Моей маме Ко Дню Рожденья    ...

 

Моей маме

Ко Дню Рожденья

      Из тех трёх трамваев, которые идут от Лефортовского рынка до м. Семёновская – тридцать второго, сорок третьего и сорок шестого – моё подсознание, кажется, выделяет тридцать второй. Не то, чтобы я предпочитал его или радовался, когда удаётся на нём доехать. Но похоже, что когда я вижу трамвай с таким номером, где-то замыкается невидимый нормально разомкнутый ключ, и целая невидимая, слаботочная цепь моей памяти подключается в нагрузку.

      Теперь я живу в новом общежитии на берегу Яузы, на углу Госпитальной набережной и улицы Новая дорога (это название иногда кажется мне очень талантливым, а иногда – наоборот: в таких случаях я перевожу его на итальянский). И любой из вышеупомянутых трамваев может подбросить меня до остановки «Введенское кладбище», высадить у старых готических ворот (ведь кладбище ещё времён Немецкой слободы), а там уже – рукой подать. Но ещё год назад, когда я жил в Измайлово (в здании, с которого, по-видимому, начался Измайловский студгородок МГТУ имени Баумана, потому что оно там единственное пятиэтажное) – тридцать второй трамвай выручал меня тем, что довозил до самой Партизанской: если быть точным, он ограничивался тем, что несмело и неглубоко забирался во владения Измайловского парка и останавливался отдохнуть напротив громад гостиниц, по-детски заслонившись от города несколькими рядами деревьев. Потом можно было пройти немного вглубь парка до другой остановки: там сновали уже более решительные одиннадцатый и тридцать четвёртый. Отчаливая, чтобы перерезать зелёный залив,  они превращались в нездешние беззаботные электрички, и я как бы оказывался за городом. В парке они делали ещё одну остановку – «Главная аллея» – а потом выезжали на шоссе, перетекающем в Первомайскую улицу, этот измайловский Бродвей, по которому так хорошо пройтись жаркой июньской ночью. Улицы там тоже называются по-манхэттенски, и я слушал названия остановок: «Третья Парковая», «Пятая Парковая», «Седьмая Парковая» – мне выходить. По Седьмой Парковой, где каждый дом успеет тебя запомнить за четыре года, нужно было пройти маленьких два квартала, свернуть направо – и выйдешь на торец общежития, с другой стороны, чем когда идёшь от метро.

      Чаще я всё-таки возвращался на метро. Станция «Измайловская» находится на поверхности, и прямо на краю Измайловского парка, так что, когда приезжаешь из центра, особенно вечером жаркого дня – сразу чувствуешь, что оказался рядом с лёгким Москвы. От метро до общежития – минут десять, и это время можно потратить по-разному. Можно зайти по пути на рынок и закупиться, можно изучать прохожих, можно вспоминать события дня, а можно мечтать. Ещё можно было идти и всю дорогу набирать на мобильном и сбрасывать номер, придумывая, что скажешь, что тебе ответят, а что ты ответишь на это, ну и так далее… Потом у меня не осталось знакомых, к разговору с которыми нужно столько готовиться, и я переехал из Измайлово.


      Ещё, после того, как доедешь на тридцать втором до Партизанской, можно сесть на двадцать второй троллейбус или, если долго ничего не приходит, пройтись пешком – не так уж долго, минут сорок. Всё это неважно, впрочем. То есть я хочу сказать, что не помню, в какой трамвай я сел у Лефортовского рынка в прошлый понедельник. Это было около восьми вечера, на улице уже стемнело. Я привычно отстоял очередь на входе в трамвай, где граница между «внутри» и «снаружи» предельно размыта, и где ты как бы отгорожен от неуютной и деловой жизни около метро невидимой чертой, которую даже машины не смеют пересекать, привычно прошёл в конец салона, и пространство за окном привычно стало меняться: не то на тихое и патриархальное, не то на безразличное и мёртвое. Внутри трамвая оно, как всегда, было наружно спокойным и сдержанно-гостеприимным, но, к несчастью, плохо переносило теорию относительности: если прислушаться, слышно было, как местами по нему идут трещины.

      На остановке «Солдатская улица», как всегда, многие вышли, и я сел. Тут я заметил, что обивка на сиденьях была какая-то необычная, я такой раньше не видел: не абстрактные блёклые узоры, а на фоне тёмно-синем фоне ярко-жёлтые звёзды и планеты с кольцами – такие бывают обои в детских. То ли на следующей остановке, то ли через одну в трамвай вошла пара лет тридцати и с ними – большая собака с гладкой и золотистой шерстью. (Ведь про шерсть собак не говорят «жёлтая»? В любом случае, она была бы светло-жёлтой). Собака была похожа на лабрадора, но мне казалось, что она даже больше – может быть, я просто давно не видел лабрадоров. Я вообще-то не очень хорошо разбираюсь в породах собак, особенно больших. Но эта была очень красивая. Я сидел слева у окна, мужчина и женщина сели через проход от меня, она – у окна, он – у прохода, а собака стояла между нами. По-видимому, она не первый раз ехала в трамвае, но ещё не привыкла к этой большой движущейся комнате. Она стояла в нерешительности, пока хозяин не протянул руку и добрым успокаивающим жестом не сказал ей: «Садись!» Сам он не отрывался от разговора со спутницей: они, кажется, о чём-то спорили и друг друга подкалывали, но тоже как-то по-доброму. Мне было слышно, но я не запомнил, да не в них, в сущности, дело. Собака подошла ближе, и хозяин её гладил какое-то время. Их взаимоотношения были просто замечательными: в них было и доверие, и полное взаимопонимание, и старая дружба, и не было ненужной гордости. А собака была очень красивая. Правда.

