Поль Валери. Душа и танец (отрывок).
Сократ. Ответь же мне, мудрый врач, — ты, который в своих путешествиях и в своих ученых занятиях углубил познание всего живого; ты, о великий знаток форм и капризов природы, прославившийся в описании замечательных тварей и растений (вредных и полезных, успокоительных и целебных, дивящих, гадких, забавных, а также сомнительных и, наконец, не существующих вовсе),— ответь, не слыхал ли ты о тех странных животных, которые водятся и размножаются в пламени?
Эриксимах. Ну конечно!.. Их формы и их повадки, дорогой Сократ, хорошо изучены; правда, недавно кое-кто попытался оспорить само их существование. Я весьма часто описывал их моим ученикам; однако у меня никогда не было возможности наблюдать их своими глазами.
Сократ. Так не кажется ли тебе, Эриксимах, и тебе, милый Федр, что это трепетное создание, которое дивно порхает в лучах наших взглядов, что эта огненная Атиктея, чье тело мгновенно дробится, срастается, возносится и опадает, распускается и сворачивается, точно принадлежит иным, не нашим, созвездиям, — что она живет и, видимо, чувствует себя прекрасно в стихии, родственной пламени, — в легчайшей субстанции музыки и движения, где, вдыхая немеркнущую энергию, всем существом своим отдается чистой стремительной ярости беспредельного ликования?.. Если сравнить наше тяжелое и уравновешенное начало с этим состоянием ослепительной саламандры, не кажется ли вам, что привычные наши действия, порождаемые сменяющимися потребностями, что наши случайные жесты, движения подобны каким-то сырым материалам, какой-то нечистой материи времени, — тогда как этот восторг, это сверкание жизни, эта царственная упругость, это самозабвение в наивысшей легкости, какую мы можем извлечь из себя, наделены свойствами и могуществом пламени, в котором сгорают стыд и тоска, и нелепица, и однообразная пища существования, озаряя нас блеском божественной силы, укрывшейся в смертной?
Федр. Изумительный Сократ, взгляни поскорей, и ты убедишься, насколько ты прав!.. Взгляни на нее — на трепетную! Можно подумать, что танец, как пламя, вырывается из ее тела!
Сократ. О, Пламя!..
Эта девушка, может быть, неразумна?..
О, Пламя!..
И кто знает, из каких суеверий и вздора складывается ее обыденная душа?..
О, Пламя, однако!.. Стихия живая и дивная!..
Но что же такое пламя, друзья мои, если оно не само мгновение?.. То, что безумно, то, что радостно и восхитительно в чистом мгновении!.. Пламя есть зримость мгновения, пробегающая между землею и небом. О друзья мои, все, что переходит из тяжелого состояния в состояние летучее, должно испытать этот огненный и лучезарный миг...
А с другой стороны, не есть ли пламя неуловимый и яростный образ благороднейшей гибели?.. То, чему более никогда не бывать, великолепно сбывается у нас на глазах!.. То, чему более никогда не бывать, должно сбыться с неподражаемым великолепием!.. Как голос поет исступленно, как пламя безумно поет между материей и эфиром, как с яростным воем оно из материи рвется в эфир, не так ли, друзья мои, и могучий Танец — не есть ли он освобождение нашего тела, одержимого духом лжи и той ложью, какую несет в себе музыка, опьяненного своим отрицанием тщетной реальности?.. Взгляните на это тело, которое взмывает, как пламя, слизывающее пламя, — взгляните, как попирает оно, как топчет действительно сущее! Как исступленно, как радостно уничтожает оно саму точку, в которой находится, как опьяняется безмерностью своих превращений!
Но как оно борется с духом! Вы разве не видите, что оно борется с собственною душой, стремясь превзойти ее в проворстве и многообразии?.. Оно странно ревниво к той свободе и той вездесущности, какие считает принадлежностью духа!..
Нет сомнения, что единственным, постоянным объектом души является несуществующее; то, что было и чего больше нет, то, что будет и чего еще нет, то, что возможно или невозможно, — вот чем занята наша душа, и никогда, никогда не живет она тем, что есть!
