"Сидим мы с моим другом Жаком, слушаю его рассказ.
Жак не собирался никуда уезжать из Франции! Дитя Парижа, настоящий француз, хотя и еврей.
Было у Жака и его жены Адели трое детей. Один из них, Лазар, вырос и уехал в Израиль служить в армии. Началась война, парня послали в Газу, и вот он позвонил, сообщил, что легко ранен, отдыхает в госпитале «Сорока».
В доме началась паника, Адели заявила Жаку, - Езжай и без сына не возвращайся.
Когда Жак приехал в аэропорт, выяснилось, что полеты в Израиль отменены. Неизвестно на сколько.
«Я в кассу, - рассказывает мне Жак, - Я их умоляю, говорю, ребята, придумайте что-нибудь, может быть, чартеры какие-то есть, может быть через Иорданию?!
Вдруг слышу, - перебьешься.
Вот он, передо мной стоит, этот француз, неужели это он сказал.
– Это ты сказал? – спрашиваю.
- Я, - отвечает.
– Что значит, перебьешься? – спрашиваю.
- Это значит, что подождешь.
– Я к сыну лечу, – говорю.
– Тем более, - отвечает.
– Твой сын - убийца, - слышу женский голос. Оборачиваюсь, стоит женщина, француженка, рядом с ней араб.
– Смерть убийцам, - произносит араб и скалится.
И вдруг справа слышу, - чтобы тебе почувствовать так, как чувствуют матери убитых вами детей! И слева, тут же, - Всех бы вас взять, да сжечь!
Голова у меня кружится, знаю, раскручивается кампания против Израиля, но такое я слышу впервые. Вижу, идут навстречу два полицейских, я им кричу, - вы обязаны вмешаться, вот эти сволочи, только что пожелали смерти моему сыну! - Это правда? – они спрашивают. И те им отвечают, - да, правда, мы не отрицаем, мы желаем смерти его сыну, и всему этому народу. Потому что они убийцы!
Ты представляешь, они это говорят в открытую! – рассказывает мне Жак. - А полицейские разводят руками, - ничего не поделаешь, мы живем в демократической стране.
Я оглядываюсь, - продолжает Жак, - я ничего не понимаю. И вдруг встречаюсь глазами с молодым парнем, сразу вижу, наш, еврей. Он отводит глаза, подхватывает под руку свою девушку и отходит. А за ним еще двое уходят. И я понимаю, они все слышали и не хотят вмешиваться. И такая меня злоба берет! Такая злоба!
И тогда я бегу к начальнику смены. Я врываюсь к нему в кабинет, меня никто не может остановить, кричу ему, - сволочи у тебя работают! А он мне так спокойно отвечает, - я во многом с ними согласен. Моего сына я воспитываю французом. И тут я понимаю, что начальник этот – он тоже еврей. А он и не отказывается. Говорит, - и дочь моя замужем за алжирцем, хороший парень. И вообще, говорит, выйди из кабинета, и, как все, жди своего рейса. Если он будет, конечно.
Не помню, как я вышел из кабинета, - рассказывает Жак, - я не мог говорить, веришь?! Слова не мог произнести. Я был унижен, убит, раздавлен. Я сел там, в углу, и первое, что вспомнил, это слова Амана. Я ведь с детства знал «мегилат Эстер» наизусть. Я сразу вспомнил: "Есть такой народ, который рассеян среди всех народов нашего царства». - Это о нас, - подумал я. - « Легко уничтожить их» - Легко уничтожить нас, - подумал я. «Потому что они разрознены.» - Ненавидят они друг друга, - добавил я про себя. И подумал, - я ведь помнил это наизусть, с детства, но никогда не чувствовал, какая же это горькая правда!.. А тут вдруг мне дали это почувствовать, что это о нас, евреях!
И я замолчал на все эти два дня.
Два дня я ждал самолета. Домой не ехал, сказал Адели, что боюсь пропустить рейс.
