Как рождаются праведники
Яков ШЕХТЕР
Фото автора
Низко висящее вечернее солнце слепило глаза. Выйдя на крыльцо, Мирл прикрыла лицо тыльной стороной ладони. Из деревни несло дымком, манящим запахом вечернего хлеба. Позванивая колокольчиками, возвращались с пастбища коровы, пастух, проходя мимо крыльца, уважительно приподнял шляпу и щелкнул длинным бичом.
– Ого-го-го, госпожа Мирл, сегодня я загляну к вам на рюмочку!
Степан, деревенский пастух, каждый вечер приходил в трактир на околице, которым владел муж Мирл – Элиэйзер-Липман. Пил он всегда две чарки, долго сидел, разговаривая с другими крестьянами, а иногда, если в трактире было пусто, доставал свою дудочку и наигрывал заунывные мелодии, которые сочинял на пастбище. Жена Степана вместе с двумя детьми угорела несколько лет назад. В тот день было ветрено, пастух рано ушел из дому, а жена, чтобы сохранить тепло, прикрыла вьюшку.
– Госпожа Мирл, – спрашивал Степан хозяйку. – Вот у тебя с мужем нет детей, а у меня были, да померли. Что лучше?
– С Неба спускается только добро, Степан, – отвечала Мирл. – Но мы не всегда его понимаем.
– Да уж какое добро, когда дети помирают, – отвечал Степан и заказывал еще рюмочку.
– Лучше так, чем всю жизнь мучиться, – думала Мирл. – Без конца высчитывать, кто виноват, молиться, плакать по ночам. Хоть раз ребеночка обнять, прижать к сердцу родное существо.
А с другой стороны, растить деток, смотреть, как они делают первые шаги, как начинают говорить, учить их грамоте, провожать в школу, встречать с отцом из синагоги, а потом похоронить….
Она зябко передергивала плечами.
– Действительно, что лучше? Ох, ох, что же лучше?
Стадо медленно прошло мимо. Уставшая от лая и беготни собака пастуха замыкала шествие. Мирл уже хотела вернуться в трактир, как из-за поворота дороги показалась телега.
« Гости, – подумала Мирл. – Кто еще окажется тут под вечер?»
До ближайшей деревни было больше двадцати верст, значит, путники заночуют в трактире. Элиэйзер-Липман недавно пристроил к старому зданию новое помещение, мест хватит на всех.
Спустя несколько минут телега въехала во двор. Шестеро еврейских нищих соскочили с телеги и подошли к крыльцу. Седьмой, худой старик с лицом, покрытым красными пятнами проказы, остался сидеть.
– Здравствуй, хозяюшка, – обратился к Мирл один из нищих. – У вас не найдется места в сарае и охапки сена, чтоб мягче спалось?
– Почему в сарае? – удивилась Мирл. – У нас очень удобные кровати для гостей.
– Кровати, может, и удобные, – вздохнул нищий, – да только денег у нас нет. Еле набрали, чтоб уплатить балагуле.
– А откуда вы приехали? – спросила Мирл.
– Из Аниполи, – ответил нищий. – Мы там прожили несколько месяцев и хотим попытать счастье в другом городке. Поначалу всегда подают хорошо, а потом, когда привыкают, еле на хлеб набирается.
– И куда же вы сейчас?
– В Лиженск.
– Заходите, – Мирл широко отворила входную дверь. – О деньгах не тревожьтесь, вы наши гости.
Обрадованные нищие с возгласами благодарности устремились в трактир. Когда они сидели за столом и, нахваливая, хлебали густой борщ, на пороге возник седьмой нищий. Мирл содрогнулась от отвращения – его лицо, от подбородка до макушки, покрывала ярко-красная проказа. Сквозь прорехи одежды были видны струпья, белые чешуйки мертвой отшелушившейся кожи толстым слоем лежали на воротнике.
Хромая, он подошел к столу. Нищие сдвинулись, освобождая место: рядом со стариком никто не хотел сидеть. Мирл поставила перед ним миску с борщом и запомнила, как располагаются выщерблины на ее краю, чтобы потом выкинуть миску вместе с ложкой.
Насытившись, нищие попросили истопить баньку.
– Мы три недели не мылись, чешемся, испачкаем постели, – объясняли они Мирл.
Элиэйзер-Липман тут же отправился к баньке, небольшому деревянному домику на заднем дворе. Через час нищие пошли мыться. Старик остался сидеть в углу большой комнаты трактира. Он то разматывал тряпки, прикрывающие сочащиеся гноем раны, то снова заматывал их. Мирл старалась не глядеть в его сторону.