И вот тело, которое есть то, что есть, не может вдруг уместиться в пространстве!.. Куда деться?.. И где возникнуть?... Это Одно хочет сравняться со Всем. Оно хочет сравняться с безбрежной душой! Умножая свои проявления, оно хочет избавиться от своей неизменности! Будучи вещью, оно дробится на неисчислимые действия! Оно отдается неистовству!.. И как возбужденная мысль уподобляется какой угодно субстанции, сводит, трепетная, времена и минуты, преступает любые различия; и как при этом в уме симметрично выстраиваются решения, как соотносятся и исчисляются вероятности, — так это тело испытует себя в каждой части своей, множит себя на себя самое, принимает все новые формы, — ежемгновенно выходит из своих границ! И вот, наконец, оно в состоянии, родственном пламени, — в центре стремительных превращений... Нельзя уже говорить о "движении"... Его порывы неразличимо слились с его членами...
Та женщина, которая еще недавно была перед нами, растворилась в неисчислимых фигурах... Это тело своими мощными вспышками внушает мне мысль, в которой все находит свое объяснение: подобно тому как мы требуем от своей души множество разных вещей, для которых она не создана, как мы понуждаем ее направлять нас, пророчить, вещать о будущем и, даже больше того, заклинаем ее обнаруживать бога, — оно, это тело, стремится безраздельно собой
овладеть и достичь сверхъестественных высот могущества!.. Но ему поставлен тот же предел, что душе, для которой и бог, и премудрость, и глубина, в ней искомые, суть неизбежно лишь некие миги, проблески чужеродного времени, отчаянные попытки вырваться из своей формы...
Федр. Взгляни, о, взгляни же!.. То самое, что ты стараешься объяснить, можно увидеть сейчас в ее танце... Она делает зримым мгновение... О, какие нижет она жемчуга!.. Свои жесты она мечет, как искры!.. Невозможные позы похищает она у природы на глазах у застывшего Времени!.. И оно поддается иллюзии... Она безнаказанно проникает в царство невероятного... Она божественна в мимолетном, она дарует его нашим взглядам!..
Эриксимах. Мгновение рождает форму, и форма делает зримым мгновение.
Федр. Она ускользает от своей тени в эфир!
Сократ. Мы видим се всякий раз лишь перед самым падением...
Эриксимах. Она сделала все свое тело столь же гибким и столь же цельным, как проворная рука... Только наша рука способна орудовать так же послушно и ловко...
Сократ. О друзья мои, не чувствуете ли вы, как волнами, словно под действием нарастающих беспрерывных ударов, вливается в вас опьянение, как оно мало-помалу уподобляет вас остальным сотрапезникам, которые стучат ногами, не в силах уже принудить к молчанию и утаить своих внутренних демонов? Я и сам ощущаю себя во власти каких-то неведомых сил... Или же чувствую, как они из меня вырываются, хотя прежде я даже не подозревал, что ношу в себе этих духов. В мире звучном, вторящем, гулком это мощное ликование тела расточает вокруг себя и дарует душе свет и радость... Все стало праздничней, стало свободней, все стало ярче, полнее; все может быть по-иному; все может повторяться до бесконечности... Все захвачено этим прерывистым гулом... Отбивай, отбивай! Материя, в которую бьют и стучат и колотят ритмично; и земля, которую мерно колотят; и кожа и струны, по которым, натянутым туго, размеренно бьют; и стопы и ладони, которые мерно стучат, отбивая такт, сея радость и исступление, — всюду свирепствует, над всем царит безумие ритма.
Но растущая и отзвучная радость уже переходит всякую меру; удар за ударом, она сокрушает стены, разделявшие смертных. Мужчины и женщины в едином ритме доводят напев до неистовства. Все разом стучат и поют, и в воздухе нечто растет и возносится... Я слышу, как жизнь гремит всем своим раскаленным оружием!.. Кимвалы в ушах у нас заглушают все голоса наших внутренних мыслей. Они оглушительны, как поцелуи железных губ...
Эриксимах. А между тем Атиктея исполняет последнюю фигуру танца. Упругая сила большого пальца движет все ее тело.
Федр. Палец, который ей служит опорой, трется о землю, как палец руки — о кожу бубна. Какая нацеленность в этом пальце, какая воля его пружинит и удерживает в этой стойке!.. Но вот, замерев, она начинает кружиться...