Я тогда многое обдумал за эти две ночи. О том, что мы не родные совсем, разрозненные, что Аману ничего не стоит нас переловить и передушить, никто за друг за друга не вступится… Было горько это осознавать…
Но вдруг пришла мысль, это было в конце второй ночи, пришла мысль, которая перевернула меня. Я вдруг подумал: - А, что же я такое?! Чем я от них отличаюсь, от евреев этих? И мне стало жутко. Я даже стал оглядываться, не видят ли меня. Потому что я добрался до сути. Я нашел в себе гада! Я вдруг почувствовал его так явно! Оказывается, он жил во мне все это время. Тот, кто хотел уничтожить евреев во мне, всех-всех, чтобы и духа их не было! Он жил во мне, этот Аман!.. Я вдруг понял, что нечего мне пенять на других. Я понял, я хуже их!
Я припомнил со всеми подробностями, как кричал на своего сына, когда тот решился ехать. Я кричал ему, - никуда ты не поедешь! Франция твоя страна! А он мне говорил, - Папа, пойми, евреи должны быть вместе. – Ты француз! – кричал я, - Зачем тебе этот Израиль! А он мне отвечал, - папа, нам не дадут просто так быть французами! Нас заставят быть евреями. Нас заставят быть вместе.
Я его не слышал. Я от него отвернулся тогда. Я про себя назвал его предателем, представляешь, своего сына я назвал предателем?!.. Руки не подал, вышел в другую комнату.
Все это я вспомнил тогда, в аэропорту, сидя в углу, обливаясь потом от страха и от правды, которую открыл мне Аман. Я уже не ненавидел его, нет, я ненавидел себя. Спать не мог, ничего не слышал, не видел, чуть не пропустил свой самолет.
Когда прилетел в Израиль, дрожал, как заяц, потому что понял, что если что-то случиться с моим мальчиком, в этом буду виноват только я. Я приехал в госпиталь «Сорока» и вдруг оказалось, что сын мой ранен в грудь, и это не легкое ранение, как он нам сказал.
Я бежал к его палате, подгибались ноги, я повторял - Прости меня, сынок, прости!.. Но когда вошел, он первый протянул ко мне руки, такой бледный, исхудавший, мой любимый мальчик, и заплакал. Этот герой из «Гивати» , он как ребенок заплакал, и сказал мне, - как я теперь жить буду, папа?!.. – Да что ты говоришь, сынок, - я обнял его, а он говорит мне, - Алон меня вытащил, папа, а я его нет.
Оказалось, что друг его, Алон, тащил его под пулями сто метров, и пока тащил, ему перебило ноги, а он тащил, а потом, уже перед самым концом, когда уже добрались, когда уже несколько метров оставалось, пуля попала ему в голову. Он так и положил голову свою в крови на голову моего Лазара. Так он закрывал его до последнего…
С тех пор прошло немало времени.
Вся семья Жака здесь, в Израиле.
Лазар своего первого сына назвал Алоном.
Сам он изучает медицину, хочет стать хирургом.
А его папа, Жак, изучает со мной каббалу. И знает, что без Амана нам никак нельзя. Без антисемитов нам с собой не справиться, нет. Такие уж мы народились. Они нас прессуют, объединяют, пробуждают в нас вопросы, которые не пробудились бы сами собой, спасибо им! Вопросы, - кто же мы такие? За что же нас так не любят? И что, все-таки, от нас требуют, ведь требуют же что-то? Что?!
И Жак уже знает, что. Жить не для себя, а для других. В единстве, а не в раздоре. В любви, а не в ненависти. Самим так жить и другим помочь. Такая наша жизнь, и никуда от этого не убежишь. Да и если захочешь, не дадут.
А недавно Жаку позвонил его родственник из Америки, начал рассказывать, что у них творится, сын в университет отказывается идти, оскорбляют, на кладбище могилу брата свастикой разрисовали, в его машине, прямо перед домом стекла разбили, вот, что Трамп наделал…
А Жак ему говорит: - Помнишь, Марсель, что в «Мегилат Эстер» написано? Разобщены они, евреи, - сказал Аман. - Одни за лейбористов, другие за республиканцев, их сейчас можно голыми руками взять. Ты слышишь меня, Марсель?
Марсель его не услышал, бросил трубку, а зря.
К Единству нас гонят, всех-всех. И везде, даже в Америке. Мы с Жаком это понимаем, хорошо бы, чтобы и Марсель понял.
Жак не собирался никуда уезжать из Франции! Дитя Парижа, настоящий француз, хотя и еврей.
Было у Жака и его жены Адели трое детей. Один из них, Лазар, вырос и уехал в Израиль служить в армии. Началась война, парня послали в Газу, и вот он позвонил, сообщил, что легко ранен, отдыхает в госпитале «Сорока».