Шестеро нищих вернулись с просветленными, распаренными лицами. Элиэйзер-Липман подал каждому чарку водку. Благословениям и добрым пожеланиям не было конца.
– А почему вы не идете в баню? – спросила Мирл у старика, наконец-то приведшего в порядок свои повязки.
– Ноги плохо держат, – ответил он. – Боюсь упасть. Ах, как бы я хотел помыться горячей водой!
Мирл секунду поколебалась, а потом предложила:
– Я помогу вам.
– Не побрезгуешь, дочка? – спросил старик.
– Не побрезгую.
Она пошла со стариком в баню и, словно медсестра, заботливо терла и мылила его тщедушное, покрытое проказой тело.
Потом быстро вернулась во внутренние комнаты трактира, отыскала подходящее из мужниной одежды и принесла старику. Удивительное дело, хотя Элиэйзер-Липман был куда полнее и выше, его рубаха и брюки пришлись впору.
Утром, после молитвы и завтрака, нищие собрались в дорогу.
– Я хочу благословить тебя, дочка – сказал старик, забравшись на телегу. – Пусть твои дети станут похожи на меня.
Телега тронулась. Мирл застыла с ноющей болью в сердце. «Чтобы мои дети стали такими же прокаженными, как этот старик? Чтобы так же скитались в нищете по дорогам? Нечего сказать, хорошенькое благословение!»
Телега отъехала от ворот несколько метров и вдруг, прямо на глазах изумленной Мирл, вместе с лошадью и нищими растворилась в сияющем утреннем воздухе.
Через три года у Мирл и Элиэйзер-Липмана было два сына, Элимейлех и Зуся. Когда они выросли, их стали называть святыми братьями. В еврейскую историю братья вошли под именами Ребе из Лиженска и Ребе из Аниполи.
Когда ребе Шнеур-Залман, автор книги «Тания», рассказал эту историю своим хасидам, один из них спросил:
– В трактате «Санхедрин» написано, что Мошиах – это прокаженный нищий, сидящий у ворот Рима. Он то разматывает повязки своих ранах, то снова заматывает. Уж не ….
Алтер Ребе взмахом руки не дал хасиду договорить.
Яков ШЕХТЕР
Фото автора
Низко висящее вечернее солнце слепило глаза. Выйдя на крыльцо, Мирл прикрыла лицо тыльной стороной ладони. Из деревни несло дымком, манящим запахом вечернего хлеба. Позванивая колокольчиками, возвращались с пастбища коровы, пастух, проходя мимо крыльца, уважительно приподнял шляпу и щелкнул длинным бичом.
– Ого-го-го, госпожа Мирл, сегодня я загляну к вам на рюмочку!
Степан, деревенский пастух, каждый вечер приходил в трактир на околице, которым владел муж Мирл – Элиэйзер-Липман. Пил он всегда две чарки, долго сидел, разговаривая с другими крестьянами, а иногда, если в трактире было пусто, доставал свою дудочку и наигрывал заунывные мелодии, которые сочинял на пастбище. Жена Степана вместе с двумя детьми угорела несколько лет назад. В тот день было ветрено, пастух рано ушел из дому, а жена, чтобы сохранить тепло, прикрыла вьюшку.
– Госпожа Мирл, – спрашивал Степан хозяйку. – Вот у тебя с мужем нет детей, а у меня были, да померли. Что лучше?
– С Неба спускается только добро, Степан, – отвечала Мирл. – Но мы не всегда его понимаем.
– Да уж какое добро, когда дети помирают, – отвечал Степан и заказывал еще рюмочку.
– Лучше так, чем всю жизнь мучиться, – думала Мирл. – Без конца высчитывать, кто виноват, молиться, плакать по ночам. Хоть раз ребеночка обнять, прижать к сердцу родное существо.
А с другой стороны, растить деток, смотреть, как они делают первые шаги, как начинают говорить, учить их грамоте, провожать в школу, встречать с отцом из синагоги, а потом похоронить….
Она зябко передергивала плечами.
– Действительно, что лучше? Ох, ох, что же лучше?
Стадо медленно прошло мимо. Уставшая от лая и беготни собака пастуха замыкала шествие. Мирл уже хотела вернуться в трактир, как из-за поворота дороги показалась телега.
« Гости, – подумала Мирл. – Кто еще окажется тут под вечер?»
До ближайшей деревни было больше двадцати верст, значит, путники заночуют в трактире. Элиэйзер-Липман недавно пристроил к старому зданию новое помещение, мест хватит на всех.
Спустя несколько минут телега въехала во двор. Шестеро еврейских нищих соскочили с телеги и подошли к крыльцу. Седьмой, худой старик с лицом, покрытым красными пятнами проказы, остался сидеть.