Сократ. Она кружится, и все вещи, которые искони были связаны, мало-помалу обособляются. А она кружится, кружится...
Эриксимах. Вот что значит проникнуть в иные миры...
Сократ. Это — решающее усилие... Она кружится, и все видимое отпадает от ее души; вся тина души отделяется наконец от чистейшего; люди и вещи вокруг нее образуют некий аморфный осадок...
Смотрите... Она кружится... Наше тело имеет достаточно власти, чтобы одной своей силой, своим движением изменить природу вещей так глубоко, как то никогда не удастся духу в его умозрениях или грезах!
Федр. Этому, кажется, не будет конца.
Сократ. Но, если так, она умерла бы...
Эриксимах. Скорее, уснула, забылась волшебным сном...
Сократ. В таком случае она замрет неподвижно в центре своего вращения... Далека всему, далека от всего — подобно мировой оси...
Федр. А она все кружится... Падает!
Сократ. Упала!
Федр. Мертва...
Сократ. Она исчерпала свои потаенные силы, глубочайший клад своего естества.
Федр. О, боги! Ведь она умрет... Эриксимах!
Эриксимах. Я никогда не спешу в таких случаях! Коль скоро все должно уладиться, врачу вмешиваться не следует, чтобы перед исцелением сам собой подоспел некий едва уловимый миг — неслышно, как боги.
Сократ. Нужно все-таки к ней подойти.
Федр. Как она побледнела!
Эриксимах. Предоставим ее покою: он исцелит ее от движения.
Федр. Тебе не кажется, что она мертва?
Эриксимах. Взгляни на эту крохотную грудь: она так и тянется к жизни. Смотри, как слабо трепещет она, овеваемая мгновением...
Федр. Увы, я слишком хорошо это вижу.
Эриксимах. Птица расправит поникшие крылья — и летит дальше.
Сократ. Она кажется вполне счастливой.
Федр. Что она говорит?
Сократ. Она что-то тихонько шепнула.
Эриксимах. Она сказала: "Как хорошо!"
Федр. Он зашевелился,
Сократ. Ответь же мне, мудрый врач, — ты, который в своих путешествиях и в своих ученых занятиях углубил познание всего живого; ты, о великий знаток форм и капризов природы, прославившийся в описании замечательных тварей и растений (вредных и полезных, успокоительных и целебных, дивящих, гадких, забавных, а также сомнительных и, наконец, не существующих вовсе),— ответь, не слыхал ли ты о тех странных животных, которые водятся и размножаются в пламени?
Эриксимах. Ну конечно!.. Их формы и их повадки, дорогой Сократ, хорошо изучены; правда, недавно кое-кто попытался оспорить само их существование. Я весьма часто описывал их моим ученикам; однако у меня никогда не было возможности наблюдать их своими глазами.
Сократ. Так не кажется ли тебе, Эриксимах, и тебе, милый Федр, что это трепетное создание, которое дивно порхает в лучах наших взглядов, что эта огненная Атиктея, чье тело мгновенно дробится, срастается, возносится и опадает, распускается и сворачивается, точно принадлежит иным, не нашим, созвездиям, — что она живет и, видимо, чувствует себя прекрасно в стихии, родственной пламени, — в легчайшей субстанции музыки и движения, где, вдыхая немеркнущую энергию, всем существом своим отдается чистой стремительной ярости беспредельного ликования?.. Если сравнить наше тяжелое и уравновешенное начало с этим состоянием ослепительной саламандры, не кажется ли вам, что привычные наши действия, порождаемые сменяющимися потребностями, что наши случайные жесты, движения подобны каким-то сырым материалам, какой-то нечистой материи времени, — тогда как этот восторг, это сверкание жизни, эта царственная упругость, это самозабвение в наивысшей легкости, какую мы можем извлечь из себя, наделены свойствами и могуществом пламени, в котором сгорают стыд и тоска, и нелепица, и однообразная пища существования, озаряя нас блеском божественной силы, укрывшейся в смертной?
Федр. Изумительный Сократ, взгляни поскорей, и ты убедишься, насколько ты прав!.. Взгляни на нее — на трепетную! Можно подумать, что танец, как пламя, вырывается из ее тела!