В доме началась паника, Адели заявила Жаку, - Езжай и без сына не возвращайся.
Когда Жак приехал в аэропорт, выяснилось, что полеты в Израиль отменены. Неизвестно на сколько.
«Я в кассу, - рассказывает мне Жак, - Я их умоляю, говорю, ребята, придумайте что-нибудь, может быть, чартеры какие-то есть, может быть через Иорданию?!
Вдруг слышу, - перебьешься.
Вот он, передо мной стоит, этот француз, неужели это он сказал.
– Это ты сказал? – спрашиваю.
- Я, - отвечает.
– Что значит, перебьешься? – спрашиваю.
- Это значит, что подождешь.
– Я к сыну лечу, – говорю.
– Тем более, - отвечает.
– Твой сын - убийца, - слышу женский голос. Оборачиваюсь, стоит женщина, француженка, рядом с ней араб.
– Смерть убийцам, - произносит араб и скалится.
И вдруг справа слышу, - чтобы тебе почувствовать так, как чувствуют матери убитых вами детей! И слева, тут же, - Всех бы вас взять, да сжечь!
Голова у меня кружится, знаю, раскручивается кампания против Израиля, но такое я слышу впервые. Вижу, идут навстречу два полицейских, я им кричу, - вы обязаны вмешаться, вот эти сволочи, только что пожелали смерти моему сыну! - Это правда? – они спрашивают. И те им отвечают, - да, правда, мы не отрицаем, мы желаем смерти его сыну, и всему этому народу. Потому что они убийцы!
Ты представляешь, они это говорят в открытую! – рассказывает мне Жак. - А полицейские разводят руками, - ничего не поделаешь, мы живем в демократической стране.
Я оглядываюсь, - продолжает Жак, - я ничего не понимаю. И вдруг встречаюсь глазами с молодым парнем, сразу вижу, наш, еврей. Он отводит глаза, подхватывает под руку свою девушку и отходит. А за ним еще двое уходят. И я понимаю, они все слышали и не хотят вмешиваться. И такая меня злоба берет! Такая злоба!
И тогда я бегу к начальнику смены. Я врываюсь к нему в кабинет, меня никто не может остановить, кричу ему, - сволочи у тебя работают! А он мне так спокойно отвечает, - я во многом с ними согласен. Моего сына я воспитываю французом. И тут я понимаю, что начальник этот – он тоже еврей. А он и не отказывается. Говорит, - и дочь моя замужем за алжирцем, хороший парень. И вообще, говорит, выйди из кабинета, и, как все, жди своего рейса. Если он будет, конечно.
Не помню, как я вышел из кабинета, - рассказывает Жак, - я не мог говорить, веришь?! Слова не мог произнести. Я был унижен, убит, раздавлен. Я сел там, в углу, и первое, что вспомнил, это слова Амана. Я ведь с детства знал «мегилат Эстер» наизусть. Я сразу вспомнил: "Есть такой народ, который рассеян среди всех народов нашего царства». - Это о нас, - подумал я. - « Легко уничтожить их» - Легко уничтожить нас, - подумал я. «Потому что они разрознены.» - Ненавидят они друг друга, - добавил я про себя. И подумал, - я ведь помнил это наизусть, с детства, но никогда не чувствовал, какая же это горькая правда!.. А тут вдруг мне дали это почувствовать, что это о нас, евреях!
И я замолчал на все эти два дня.
Два дня я ждал самолета. Домой не ехал, сказал Адели, что боюсь пропустить рейс.
Я тогда многое обдумал за эти две ночи. О том, что мы не родные совсем, разрозненные, что Аману ничего не стоит нас переловить и передушить, никто за друг за друга не вступится… Было горько это осознавать…
Но вдруг пришла мысль, это было в конце второй ночи, пришла мысль, которая перевернула меня. Я вдруг подумал: - А, что же я такое?! Чем я от них отличаюсь, от евреев этих? И мне стало жутко. Я даже стал оглядываться, не видят ли меня. Потому что я добрался до сути. Я нашел в себе гада! Я вдруг почувствовал его так явно! Оказывается, он жил во мне все это время. Тот, кто хотел уничтожить евреев во мне, всех-всех, чтобы и духа их не было! Он жил во мне, этот Аман!.. Я вдруг понял, что нечего мне пенять на других. Я понял, я хуже их!