– Здравствуй, хозяюшка, – обратился к Мирл один из нищих. – У вас не найдется места в сарае и охапки сена, чтоб мягче спалось?
– Почему в сарае? – удивилась Мирл. – У нас очень удобные кровати для гостей.
– Кровати, может, и удобные, – вздохнул нищий, – да только денег у нас нет. Еле набрали, чтоб уплатить балагуле.
– А откуда вы приехали? – спросила Мирл.
– Из Аниполи, – ответил нищий. – Мы там прожили несколько месяцев и хотим попытать счастье в другом городке. Поначалу всегда подают хорошо, а потом, когда привыкают, еле на хлеб набирается.
– И куда же вы сейчас?
– В Лиженск.
– Заходите, – Мирл широко отворила входную дверь. – О деньгах не тревожьтесь, вы наши гости.
Обрадованные нищие с возгласами благодарности устремились в трактир. Когда они сидели за столом и, нахваливая, хлебали густой борщ, на пороге возник седьмой нищий. Мирл содрогнулась от отвращения – его лицо, от подбородка до макушки, покрывала ярко-красная проказа. Сквозь прорехи одежды были видны струпья, белые чешуйки мертвой отшелушившейся кожи толстым слоем лежали на воротнике.
Хромая, он подошел к столу. Нищие сдвинулись, освобождая место: рядом со стариком никто не хотел сидеть. Мирл поставила перед ним миску с борщом и запомнила, как располагаются выщерблины на ее краю, чтобы потом выкинуть миску вместе с ложкой.
Насытившись, нищие попросили истопить баньку.
– Мы три недели не мылись, чешемся, испачкаем постели, – объясняли они Мирл.
Элиэйзер-Липман тут же отправился к баньке, небольшому деревянному домику на заднем дворе. Через час нищие пошли мыться. Старик остался сидеть в углу большой комнаты трактира. Он то разматывал тряпки, прикрывающие сочащиеся гноем раны, то снова заматывал их. Мирл старалась не глядеть в его сторону.
Шестеро нищих вернулись с просветленными, распаренными лицами. Элиэйзер-Липман подал каждому чарку водку. Благословениям и добрым пожеланиям не было конца.
– А почему вы не идете в баню? – спросила Мирл у старика, наконец-то приведшего в порядок свои повязки.
– Ноги плохо держат, – ответил он. – Боюсь упасть. Ах, как бы я хотел помыться горячей водой!
Мирл секунду поколебалась, а потом предложила:
– Я помогу вам.
– Не побрезгуешь, дочка? – спросил старик.
– Не побрезгую.
Она пошла со стариком в баню и, словно медсестра, заботливо терла и мылила его тщедушное, покрытое проказой тело.
Потом быстро вернулась во внутренние комнаты трактира, отыскала подходящее из мужниной одежды и принесла старику. Удивительное дело, хотя Элиэйзер-Липман был куда полнее и выше, его рубаха и брюки пришлись впору.
Утром, после молитвы и завтрака, нищие собрались в дорогу.
– Я хочу благословить тебя, дочка – сказал старик, забравшись на телегу. – Пусть твои дети станут похожи на меня.
Телега тронулась. Мирл застыла с ноющей болью в сердце. «Чтобы мои дети стали такими же прокаженными, как этот старик? Чтобы так же скитались в нищете по дорогам? Нечего сказать, хорошенькое благословение!»
Телега отъехала от ворот несколько метров и вдруг, прямо на глазах изумленной Мирл, вместе с лошадью и нищими растворилась в сияющем утреннем воздухе.
Через три года у Мирл и Элиэйзер-Липмана было два сына, Элимейлех и Зуся. Когда они выросли, их стали называть святыми братьями. В еврейскую историю братья вошли под именами Ребе из Лиженска и Ребе из Аниполи.
Когда ребе Шнеур-Залман, автор книги «Тания», рассказал эту историю своим хасидам, один из них спросил:
– В трактате «Санхедрин» написано, что Мошиах – это прокаженный нищий, сидящий у ворот Рима. Он то разматывает повязки своих ранах, то снова заматывает. Уж не ….
Алтер Ребе взмахом руки не дал хасиду договорить.
How the righteous are born
Jacob Shekhter
Author photo
The low hanging evening sun blinded his eyes. Going out onto the porch, Mirl covered her face with the back of her hand. From the village there was a haze beckoning with the smell of evening bread. Ringing bells, cows returned from the pasture, the shepherd, walking past the porch, respectfully raised his hat and snapped a long whip.