Сократ. О, Пламя!..
Эта девушка, может быть, неразумна?..
О, Пламя!..
И кто знает, из каких суеверий и вздора складывается ее обыденная душа?..
О, Пламя, однако!.. Стихия живая и дивная!..
Но что же такое пламя, друзья мои, если оно не само мгновение?.. То, что безумно, то, что радостно и восхитительно в чистом мгновении!.. Пламя есть зримость мгновения, пробегающая между землею и небом. О друзья мои, все, что переходит из тяжелого состояния в состояние летучее, должно испытать этот огненный и лучезарный миг...
А с другой стороны, не есть ли пламя неуловимый и яростный образ благороднейшей гибели?.. То, чему более никогда не бывать, великолепно сбывается у нас на глазах!.. То, чему более никогда не бывать, должно сбыться с неподражаемым великолепием!.. Как голос поет исступленно, как пламя безумно поет между материей и эфиром, как с яростным воем оно из материи рвется в эфир, не так ли, друзья мои, и могучий Танец — не есть ли он освобождение нашего тела, одержимого духом лжи и той ложью, какую несет в себе музыка, опьяненного своим отрицанием тщетной реальности?.. Взгляните на это тело, которое взмывает, как пламя, слизывающее пламя, — взгляните, как попирает оно, как топчет действительно сущее! Как исступленно, как радостно уничтожает оно саму точку, в которой находится, как опьяняется безмерностью своих превращений!
Но как оно борется с духом! Вы разве не видите, что оно борется с собственною душой, стремясь превзойти ее в проворстве и многообразии?.. Оно странно ревниво к той свободе и той вездесущности, какие считает принадлежностью духа!..
Нет сомнения, что единственным, постоянным объектом души является несуществующее; то, что было и чего больше нет, то, что будет и чего еще нет, то, что возможно или невозможно, — вот чем занята наша душа, и никогда, никогда не живет она тем, что есть!
И вот тело, которое есть то, что есть, не может вдруг уместиться в пространстве!.. Куда деться?.. И где возникнуть?... Это Одно хочет сравняться со Всем. Оно хочет сравняться с безбрежной душой! Умножая свои проявления, оно хочет избавиться от своей неизменности! Будучи вещью, оно дробится на неисчислимые действия! Оно отдается неистовству!.. И как возбужденная мысль уподобляется какой угодно субстанции, сводит, трепетная, времена и минуты, преступает любые различия; и как при этом в уме симметрично выстраиваются решения, как соотносятся и исчисляются вероятности, — так это тело испытует себя в каждой части своей, множит себя на себя самое, принимает все новые формы, — ежемгновенно выходит из своих границ! И вот, наконец, оно в состоянии, родственном пламени, — в центре стремительных превращений... Нельзя уже говорить о "движении"... Его порывы неразличимо слились с его членами...
Та женщина, которая еще недавно была перед нами, растворилась в неисчислимых фигурах... Это тело своими мощными вспышками внушает мне мысль, в которой все находит свое объяснение: подобно тому как мы требуем от своей души множество разных вещей, для которых она не создана, как мы понуждаем ее направлять нас, пророчить, вещать о будущем и, даже больше того, заклинаем ее обнаруживать бога, — оно, это тело, стремится безраздельно собой
овладеть и достичь сверхъестественных высот могущества!.. Но ему поставлен тот же предел, что душе, для которой и бог, и премудрость, и глубина, в ней искомые, суть неизбежно лишь некие миги, проблески чужеродного времени, отчаянные попытки вырваться из своей формы...
Федр. Взгляни, о, взгляни же!.. То самое, что ты стараешься объяснить, можно увидеть сейчас в ее танце... Она делает зримым мгновение... О, какие нижет она жемчуга!.. Свои жесты она мечет, как искры!.. Невозможные позы похищает она у природы на глазах у застывшего Времени!.. И оно поддается иллюзии... Она безнаказанно проникает в царство невероятного... Она божественна в мимолетном, она дарует его нашим взглядам!..
Эриксимах. Мгновение рождает форму, и форма делает зримым мгновение.
Федр. Она ускользает от своей тени в эфир!
Сократ. Мы видим се всякий раз лишь перед самым падением...