Я припомнил со всеми подробностями, как кричал на своего сына, когда тот решился ехать. Я кричал ему, - никуда ты не поедешь! Франция твоя страна! А он мне говорил, - Папа, пойми, евреи должны быть вместе. – Ты француз! – кричал я, - Зачем тебе этот Израиль! А он мне отвечал, - папа, нам не дадут просто так быть французами! Нас заставят быть евреями. Нас заставят быть вместе.
Я его не слышал. Я от него отвернулся тогда. Я про себя назвал его предателем, представляешь, своего сына я назвал предателем?!.. Руки не подал, вышел в другую комнату.
Все это я вспомнил тогда, в аэропорту, сидя в углу, обливаясь потом от страха и от правды, которую открыл мне Аман. Я уже не ненавидел его, нет, я ненавидел себя. Спать не мог, ничего не слышал, не видел, чуть не пропустил свой самолет.
Когда прилетел в Израиль, дрожал, как заяц, потому что понял, что если что-то случиться с моим мальчиком, в этом буду виноват только я. Я приехал в госпиталь «Сорока» и вдруг оказалось, что сын мой ранен в грудь, и это не легкое ранение, как он нам сказал.
Я бежал к его палате, подгибались ноги, я повторял - Прости меня, сынок, прости!.. Но когда вошел, он первый протянул ко мне руки, такой бледный, исхудавший, мой любимый мальчик, и заплакал. Этот герой из «Гивати» , он как ребенок заплакал, и сказал мне, - как я теперь жить буду, папа?!.. – Да что ты говоришь, сынок, - я обнял его, а он говорит мне, - Алон меня вытащил, папа, а я его нет.
Оказалось, что друг его, Алон, тащил его под пулями сто метров, и пока тащил, ему перебило ноги, а он тащил, а потом, уже перед самым концом, когда уже добрались, когда уже несколько метров оставалось, пуля попала ему в голову. Он так и положил голову свою в крови на голову моего Лазара. Так он закрывал его до последнего…
С тех пор прошло немало времени.
Вся семья Жака здесь, в Израиле.
Лазар своего первого сына назвал Алоном.
Сам он изучает медицину, хочет стать хирургом.
А его папа, Жак, изучает со мной каббалу. И знает, что без Амана нам никак нельзя. Без антисемитов нам с собой не справиться, нет. Такие уж мы народились. Они нас прессуют, объединяют, пробуждают в нас вопросы, которые не пробудились бы сами собой, спасибо им! Вопросы, - кто же мы такие? За что же нас так не любят? И что, все-таки, от нас требуют, ведь требуют же что-то? Что?!
И Жак уже знает, что. Жить не для себя, а для других. В единстве, а не в раздоре. В любви, а не в ненависти. Самим так жить и другим помочь. Такая наша жизнь, и никуда от этого не убежишь. Да и если захочешь, не дадут.
А недавно Жаку позвонил его родственник из Америки, начал рассказывать, что у них творится, сын в университет отказывается идти, оскорбляют, на кладбище могилу брата свастикой разрисовали, в его машине, прямо перед домом стекла разбили, вот, что Трамп наделал…
А Жак ему говорит: - Помнишь, Марсель, что в «Мегилат Эстер» написано? Разобщены они, евреи, - сказал Аман. - Одни за лейбористов, другие за республиканцев, их сейчас можно голыми руками взять. Ты слышишь меня, Марсель?
Марсель его не услышал, бросил трубку, а зря.
К Единству нас гонят, всех-всех. И везде, даже в Америке. Мы с Жаком это понимаем, хорошо бы, чтобы и Марсель понял.
"We are sitting with my friend Jacques, listening to his story.
Jacques was not going to leave France anywhere! A child of Paris, a real French, although a Jew.
Jacques and his wife Adele had three children. One of them, Lazar, grew up and went to Israel to serve in the army. The war broke out, the guy was sent to Gaza, and so he called and said that he was slightly wounded and was resting in the Soroka hospital.
Panic began in the house, Adele said to Jacques, - Go and don't come back without your son.
When Jacques arrived at the airport, it turned out that flights to Israel had been canceled. It is not known how much.