“Wow-hoo, Madame Mirl, today I will drop by your glass!”
Stepan, the village shepherd, came to the tavern every evening at the outskirts owned by Myrle's husband, Elieizer-Lipman. He always drank two glasses, sat for a long time talking with other peasants, and sometimes, if the tavern was empty, he took out his pipe and played the mournful melodies that he composed on pasture. Stepan's wife, along with her two children, became angry several years ago. It was windy that day, the shepherd left home early, and his wife covered the view to keep warm.
“Madame Mirl,” asked Stepan the hostess. - You and your husband have no children, but I had, but they died. What's better?
“Only good descends from heaven, Stepan,” Mirl answered. “But we do not always understand him.”
“What a blessing, when the children die,” answered Stepan and ordered another glass.
“Better than tormenting your whole life,” Mirl thought. - Endlessly calculate who is to blame, pray, cry at night. At least once, hug a baby, hold a native creature to your heart.
And on the other hand, to raise children, watch how they take their first steps, how they begin to speak, teach them to read and write, see off to school, meet with their father from the synagogue, and then bury them ....
She jerked her shoulders chilly.
- Indeed, which is better? Oh, oh, what's better?
The herd slowly passed by. Tired of barking and running around, a shepherd dog closed the procession. Mirl already wanted to return to the tavern when a cart appeared due to a bend in the road.
Guests, Mirl thought. “Who else will be here in the evening?”
There were more than twenty miles to the nearest village, which means that travelers will spend the night in a tavern. Elieizer-Lipman recently added a new building to the old building, there is enough space for everyone.
A few minutes later, the cart drove into the yard. Six Jewish beggars jumped off the cart and went to the porch. The seventh, thin old man with a face covered with red spots of leprosy remained sitting.
“Hello, hostess,” said one of the beggars to Mirl. - You don’t have a place in the barn and armfuls of hay to sleep softly?
- Why in the barn? - surprised Mirl. - We have very comfortable beds for guests.
“The beds may be comfortable,” the beggar sighed, “but we have no money.” Barely scored to pay a joke.
- And where did you come from? Mirl asked.
“From Anipoli,” the beggar answered. - We lived there for several months and want to try our luck in another town. At first they always serve well, and then, when they get used to it, they barely get enough for bread.
“And where are you now?”
- To Lizhensk.
“Come in,” Myrle opened the front door wide. - Don’t worry about money, you are our guests.
Overjoyed beggars with exclamations of gratitude rushed to the tavern. When they sat at the table and, praising, gulped thick borsch, the seventh beggar appeared on the threshold. Mirl shuddered in disgust — a bright red leprosy covered his face, from his chin to the crown of his head. Scabs were visible through the holes of the clothes, the white scales of dead peeling skin lay in a thick layer on the collar.
Lame, he went to the table. The beggars moved to make room: no one wanted to sit next to the old man. Mirl put a bowl with borsch in front of him and remembered how the jagged blades are located on its edge, so that later they could throw the bowl out with the spoon.
When the beggars were full, they asked to melt the bathhouse.
“We didn’t wash for three weeks, itch, stain the beds,” they explained to Myrle.
Elieizer-Lipman immediately went to the bathhouse, a small wooden house in the backyard. An hour later, the beggars went to wash. The old man remained sitting in the corner of the big room of the tavern. He unwound rags covering the oozing pus wounds, then again wrapped them. Mirl tried not to look in his direction.
Six beggars returned with enlightened, steamed faces. Elieizer-Lipman gave each cup vodka. There was no end to blessings and good wishes.
“Why don't you go to the bathhouse?” Mirl asked the old man who had finally put his dressings in order.
“My legs are poorly held,” he answered. “I'm afraid to fall.” Ah, how I would like to wash myself with hot water!
Myrle hesitated for a second, and then suggested:
- I will help you.
“Can't you disdain, daughter?” The old man asked.
- I will not disdain.
She went to the bathhouse with the old man and, like a nurse, carefully rubbed and washed his puny, leprosy body.
Then she quickly returned to the interior rooms of the tavern, found suitable clothing from her husband, and brought it to the old man. Surprisingly, although Elieizer-Lipman was much fuller and taller, his shirt and trousers fit perfectly.
In the morning, after prayer and breakfast, the beggars gathered on the road.
“I want to bless you, daughter,” said the old man, climbing onto the cart. “May your children become like me.”
The cart started off. Myrle froze with aching heart pain. "To my
Jacob Shekhter
Author photo
The low hanging evening sun blinded his eyes. Going out onto the porch, Mirl covered her face with the back of her hand. From the village there was a haze beckoning with the smell of evening bread. Ringing bells, cows returned from the pasture, the shepherd, walking past the porch, respectfully raised his hat and snapped a long whip.