Эриксимах. Она сделала все свое тело столь же гибким и столь же цельным, как проворная рука... Только наша рука способна орудовать так же послушно и ловко...
Сократ. О друзья мои, не чувствуете ли вы, как волнами, словно под действием нарастающих беспрерывных ударов, вливается в вас опьянение, как оно мало-помалу уподобляет вас остальным сотрапезникам, которые стучат ногами, не в силах уже принудить к молчанию и утаить своих внутренних демонов? Я и сам ощущаю себя во власти каких-то неведомых сил... Или же чувствую, как они из меня вырываются, хотя прежде я даже не подозревал, что ношу в себе этих духов. В мире звучном, вторящем, гулком это мощное ликование тела расточает вокруг себя и дарует душе свет и радость... Все стало праздничней, стало свободней, все стало ярче, полнее; все может быть по-иному; все может повторяться до бесконечности... Все захвачено этим прерывистым гулом... Отбивай, отбивай! Материя, в которую бьют и стучат и колотят ритмично; и земля, которую мерно колотят; и кожа и струны, по которым, натянутым туго, размеренно бьют; и стопы и ладони, которые мерно стучат, отбивая такт, сея радость и исступление, — всюду свирепствует, над всем царит безумие ритма.
Но растущая и отзвучная радость уже переходит всякую меру; удар за ударом, она сокрушает стены, разделявшие смертных. Мужчины и женщины в едином ритме доводят напев до неистовства. Все разом стучат и поют, и в воздухе нечто растет и возносится... Я слышу, как жизнь гремит всем своим раскаленным оружием!.. Кимвалы в ушах у нас заглушают все голоса наших внутренних мыслей. Они оглушительны, как поцелуи железных губ...
Эриксимах. А между тем Атиктея исполняет последнюю фигуру танца. Упругая сила большого пальца движет все ее тело.
Федр. Палец, который ей служит опорой, трется о землю, как палец руки — о кожу бубна. Какая нацеленность в этом пальце, какая воля его пружинит и удерживает в этой стойке!.. Но вот, замерев, она начинает кружиться...
Сократ. Она кружится, и все вещи, которые искони были связаны, мало-помалу обособляются. А она кружится, кружится...
Эриксимах. Вот что значит проникнуть в иные миры...
Сократ. Это — решающее усилие... Она кружится, и все видимое отпадает от ее души; вся тина души отделяется наконец от чистейшего; люди и вещи вокруг нее образуют некий аморфный осадок...
Смотрите... Она кружится... Наше тело имеет достаточно власти, чтобы одной своей силой, своим движением изменить природу вещей так глубоко, как то никогда не удастся духу в его умозрениях или грезах!
Федр. Этому, кажется, не будет конца.
Сократ. Но, если так, она умерла бы...
Эриксимах. Скорее, уснула, забылась волшебным сном...
Сократ. В таком случае она замрет неподвижно в центре своего вращения... Далека всему, далека от всего — подобно мировой оси...
Федр. А она все кружится... Падает!
Сократ. Упала!
Федр. Мертва...
Сократ. Она исчерпала свои потаенные силы, глубочайший клад своего естества.
Федр. О, боги! Ведь она умрет... Эриксимах!
Эриксимах. Я никогда не спешу в таких случаях! Коль скоро все должно уладиться, врачу вмешиваться не следует, чтобы перед исцелением сам собой подоспел некий едва уловимый миг — неслышно, как боги.
Сократ. Нужно все-таки к ней подойти.
Федр. Как она побледнела!
Эриксимах. Предоставим ее покою: он исцелит ее от движения.
Федр. Тебе не кажется, что она мертва?
Эриксимах. Взгляни на эту крохотную грудь: она так и тянется к жизни. Смотри, как слабо трепещет она, овеваемая мгновением...
Федр. Увы, я слишком хорошо это вижу.
Эриксимах. Птица расправит поникшие крылья — и летит дальше.
Сократ. Она кажется вполне счастливой.
Федр. Что она говорит?
Сократ. Она что-то тихонько шепнула.
Эриксимах. Она сказала: "Как хорошо!"
Федр. Он зашевелился,
Paul Valerie. Soul and dance (excerpt).