“I’m at the cashier,” Jacques tells me, “I beg them, I say, guys, come up with something, maybe there are some charters, maybe through Jordan ?!
Suddenly I hear - you will interrupt.
Here he is, standing in front of me, this Frenchman, did he really say that?
- Did you say that? - I ask.
- I, - answers.
- What do you mean, you will interrupt? - I ask.
“That means you’ll wait.
- I'm flying to my son, - I say.
- Moreover, - he answers.
“Your son is a killer,” I hear a woman's voice. I turn around, there is a woman, French, next to her is an Arab.
“Death to murderers,” the Arab says and grins.
And suddenly I hear on the right - so that you feel the way the mothers of the children you killed feel! And on the left, right there, - All of you should be taken, but burned!
My head is spinning, I know there is a campaign against Israel, but this is the first time I have heard that. I see that two policemen are walking towards them, I shout to them - you must intervene, these bastards who have just wished death to my son! - It's true? - they are asking. And they answer them, - yes, really, we do not deny, we wish death to his son, and to all this people. Because they are killers!
Can you imagine they say it openly! - Jacques tells me. - And the police shrug their shoulders, - there's nothing to be done, we live in a democratic country.
I look around, - continues Jacques, - I don't understand anything. And suddenly I meet the eyes of a young guy, I immediately see ours, a Jew. He looks away, takes his girlfriend by the arm and walks away. And after him two more leave. And I understand they heard everything and do not want to interfere. And such anger takes me! Such anger!
And then I run to the shift supervisor. I burst into his office, no one can stop me, I shout to him - the bastards work for you! And he answers me so calmly - I largely agree with them. I am raising my son French. And then I understand that this boss is also a Jew. And he does not refuse. He says - and my daughter is married to an Algerian, a good guy. And in general, he says, leave the office, and, like everyone else, wait for your flight. If he will, of course.
I don't remember how I left the office, - says Jacques, - I could not speak, do you believe ?! I couldn't pronounce the words. I was humiliated, killed, crushed. I sat down there in the corner, and the first thing I remembered was the words of Haman. I knew Megillat Esther by heart from my childhood. I immediately remembered: "There is such a people who are scattered among all the peoples of our kingdom." - This is about us, - I thought. - "It's easy to destroy them" - It's easy to destroy us, - I thought. "Because they are scattered." “They hate each other,” I added to myself. And I thought, “I remembered it by heart, from childhood, but I never felt what a bitter truth it was! , Jews!
And I was silent for all these two days.
For two days I waited for the plane. Didn't go home, said Adele that I was afraid to miss the flight.
I thought a lot during those two nights then. The fact that we are not relatives at all, scattered, that it costs nothing for Haman to overfill and strangle us, no one will stand up for each other ... It was bitter to realize this ...
But suddenly a thought came, it was at the end of the second night, a thought came that turned me over. I suddenly thought: - And what am I ?! How am I different from them, from these Jews? And I felt creepy. I even began to look around to see if they could see me. Because I got to the point. I found a reptile in me! I suddenly felt it so clearly! It turns out that he lived in me all this time. The one who wanted to destroy the Jews in me, everyone, so that their spirit would not exist! He lived in me, this Aman! .. I suddenly realized that I had nothing to blame on others. I realized I'm worse than them!
I recalled with all the details how I shouted at my son when he decided to go. I shouted to him - you will not go anywhere! France is your country! And he told me, - Dad, you must understand, the Jews should be together. - You're French! - I shouted, - Why do you need this Israel! And he answered me, - Dad, they won't let us just be French! We will be forced to be Jews. We will be forced to be together.
I didn't hear him. I turned away from him then. I called him a traitor to myself, can you imagine, I called my son a traitor?! .. He did not shake hands, went into another room.
I remembered all this then, at the airport, sitting in the corner, sweating with fear and with the truth that Haman revealed to me. I no longer hated him, no, I hated myself. I couldn't sleep, I didn't hear anything, I didn't see anything, I almost missed my plane.
When I flew to Israel, I trembled like a hare, because I realized that if something
Jacques was not going to leave France anywhere! A child of Paris, a real French, although a Jew.
Jacques and his wife Adele had three children. One of them, Lazar, grew up and went to Israel to serve in the army. The war broke out, the guy was sent to Gaza, and so he called and said that he was slightly wounded and was resting in the Soroka hospital.