“Wow-hoo, Madame Mirl, today I will drop by your glass!”
Stepan, the village shepherd, came to the tavern every evening at the outskirts owned by Myrle's husband, Elieizer-Lipman. He always drank two glasses, sat for a long time talking with other peasants, and sometimes, if the tavern was empty, he took out his pipe and played the mournful melodies that he composed on pasture. Stepan's wife, along with her two children, became angry several years ago. It was windy that day, the shepherd left home early, and his wife covered the view to keep warm.
“Madame Mirl,” asked Stepan the hostess. - You and your husband have no children, but I had, but they died. What's better?
“Only good descends from heaven, Stepan,” Mirl answered. “But we do not always understand him.”
“What a blessing, when the children die,” answered Stepan and ordered another glass.
“Better than tormenting your whole life,” Mirl thought. - Endlessly calculate who is to blame, pray, cry at night. At least once, hug a baby, hold a native creature to your heart.
And on the other hand, to raise children, watch how they take their first steps, how they begin to speak, teach them to read and write, see off to school, meet with their father from the synagogue, and then bury them ....
She jerked her shoulders chilly.
- Indeed, which is better? Oh, oh, what's better?
The herd slowly passed by. Tired of barking and running around, a shepherd dog closed the procession. Mirl already wanted to return to the tavern when a cart appeared due to a bend in the road.
Guests, Mirl thought. “Who else will be here in the evening?”
There were more than twenty miles to the nearest village, which means that travelers will spend the night in a tavern. Elieizer-Lipman recently added a new building to the old building, there is enough space for everyone.
A few minutes later, the cart drove into the yard. Six Jewish beggars jumped off the cart and went to the porch. The seventh, thin old man with a face covered with red spots of leprosy remained sitting.
“Hello, hostess,” said one of the beggars to Mirl. - You don’t have a place in the barn and armfuls of hay to sleep softly?
- Why in the barn? - surprised Mirl. - We have very comfortable beds for guests.
“The beds may be comfortable,” the beggar sighed, “but we have no money.” Barely scored to pay a joke.
- And where did you come from? Mirl asked.
“From Anipoli,” the beggar answered. - We lived there for several months and want to try our luck in another town. At first they always serve well, and then, when they get used to it, they barely get enough for bread.
“And where are you now?”
- To Lizhensk.
“Come in,” Myrle opened the front door wide. - Don’t worry about money, you are our guests.
Overjoyed beggars with exclamations of gratitude rushed to the tavern. When they sat at the table and, praising, gulped thick borsch, the seventh beggar appeared on the threshold. Mirl shuddered in disgust — a bright red leprosy covered his face, from his chin to the crown of his head. Scabs were visible through the holes of the clothes, the white scales of dead peeling skin lay in a thick layer on the collar.
Lame, he went to the table. The beggars moved to make room: no one wanted to sit next to the old man. Mirl put a bowl with borsch in front of him and remembered how the jagged blades are located on its edge, so that later they could throw the bowl out with the spoon.
When the beggars were full, they asked to melt the bathhouse.
“We didn’t wash for three weeks, itch, stain the beds,” they explained to Myrle.
Elieizer-Lipman immediately went to the bathhouse, a small wooden house in the backyard. An hour later, the beggars went to wash. The old man remained sitting in the corner of the big room of the tavern. He unwound rags covering the oozing pus wounds, then again wrapped them. Mirl tried not to look in his direction.
Six beggars returned with enlightened, steamed faces. Elieizer-Lipman gave each cup vodka. There was no end to blessings and good wishes.
“Why don't you go to the bathhouse?” Mirl asked the old man who had finally put his dressings in order.
“My legs are poorly held,” he answered. “I'm afraid to fall.” Ah, how I would like to wash myself with hot water!
Myrle hesitated for a second, and then suggested:
- I will help you.
“Can't you disdain, daughter?” The old man asked.
- I will not disdain.
She went to the bathhouse with the old man and, like a nurse, carefully rubbed and washed his puny, leprosy body.
Then she quickly returned to the interior rooms of the tavern, found suitable clothing from her husband, and brought it to the old man. Surprisingly, although Elieizer-Lipman was much fuller and taller, his shirt and trousers fit perfectly.
In the morning, after prayer and breakfast, the beggars gathered on the road.
“I want to bless you, daughter,” said the old man, climbing onto the cart. “May your children become like me.”
The cart started off. Myrle froze with aching heart pain. "To my
У записи 11 лайков,
1 репостов,
417 просмотров.
1 репостов,
417 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Хаим Толочинский