Socrates. Answer me, wise doctor, you are the one who, in his travels and in his scientific studies, has deepened his knowledge of all living things; you, O great connoisseur of the forms and whims of nature, who became famous in the description of wonderful creatures and plants (harmful and useful, soothing and healing, marvelous, ugly, funny, as well as doubtful and, finally, nonexistent at all), answer if you have heard Are you talking about those strange animals that live and breed in flames?
Ericksimach. Well, of course! .. Their forms and their habits, dear Socrates, are well studied; however, recently some have tried to challenge their very existence. I very often described them to my students; however, I never had the opportunity to observe them with my own eyes.
Socrates. Does it not seem to you, Ericksimach, and to you, dear Fedor, that this is a tremulous creature that marvelously flutters in the rays of our eyes, that this fiery Atiktea, whose body instantly crushes, grows together, rises and falls, dissolves and collapses, just belongs to others , not to our constellations — that she lives and apparently feels fine in the elements, akin to the flame — in the lightest substance of music and movement, where, breathing in the unfading energy, she surrenders herself to the sheer, swift fury of boundless glee? .. If to compare our heavy and balanced beginning with this state of a dazzling salamander, do not you think that our usual actions, generated by changing needs, that our random gestures, movements are like some raw materials, some kind of unclean matter of time - while this delight, this sparkle of life, this royal resilience, this self-forgetfulness in the highest ease that we can extract from ourselves, endowed with properties and the power of a flame in which shame and longing, and absurdity, and the monotonous food of existence burn out, illuminating us with the brilliance of divine power that hid in mortal?
Fedr. Amazing Socrates, take a quick look, and you will see how right you are! .. Look at her — tremulous! You might think that dance, like a flame, bursts out of her body!
Socrates. Oh Flame! ..
Is this girl perhaps unreasonable? ..
Oh Flame! ..
And who knows from what superstition and nonsense her ordinary soul is composed? ..
Oh, Flame, however! .. The element is lively and wondrous! ..
But what is the flame, my friends, if it is not the instant itself? .. That which is crazy, that which is joyful and delightful in the pure moment! .. The flame is the visibility of an instant that runs between the earth and the sky. O my friends, everything that goes from a grave condition to a volatile state must experience this fiery and radiant moment ...
And on the other hand, is there a flame of an elusive and furious image of noblest death? .. That which will never happen again is perfectly realized before our eyes! .. That which will never happen again should come true with inimitable splendor !. How the voice sings ecstatically, how the flame madly sings between matter and ether, how with violent howl it breaks out of matter into ether, isn't it, my friends, and the mighty Dance - is it not the liberation of our body, obsessed with the spirit of lies and that the lies that music carries in itself, intoxicated by its denial of futile reality? .. Look at this body, which soars like a flame, licking the flame - look at how it tramples on, how it tramples really existing! How frenzied, how joyfully it destroys the very point at which it is located, how intoxicated by the immensity of its transformations!
But how it fights the spirit! Can't you see that it is struggling with its own soul, striving to surpass it in agility and diversity? .. It is strangely jealous of the freedom and the omnipresence that it considers to be the property of the spirit! ..
There is no doubt that the only, permanent object of the soul is nonexistent; that which was and which is no more, that which will be and which is not yet, that which is possible or impossible is what our soul is busy with, and it never, never lives what it is!
And now the body, which is what is, cannot suddenly fit in space! .. Where to go? .. And where to arise? ... This One wants to be equal to Everything. It wants to equal its boundless soul! Multiplying its manifestations, it wants to get rid of its immutability! Being a thing, it splits into innumerable actions! It surrenders to fury! .. And how an excited thought is likened to any substance, reduces, tremulous, times and minutes, transgresses any differences; and how at the same time decisions are symmetrically built in the mind, how probabilities are correlated and calculated - so this body tests itself in every part of it, multiplies itself by itself, takes on all new forms - it leaves its borders every moment! And finally, it is in a state akin to the flame, at the center of rapid transformations ... We can’t talk about the “movement” ... Its impulses indistinguishably merged with its members ...