Panic began in the house, Adele said to Jacques, - Go and don't come back without your son.
When Jacques arrived at the airport, it turned out that flights to Israel had been canceled. It is not known how much.
“I’m at the cashier,” Jacques tells me, “I beg them, I say, guys, come up with something, maybe there are some charters, maybe through Jordan ?!
Suddenly I hear - you will interrupt.
Here he is, standing in front of me, this Frenchman, did he really say that?
- Did you say that? - I ask.
- I, - answers.
- What do you mean, you will interrupt? - I ask.
“That means you’ll wait.
- I'm flying to my son, - I say.
- Moreover, - he answers.
“Your son is a killer,” I hear a woman's voice. I turn around, there is a woman, French, next to her is an Arab.
“Death to murderers,” the Arab says and grins.
And suddenly I hear on the right - so that you feel the way the mothers of the children you killed feel! And on the left, right there, - All of you should be taken, but burned!
My head is spinning, I know there is a campaign against Israel, but this is the first time I have heard that. I see that two policemen are walking towards them, I shout to them - you must intervene, these bastards who have just wished death to my son! - It's true? - they are asking. And they answer them, - yes, really, we do not deny, we wish death to his son, and to all this people. Because they are killers!
Can you imagine they say it openly! - Jacques tells me. - And the police shrug their shoulders, - there's nothing to be done, we live in a democratic country.
I look around, - continues Jacques, - I don't understand anything. And suddenly I meet the eyes of a young guy, I immediately see ours, a Jew. He looks away, takes his girlfriend by the arm and walks away. And after him two more leave. And I understand they heard everything and do not want to interfere. And such anger takes me! Such anger!
And then I run to the shift supervisor. I burst into his office, no one can stop me, I shout to him - the bastards work for you! And he answers me so calmly - I largely agree with them. I am raising my son French. And then I understand that this boss is also a Jew. And he does not refuse. He says - and my daughter is married to an Algerian, a good guy. And in general, he says, leave the office, and, like everyone else, wait for your flight. If he will, of course.
I don't remember how I left the office, - says Jacques, - I could not speak, do you believe ?! I couldn't pronounce the words. I was humiliated, killed, crushed. I sat down there in the corner, and the first thing I remembered was the words of Haman. I knew Megillat Esther by heart from my childhood. I immediately remembered: "There is such a people who are scattered among all the peoples of our kingdom." - This is about us, - I thought. - "It's easy to destroy them" - It's easy to destroy us, - I thought. "Because they are scattered." “They hate each other,” I added to myself. And I thought, “I remembered it by heart, from childhood, but I never felt what a bitter truth it was! , Jews!
And I was silent for all these two days.
For two days I waited for the plane. Didn't go home, said Adele that I was afraid to miss the flight.
I thought a lot during those two nights then. The fact that we are not relatives at all, scattered, that it costs nothing for Haman to overfill and strangle us, no one will stand up for each other ... It was bitter to realize this ...
But suddenly a thought came, it was at the end of the second night, a thought came that turned me over. I suddenly thought: - And what am I ?! How am I different from them, from these Jews? And I felt creepy. I even began to look around to see if they could see me. Because I got to the point. I found a reptile in me! I suddenly felt it so clearly! It turns out that he lived in me all this time. The one who wanted to destroy the Jews in me, everyone, so that their spirit would not exist! He lived in me, this Aman! .. I suddenly realized that I had nothing to blame on others. I realized I'm worse than them!
I recalled with all the details how I shouted at my son when he decided to go. I shouted to him - you will not go anywhere! France is your country! And he told me, - Dad, you must understand, the Jews should be together. - You're French! - I shouted, - Why do you need this Israel! And he answered me, - Dad, they won't let us just be French! We will be forced to be Jews. We will be forced to be together.
I didn't hear him. I turned away from him then. I called him a traitor to myself, can you imagine, I called my son a traitor?! .. He did not shake hands, went into another room.
I remembered all this then, at the airport, sitting in the corner, sweating with fear and with the truth that Haman revealed to me. I no longer hated him, no, I hated myself. I couldn't sleep, I didn't hear anything, I didn't see anything, I almost missed my plane.
When I flew to Israel, I trembled like a hare, because I realized that if something
У записи 6 лайков,
0 репостов,
270 просмотров.
0 репостов,
270 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Евгений Марон