      Тут мне вдруг показалось, что весь этот трамвай – это какая-то причудливая и совершенно неприсущая, чужая нашему миру машина. Примерно столь же причудливая и непривычная, как космический корабль. И встречные трамваи, которые я видел в окне, и автомобили, встречные и обгоняющие нас, начали мне казаться спутниками и космическими кораблями. Тут нечего больше сказать, и некуда развить эту мысль: мне же это просто казалось. И когда я смотрел куда-то перед собой, боковым зрением чувствовал слева – всё за окном, а справа – лежащую рядом собаку, мне казалось, что собака летит в космическом пространстве.

       Вот и всё, что я хотел вам рассказать. Возможно, кому-то из вас покажется, что в рассказе присутствует недосказанность, оборванность или даже бессмысленность – им видней. В одном можете быть уверены: я действительно написал это только для того, чтобы рассказать, как собака летела в космическом пространстве.


6.04.2011 г.
To my mom

Happy Birthday

Of the three trams that run from the Lefortovo market to the Semyonovskaya metro station - thirty-second, forty-third and forty-six - my subconscious seems to distinguish thirty-second. Not that I prefer it or be happy when I manage to get there. But it seems that when I see a tram with such a number, an invisible normally open key closes somewhere, and a whole invisible, low-current circuit of my memory is connected to the load.

Now I live in a new hostel on the banks of the Yauza River, at the corner of Gospitalnaya Embankment and Novaya Doroga Street (this name sometimes seems very talented to me, and sometimes the opposite: in such cases I translate it into Italian). And any of the aforementioned trams can give me a lift to the Vvedenskoye Cemetery stop, drop me off at the old Gothic gate (after all, the cemetery dates back to the times of the German Quarter), and there it is just a stone's throw away. But a year ago, when I lived in Izmailovo (in the building from which, apparently, the Izmailovsky campus of the Bauman Moscow State Technical University began, because it is the only five-story there) - the thirty-second tram helped me out by taking me to Partizanskaya: if to be precise, he confined himself to the fact that he timidly and shallowly climbed into the possession of Izmailovsky Park and stopped to rest in front of the huge hotels, childishly shielded from the city by several rows of trees. Then you could go a little deeper into the park to another stop: there were already more determined eleventh and thirty-fourth. Pulling off to cut the green bay, they turned into unearthly carefree electric trains, and I seemed to be outside the city. In the park, they made one more stop - "Main Alley" - and then drove onto the highway that flows into Pervomayskaya Street, this Izmailovsky Broadway, which is so good to walk along on a hot June night. Streets there are also called in Manhattan, and I listened to the names of the stops: "Third Parkovaya", "Fifth Parkovaya", "Seventh Parkovaya" - I got out. Along Seventh Parkovaya, where every house will have time to remember you in four years, you had to walk two small blocks, turn right - and you will come to the end of the hostel, on the other side than when you walk from the metro.

More often than not, I still returned to the subway. Izmailovskaya station is located on the surface, and right on the edge of Izmailovsky Park, so when you arrive from the center, especially in the evening on a hot day, you immediately feel that you are next to the lung of Moscow. It takes about ten minutes from the metro to the hostel, and this time can be spent in different ways. You can go on the way to the market and shop, you can study passers-by, you can remember the events of the day, or you can dream. You could also go and dial on your mobile all the way and drop the number, thinking about what you say, what they will answer you, and what you will answer to that, and so on ... Then I did not have any acquaintances left for a conversation with whom I need to prepare so much, and I moved from Izmailovo.


Also, after you reach Partizanskaya on the thirty-second, you can take the twenty-second trolleybus or, if nothing comes for a long time, walk - not so long, forty minutes. All this is unimportant, however. That is, I want to say that I do not remember which tram I got on at the Lefortovo market last Monday. It was about eight in the evening, it was already dark outside. I used to stand in line at the entrance to the tram, where the border between "inside" and "outside" is extremely blurred, and where you are, as it were, fenced off from the uncomfortable and business life near the metro by an invisible line that even cars do not dare to cross, I habitually walked to the end of the cabin , and the space outside the window habitually began to change: either to quiet and patriarchal, or to indifferent and dead. Inside the tram, it was, as always, outwardly calm and restrainedly hospitable, but, unfortunately, it did not tolerate the theory of relativity: if you listened, you could hear cracks going along it in places.

At the stop "Soldier Street", as always, many got off, and I sat down. Then I noticed that the upholstery on the seats was somehow unusual, I had not seen this before: not abstract faded patterns, but bright yellow stars and planets with rings against a dark blue background - these are the wallpapers in children's rooms. Either at the next stop, or after one, a couple of about thirty entered the tram and with them a large dog with smooth and golden hair. (After all, dogs do not say “yellow” about their hair? In any case, it would be light yellow). The dog looked like a Labrador, but it seemed to me that it was even bigger - maybe I just hadn't seen Labradors for a long time. I'm actually not very good at breeding dogs, especially large ones. But this one was very pretty. I was sitting to the left by the window, a man and a woman sat across the aisle from me, she was at the window, he was at the aisle, and the dog stood between us. Apparently, this is not the first time she has ridden a tram, but she is not yet used to this large moving room. She stood indecisively until the owner held out his hand and said to her with a kind, reassuring gesture: "Sit down!" He himself did not break away from the
У записи 3 лайков,
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Илья Попов

Понравилось следующим людям