That woman, who until recently was in front of us, was dissolved in innumerable figures ... This body, with its powerful flashes
Socrates. Answer me, wise doctor, you are the one who, in his travels and in his scientific studies, has deepened his knowledge of all living things; you, O great connoisseur of the forms and whims of nature, who became famous in the description of wonderful creatures and plants (harmful and useful, soothing and healing, marvelous, ugly, funny, as well as doubtful and, finally, nonexistent at all), answer if you have heard Are you talking about those strange animals that live and breed in flames?
Ericksimach. Well, of course! .. Their forms and their habits, dear Socrates, are well studied; however, recently some have tried to challenge their very existence. I very often described them to my students; however, I never had the opportunity to observe them with my own eyes.
Socrates. Does it not seem to you, Ericksimach, and to you, dear Fedor, that this is a tremulous creature that marvelously flutters in the rays of our eyes, that this fiery Atiktea, whose body instantly crushes, grows together, rises and falls, dissolves and collapses, just belongs to others , not to our constellations — that she lives and apparently feels fine in the elements, akin to the flame — in the lightest substance of music and movement, where, breathing in the unfading energy, she surrenders herself to the sheer, swift fury of boundless glee? .. If to compare our heavy and balanced beginning with this state of a dazzling salamander, do not you think that our usual actions, generated by changing needs, that our random gestures, movements are like some raw materials, some kind of unclean matter of time - while this delight, this sparkle of life, this royal resilience, this self-forgetfulness in the highest ease that we can extract from ourselves, endowed with properties and the power of a flame in which shame and longing, and absurdity, and the monotonous food of existence burn out, illuminating us with the brilliance of divine power that hid in mortal?
Fedr. Amazing Socrates, take a quick look, and you will see how right you are! .. Look at her — tremulous! You might think that dance, like a flame, bursts out of her body!
Socrates. Oh Flame! ..
Is this girl perhaps unreasonable? ..
Oh Flame! ..
And who knows from what superstition and nonsense her ordinary soul is composed? ..
Oh, Flame, however! .. The element is lively and wondrous! ..
But what is the flame, my friends, if it is not the instant itself? .. That which is crazy, that which is joyful and delightful in the pure moment! .. The flame is the visibility of an instant that runs between the earth and the sky. O my friends, everything that goes from a grave condition to a volatile state must experience this fiery and radiant moment ...
And on the other hand, is there a flame of an elusive and furious image of noblest death? .. That which will never happen again is perfectly realized before our eyes! .. That which will never happen again should come true with inimitable splendor !. How the voice sings ecstatically, how the flame madly sings between matter and ether, how with violent howl it breaks out of matter into ether, isn't it, my friends, and the mighty Dance - is it not the liberation of our body, obsessed with the spirit of lies and that the lies that music carries in itself, intoxicated by its denial of futile reality? .. Look at this body, which soars like a flame, licking the flame - look at how it tramples on, how it tramples really existing! How frenzied, how joyfully it destroys the very point at which it is located, how intoxicated by the immensity of its transformations!
But how it fights the spirit! Can't you see that it is struggling with its own soul, striving to surpass it in agility and diversity? .. It is strangely jealous of the freedom and the omnipresence that it considers to be the property of the spirit! ..
There is no doubt that the only, permanent object of the soul is nonexistent; that which was and which is no more, that which will be and which is not yet, that which is possible or impossible is what our soul is busy with, and it never, never lives what it is!
And now the body, which is what is, cannot suddenly fit in space! .. Where to go? .. And where to arise? ... This One wants to be equal to Everything. It wants to equal its boundless soul! Multiplying its manifestations, it wants to get rid of its immutability! Being a thing, it splits into innumerable actions! It surrenders to fury! .. And how an excited thought is likened to any substance, reduces, tremulous, times and minutes, transgresses any differences; and how at the same time decisions are symmetrically built in the mind, how probabilities are correlated and calculated - so this body tests itself in every part of it, multiplies itself by itself, takes on all new forms - it leaves its borders every moment! And finally, it is in a state akin to the flame, at the center of rapid transformations ... We can’t talk about the “movement” ... Its impulses indistinguishably merged with its members ...
That woman, who until recently was in front of us, was dissolved in innumerable figures ... This body, with its powerful flashes
У записи 5 лайков,
0 репостов,
318 просмотров.
0 репостов,
318 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Олег Задорожный
