for a second, they all came out at once. The hostess sister ran down the corridor, shouted at them, persuaded - it was useless. She was advised to go to the prisoner first and take the stick away.
In impotent rage, the hostess sister called the district police officer.
District, serious man, a couple of years before retirement. Came for an urgent call, military bearing, pistol in a holster.
I went into the prisoner's room, looked at the violator of public order. On the bed lay a dry old man and for some reason held a cane in his hand.
- Violating public order?
- What do you,
Nursing home. Scary place. From powerlessness and despair people become callous, their souls are covered with impenetrable shells. It is impossible to surprise anyone with anything. The ordinary life of an ordinary poorhouse.
Four nannies were driving a linen wheelbarrow. Grandpa was sitting in the wheelbarrow and screaming heart-rendingly. He was wrong. Himself to blame. The day before, he broke his leg, and the hostess sister ordered to transfer him to the third floor. The third floor is a death sentence for a man with a broken leg.
His drinking companions or just acquaintances remained on the second floor. On the second floor, food was served regularly, and the nurses carried out the pots. Walking friends could call a doctor or a nanny, bring cookies from the store. On the second floor, it is guaranteed that you can survive with healthy hands, hold out until your leg heals, until you are again ranked among the walkers, you are not left alive on the list.
Grandfather screamed menacingly about his former merits at the front, and explained about forty years of miner's experience. Severely threatened to complain to his superiors. With trembling hands, he held out a handful of orders and medals towards the nannies. Freak! Who wanted his trinkets?
The car was rolling confidently towards the elevator. The nannies did not listen to him, they did their job. Grandfather's scream became quieter, he stopped threatening. Desperately clinging to his worthless life, he was only asking. I begged not to transfer him to the third floor today, to wait a couple of days. "The leg will heal quickly, I can walk," the former miner tried in vain to pity the nannies. Then he began to cry. For a moment, just for a moment, he remembered that he had once been a man. He jerked out of the wheelbarrow, gripped the elevator door with a death grip. But what can senile hands do with the strength of four healthy aunts? So, crying and moaning, he was thrown into the elevator. All. There was a man, and there is no man.
* * *
Guests got to our establishment in different ways. Someone was brought by relatives, someone came himself, tired of struggling with the hardships of a free life. But the convicts felt the most confident of all, easier than the others. Former prisoners, seasoned wolves, who did not make themselves free at home or family, came straight to us after the end of their prison term.
Noise, screams in the morning. The nurses scream obscenities at the dry, mobile old man. They scream in vain. He really didn't want to give them more work.
Everything was as usual. They played cards with a roommate, drank vodka. The card went wrong, or the neighbor tried to cheat - you can't figure it out, but only the grandfather moved his drinking companion over the head with his cane so that the room and the toilet, where the crippled gambler dragged himself along, and the corridor from the ward to the toilet, were flooded with blood from his broken head. He didn't want to get the floor dirty, he didn't want to, it happened.
The old man immediately upon arrival at the boarding school poured lead on an ordinary aluminum cane and walked leaning on it. Thirty years of prison experience taught him to take care of his safety. And a good heavy cane in a fight will not hurt. He loved his weapon, he liked to have an absolute guarantee of personal inviolability at hand. And he sincerely apologized for the stained floor. He was forgiven, but away from sin, he was transferred to a separate room, just in case.
As always, early in the morning the nannies made a fuss. Everything is fine, no big deal. The prisoner's grandfather suffered a stroke. A stroke is serious. Grandfather woke up, and the right half of the body does not obey the affected brain. The right arm hangs with a whip, the right leg does not move. A half-face smile, and a terrible sentence - the third floor. A fussy hostess sister is running, giving orders. The nannies have already had breakfast, cheerfully, slowly going to fulfill the will of their superiors. You can take your time - grandfather is not going anywhere.
Only the prisoner did not rush to the next world. He was not tired of the sun, he had not yet drunk his norm of vodka. Grunting heavily, he grabbed the cane with his left hand, lay there, waiting.
The nannies came. They looked at the old man with a raised cane in surprise.
The zek on the move, not allowing himself to come to his senses, glanced at the newcomers and spoke. The heavy, prickly gaze of the hunted beast, the heavy cane does not tremble in the hand of the elderly person.
- What? Brother came, bitches? Come on, come on. Will you be the first? Or you? I'll break my head, I promise. I will not kill, so I will cripple.
He looked confidently, straight. The man understood that he was taking a show. What could he, paralyzed, do? All would have piled up together, took away the stick. Only nobody wanted to be the first. They were afraid of injury, they were afraid of sticks. After all, the criminal will hit, he will not regret it.
The women did not hesitate for a second, they all came out at once. The hostess sister ran down the corridor, shouted at them, persuaded - it was useless. She was advised to go to the prisoner first and take the stick away.
In impotent rage, the hostess sister called the district police officer.
District, serious man, a couple of years before retirement. Came for an urgent call, military bearing, pistol in a holster.
I went into the prisoner's room, looked at the violator of public order. On the bed lay a dry old man and for some reason held a cane in his hand.
- Violating public order?
- What do you,
У записи 3 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Алиса Нецецкая
